Женившись – не забудьте развестись (сборник)
Шрифт:
Они танцуют.
ОН (указывает на невидимых нам танцующих). Вы заметили, уважаемая, как нахально глазеет на вас вот тот парень?
ОНА. Да пусть глазеет, не убудет.
ОН. То есть, как это – пусть? Я ревнивый, уважаемая, как ваша герань.
ОНА. Да что вы, Федя!
ОН (распаляясь). Я, когда ревнивый, – значится, очень грозный. (Кричит.) А ну-ка, паренек, топай сюда. Подходи!
ПАРЕНЬ, огромный, рыжий, он очень похож на ОФИЦИАНТА-ИНСПЕКТОРА из поезда, только с усами. ПАРЕНЬ молча глядит на ФЕДЮ.
И тогда ФЕДЯ ему чуть подмигивает.
ФЕДЯ (хватает его за рукав). Ты почему на мою даму уставился, змей вонючий?
ОНА. Федя, не надо!
ФЕДЯ опять заметно чуть подмигнул ПАРНЮ, и ПАРЕНЬ в ответ тоже чуть подмигнул.
ОН (повысил голос). Извиняться будешь? Учти, я ведь бью только один раз – второй раз бью по трупу.
ПАРЕНЬ молчит.
ОНА. Не надо, Федя!
ОН (парню). Все! Сейчас я тебя в бассейн опущу с золотыми рыбками! (Шепчет парню.) Наклонись, я ж не достану.
И, подпрыгнув, ФЕДЯ пытается ударить ПАРНЯ, но тот молча и коротко бьет ФЕДЮ. ФЕДЯ падает как подкошенный. А ОФИЦИАНТ-ИНСПЕКТОР молча уходит.
ОНА (бросается к Феде). Федя… Федор… Феденька… Живой?
ОН (скорбно стонет). Да… (Стонет.) Уважаемая…
ОНА. Ведь говорила – не хвастай… (Гладит его нежно-нежно.) Плохонький-то какой… А как подумаешь… Ну и что? Хоть плохонький – да свой.
Гримерная актрисы.
Пока на сцене разыгрывается следующая картина пьесы между СКАМЕЙКИНЫМ и ФЕДЕЙ, АКТРИСА сидит в своей гримерной и тихонечко поет. Она поет начало одной песни, потом бросает и начинает петь другую, потом останавливается… Будто поняв прелесть игры – поет странное попурри из разных куплетов самых популярных песен 60–70-х годов… О, ретро! А меж тем по радиотрансляции продолжается разговор между СКАМЕЙКИНЫМ и ФЕДЕЙ.
ФЕДЯ. Ты что со мной сделал?
СКАМЕЙКИН хохочет.
Ты же сказал, что он поддается?
СКАМЕЙКИН покатывается.
Ты же сам придумал: иди с ней в ресторан и швырни кого-нибудь для шика в бассейн – и она тебя полюбит. (Чуть не плача.) Ты же сам, падла, взялся мужика нанять на это дело… Ну что ржешь?
СКАМЕЙКИН. Какой же ты болван, Федор. Ты встречаешься с нею второй месяц и подумал, что она сможет полюбить человека, который бьет людей в ресторанах? Тупица! Ей чтобы полюбить – сначала пожалеть надо! У нее с жалости все и начинается. Она – истинная женщина: она любит не за то счастье, которое испытывает, а за то, которое приносит. Я ведь тебя к ней и подослал, потому что ты – жалкий… И для жалости ее к тебе я придумал, чтобы тебя в ресторане избили.
ФЕДЯ. Как придумал? Значит… ты никакого мужика не нанимал?
СКАМЕЙКИН хохочет.
Значит, тот… к которому я придрался…
СКАМЕЙКИН заливается.
Но подожди ржать. Василий, уважаемый, ты же сам сказал: подойдет высокий, белобрысый – и подошел!
СКАМЕЙКИН. Я все гениально придумал: белобрысых в ресторане до черта. А высоких… Ты шибздик, для тебя любой – высокий. И вот пристанешь ты к такому – и он тебя так вздует, что не полюбить ей тебя абсолютно невозможно будет! Ну, сработало?
ФЕДЯ (в отчаянии). А что же он мне моргал?
СКАМЕЙКИН. «А кто его знает, чего он моргает». (Горько.)
Ну как – после того как тебя избили, был ли ты вознагражден, а? Осчастливлен? Тебя оставили в доме? Допустили на ложе? И сейчас ты без пяти минут муж? Не так ли?ФЕДЯ важно кивает.
СКАМЕЙКИН. И ты смог без подозрений проникнуть на субботник? Так было?
ФЕДЯ вновь важно кивает.
И сейчас ты принес мне в клюве все, зачем я тебя к ней подослал? (Яростно.) Где?!
ФЕДЯ молча кладет ворох бумаг.
Боже, как я конгениален! Придумать такой точный план! О, как я вас знаю, человеки. (Просматривает бумаги, отданные Федором.)
ФЕДЯ (поясняя). Здесь, Василий, уважаемый, расписание дежурств…
СКАМЕЙКИН. И мы теперь точно знаем, когда оформляет спирт сонная Роза или печальный Ландыш. Когда отгулы у нашей возлюбленной Аэлиты… И дежурят только эти цветочные девицы. (Перебирает бумаги.)
ФЕДЯ. А это образцы накладных…
СКАМЕЙКИН. Дай-ка. (Шелестит накладными.)
В гримерной.
АКТРИСА вдруг резко обрывает песню… Потом встала, потом подошла к стене, несколько раз безжалостно и страшно бьет кого-то воображаемым ножом.
А потом садится и плачет. И вдруг обрывает плач. Смеется. Потом смеется и плачет, плачет и смеется, будто нашла новую «игру».
АКТРИСА. Сколько я хотела сыграть… И сколько я сыграла? В конце концов – это формула судьбы: сколько я хотела… И сколько я… (Начинает читать странный монолог – это соединенные куски самых разных монологов из ролей, которые она не сыграла. Вдруг оборвала чтение.) Величие… Чувство… Обреченность величия и чувства? Трагедия ума? Горе уму. Нет, горе от ума… Тогда как? Жить. То есть «подходить»… Подходить, то есть приближаться… Приближаться, то есть становиться… Становиться – это уже на колени… Цепочка далеких символов. И все-таки: «Побеждающий других силен. Побеждающий себя могуществен. Но отстоявший себя – велик…» И все-таки: «Жизнь дана для радости. И если радость кончается – ищи, в чем ты виноват…» Это Толстой: «Если радость кончается – ищи, в чем ты виноват!»
Долгая пауза.
И результат? Результат: все, что я передумала, все, что перестрадала, не доиграла… Для чего? Чтобы играть эту дурищу! Самое смешное – я хочу ее играть. Не потому, что хочу ее играть. А потому, что хочу – играть! Играть! Играть!
Входит ГРИМЕРША. Поправляет прическу и грим АКТРИСЫ.
Возобновляется трансляция сцены СКАМЕЙКИНА и ФЕДИ.
СКАМЕЙКИН. Вот оно – главное богатство! Нет, я – Наполеон накануне Аустерлица, я – шикарный парень! Звездный час… (Торжественно.) И сейчас, наконец-то, я раскрою тебе, Федор, всю грандиозность задуманного дела! Внимай!
ФЕДЯ. Не раскрывайте! Знать ничего не хочу! Я невезучий. И вообще, Василий, уважаемый, ты сказал: познакомься с нею, войди в доверие, достань образцы накладных… Я тебе все сделал… Отчего ж для друга не сделать… И больше знать ничего не хочу. А теперь: покеда!
СКАМЕЙКИН. Федя, ты вводишь в заблуждение общественность… Создается впечатление, что ты все это сделал из доброты…
ФЕДЯ. Да, вы платили. Ну и что? Вы же знаете, я пока не устроился… А деньги кому не нужны – в метро, как говорится, босиком не пускают!