Жениться и обезвредить

— Стопочку на опохмел не пожертвуете ли, так я и баиньки? — на всякий случай поинтересовался Митя, не дожидаясь ответа двинувшись в сени. — И впрямь, чё это я? Ровно дитя неразумное, в первый раз, что ли, нашёл кого просить? Да мне скорей отец Кондрат нальёт али Кнут Гамсунович за частушки народные, а чтоб в своём же родном отделении справедливости искать, так нет…

Дверь он успел захлопнуть вовремя. Яга только-только от души замахнулась свежеподаренной немецкой чашечкой, но вдруг опомнилась и удержала руку… Олёна тихой мышкой начала убирать со стола. Кажется, теперь она понемногу входит в реалии наших служебных взаимоотношений и понимает, за кого замуж собралась. А поздно передумывать! Потерять такую чудесную девушку я себе ни за что не позволю…

Дверь заскрипела вновь, и мы уже все трое, не сговариваясь, пульнули туда чем бог послал: я — ватрушкой, бабка — тапкой, моя невеста — полотенцем. Попали все! Дежурный стрелец едва не упал под таким артобстрелом, но выпрямился и чуть обиженно доложил:

— Фома Силыч прибыли! Принять намекают.

— Э-э… чего?! — первым сообразил я. — Что значит «намекают»? Да пусть заходит без всякого, он мне со вчерашнего вечера нужен!

— Робеет он.

— Да тьфу ты, прости господи, — не сдержалась Яга. — Меня, что ли, боится? Так не трону я его больше, пущай не пугается. Вот мужик пошёл, один раз не угодишь, так уже и намекает… Скажи, Олёнушка?!

Олёна машинально кивнула. Стрелец стряхнул крошки творога с груди (моя ватрушка!) и молча махнул рукой кому-то в сенях. Еремеев зашёл не один, вместе с сотником припёрся герой прошлогоднего хоккейного чемпионата Фёдор Заикин. Тоже хороший парень, но с характерным дефектом речи, отсюда и прозвище, то есть фамилия…

— Присаживайся, Фома, — попросил я. — Извини, что задёргал, у тебя и своих дел полно. Но обстановка такая, что… В общем, нужна твоя помощь.

Глава стрелецкой команды молча кивнул и присел на краешек скамьи, как можно дальше от нашей эксперт-криминалистки, но всем видом выражая готовность к сотрудничеству.

— Чаю? — переглянувшись с бабкой, предложила бывшая бесовка.

Фома отрицательно помотал головой. Заикин за его спиной страдальчески вздохнул и перекрестился. Каюсь, видимо, я настолько увлёкся своим начальственным тоном, что в упор не видел бедственного положения моего друга. Мне почему-то втемяшилось в голову, что это он игнорирует мои вопросы невразумительным молчанием.

— Сотник Еремеев, доложите криминальную обстановку по городу. Если не затруднит, со всеми подробностями — важны любые мелочи. Я записываю, итак?

Фома пристально посмотрел мне в глаза, недоверчиво сощурился, закусил нижнюю губу и пальцем поманил Заикина. Верный стрелец откашлялся и начал:

— Н… н… ны… не-э…

— Чего «не»?! Фёдор, я не вас спрашиваю, а вашего прямого начальника.

— А он ну… у… н-не…

— Фома, уйми подопечного.

В ответ все присутствующие (подозреваю — все, включая кота и высунувшегося домового!) уставились на меня с негодующим упрёком. А сам сотник встал, ударил шапкой об пол и, придвинувшись ко мне нос к носу, внятным русским матом высказал всё, что накипело. Причём не произнеся ни звука — у командира стрельцов напрочь пропал голос… Но я почему-то понял всё.

— Извини.

Фома в короткой жестикуляции образно показал, где он видит мои извинения и куда я их могу себе засунуть.

— Здесь женщины, — краснея, намекнул я.

Баба-яга и Олёна одинаково смиренно подняли очи к потолку, делая вид, что в упор не замечают, что разобиженный сотник думает о них конкретно, о всём женском поле в целом, о нашем отделении и его руководстве, о государственной политике, царе, а также… Фома размахивал руками, как сумасшедший широколопастный вентилятор из Южной Кореи, пока попросту не устал и не рухнул обратно на скамейку.

— В-вот оно как… а в-вы всё д-дра-азнитесь — укоризненно заключил Заикин, обмахивая его платочком.

— И… давно это? — Я уже понял, к кому обращаться. Стрелец вздохнул и пояснил:

— Да со-о-о вчерашн-н…ей ночи. М-мы-то до-о-зором шли, а о-о-о…

— Он?

— Он! О-о-он-то у за-забора си-идел и н-не в себе, ка-а-к… как будто у-у-ви-и…

— Увидел кого-то? И это его так напугало, что он голоса лишился?!

Фома решительно вмешался, всё так же мимикой и жестами доказывая, что ни хрена он не испугался, а просто был шокирован. Стрельцы проводили его домой, он выпил стопочку и уснул, но голос наутро так и не вернулся.

Я строго взглянул на бабку.

— А с чего же я-то, старая, крайней стала? Подумаешь, в лягушку обернула на часок… От этого небось ещё ни у кого голос не пропадал. И не смотри на меня так, участковый, не виноватая я!

— Ладно, учтём, — для виду пришлось согласиться мне. — В конце концов, Митю вы превращали не раз, меня тоже… было… Но фактов потери речи не имелось. Фома, а чего ты там, собственно, такого увидел?

Сотник растерянно пожал плечами.

— И… н-не-э по-о-о-мн…

— Понял, понял. — Поспешив заткнуть рот Заикину, я опять обернулся к Яге: — Бабуль, исключительно в целях чистого эксперимента — одну срочную экспертизу можно?

— Переполох, что ль, вылить? — бодренько вскинулась она. — Дело нехитрое, отчего же нет-то… Чай, уж Фома Силыч нам человек не посторонний небось, поглядим — поможем, по мере умишка да мощей старческих…

Моя домохозяйка быстро достала нужные ингредиенты, напрягла Назима расплавить в миске свечной воск, усадила пострадавшего поудобнее, что-то сыпанула в печь и непонятно зачем шуганула даже не приближающуюся к ней Олёну:

— А ты, девка, под руку не лезь! Вона стой, где стоишь, а шевельнуться не думай даже. Я за тобой каждую минуту слежу, без продыху!

Никто ничего не понял, но заступаться тоже не стали, опытному специалисту сейчас слова против сказать нельзя — чародейство штука тонкая… Одна ошибка в заклинании — и прощай, боевой товарищ, мы тебя никогда не забудем, если будешь в раю, и ты нас добрым словом вспомни! Я только обратил внимание, что слова бабка напевала немножко другие, не те, что над Митькой.

Выливается беда, выжигается! Всё по слову моему пусть решается. Опрокидывайся в чан, Скорбь горючая, Уходи, тоска-печаль неминучая… Страх-страх! Отпусти душу, развяжи язык, оставь человека… И ныне и присно, с начала начал до скончания века!

— А-а, вспомнил! — В горницу с восторженным воплем вломился дремавший в сенях Митя. — Ещё на тётку Матрёну жаловались возчики разные! Дескать, капустою, что она в трактир бочками катит, приличному гражданину и водку закусить невозможно — сплошное сортирное разочарование! И не я им это подсказал, а… А чего это вы тут все на меня такие серьёзные?!