Женщина без имени

Я изучил лодки – их было не слишком много. Мне это показалось странным. Никакой пышности. Все эти фанаты – «шоу» траура, – но всего лишь два разбитых сердца, Сильвии и Кейти. Практически все остальные казались опечаленными потерей героини экрана, которую они не знали и с которой никогда не встречались, но которая давала им то, чего они хотели. И этого после трагического конца Кейти они не могли больше получать.

Кейти заметила выражение моего лица.

– Тебя что-то беспокоит?

Я махнул рукой в сторону лодок:

– Это, скорее, имеет отношение к их потере, а не к вашей.

Она кивнула, потом со сдержанным сарказмом прошептала:

– Ты когда-нибудь читал определение слова «идол»?

Я покачал головой.

Она снова стала смотреть на цирк.

– А я читала.

Мы описали большой круг на расстоянии от других лодок и исчезли в мангровых зарослях. Кейти казалась холодной, но это было не так. Я постепенно понимал, что минутные выражения на ее лице часто говорили то, чего не произносили губы. Именно сейчас ее лицо спрашивало, куда мы направляемся. Я думаю, что эта черта появилась из-за необходимости всегда контролировать себя. Я развернул карту:

– Вот сюда. Я называю это «Гамак». Это небольшой домик… в каком-то смысле.

– Ты хочешь сказать, что это действительно дом со стенами и полом?

Я пожал плечами:

– Все зависит от того, что вы называете «домом».

Одна бровь немного поднялась, Кейти слегка склонила голову к плечу.

– Несколько лет назад я рыбачил при полной луне. Караулил рыбу. Услышал, что над головой пролетает самолет, у которого барахлит мотор. Увидел, как он пошел вниз. Сзади – хвост пламени. На другое утро я нашел его в нескольких милях на острове в глубине Эверглейдса. Оба крыла были сломаны. Нос вонзился в землю. Пилота не было. Лишь большое количество белого порошка в прозрачных пластиковых пакетах. Мне не было никакого дела ни до самолета, ни до наркотиков, но остров – это другой разговор. Площадью всего две-три мили, он был всего лишь огромным куском известняка, поднявшимся над водорослями. Окруженный деревьями, спрятанный и по бокам, и с воздуха. Я нашел несколько старых индейских могильных курганов, осколки глиняной посуды, несколько сломанных стрел. Обнаружил я и чистый источник, бивший в небольшом прудике, и высокое место. И я начал собирать дерево и другие предметы, приплывавшие к «Прочитанному роману», или покупал их в городе. С годами это место стало моим зимним убежищем.

– Почему только зимним?

– Потому что у меня ограниченное количество крови. – Я засмеялся.

– Что ты хочешь сказать?

– На всех москитов ее не хватит.

* * *

Спустя несколько часов вода стала мельче. Я полностью поднял двигатель из воды, спустился с лодки, схватил носовой канат и пошел через ветки деревьев, таща «Джоди» вверх по маленькому ручью, в котором вода появлялась только во время высокого прилива. Я прошел примерно восьмую часть мили, когда ветки позади нас сомкнулись.

Кейти сказала:

– Как же ты все-таки нашел это место?

– Я наткнулся на него, пока искал, где спрятать катер с воздушным двигателем.

– У тебя есть еще одна лодка?

Я указал на катер справа от нее.

Мой катер имеет десять футов в длину и шесть с половиной футов в ширину, оснащен четырехцилиндровым самолетным двигателем «Лайкаминг» мощностью в двести сорок лошадиных сил и семидюймовым винтом. Я назвал катер «Эвинруд» в честь персонажа из диснеевского фильма «Спасатели». Катер может развивать скорость до шестидесяти миль в час, но после этого начинает вести себя довольно странно, потому что на высокой скорости вы теряете способность им управлять. Возможно, жизнь ведет себя так же. Катер с воздушным двигателем – это чуть больше, чем модная джонка, потому что у него есть четырехфутовая «губа» на носу, нависающая над водорослями. Снизу корпус прикрывает нержавеющая сталь толщиной в полдюйма. Покрытие крепкое, скользит практически по всему, включая асфальт, – очень удобно в сезон засухи.

Я привязал «Джоди» и завел «Эвинруд». Через несколько минут мы вылетели из-под деревьев и заскользили по верхушкам водорослей со скоростью сначала сорок, потом пятьдесят миль в час. Такие катера хуже поворачивают, но отлично скользят. Или летят. Кейти сидела впереди меня. Ее пальцы так вцепились в сиденье, что побелели костяшки. Я сбавил скорость, похлопал ее по руке и одними губами произнес:

– Отпустите.

Она повиновалась, пусть и неохотно. Миля за милей, и она становилась спокойнее, ее руки расслабились. В конце концов, Кейти выпрямилась и позволила ветру играть с ее волосами. На мгновение она закрыла глаза. В глубине мангровых зарослей она что-то сказала. Я сбросил газ, заглушил двигатель. Ее глаза были широко распахнуты.

– Корни… они сплетаются друг с другом. Они как будто создают собственную опору. Один держит другого. – Она огляделась по сторонам. – Они нужны друг другу.

* * *

С Десяти Тысяч островов мы перебрались в заросли Эверглейдса. При виде первого аллигатора Кейти поджала ноги, но после сотого она снова спустила их. Видя, что она наслаждается поездкой, я выбрал длинную дорогу. Туда, обратно, вокруг. Я сидел позади нее и видел, как исчезает слой за слоем, унесенный ветром. Я бы не назвал ее счастливой, но она была намного дальше от состояния несчастья с тех пор, как я впервые увидел ее.

Ближе к закату я сбавил скорость, выключил двигатель. Темно-красное солнце садилось на верхушки деревьев. Чайки наполняли шумом воздух и окрестности. Несколько канадских журавлей сидели на деревьях. В отдалении высоко парила одинокая скопа. Я прошептал:

– Стеди говорит, что плыть на этом катере – это все равно, что ходить по воде.

Солнце село. Кейти кивнула, ответила еле слышно:

– Он знает, что говорит.

Мы добрались до «Гамака» поздно вечером. Я привязал катер, и она сошла на причал. Ее глаза пробежали вдоль дорожки, рассмотрели дом, крыльцо, дровяную печь, половину самолета. Помпа с красной рукояткой указывала на колодец с питьевой водой. Взгляд Кейти переместился на деревья вокруг:

– Откуда здесь все эти фруктовые деревья?

Вокруг нас стояли апельсиновые, грейпфрутовые, мандариновые и кумкватовые деревья. Дюжина или чуть больше.

Я пожал плечами:

– Индейцы посадили, я думаю.

Она очистила мандарин. Сок потек у нее по подбородку.

– Сладкий.

Я взял кусок мыла и новую бритву:

– Идемте.

Я повел Кейти через лес. Она шла следом, но не слишком близко.

Под раскидистым виргинским дубом Кейти похлопала меня по плечу и указала на одинокую орхидею, висевшую на уровне глаз. Ее собственное маленькое открытие. Я спросил:

– Вам нравится?

Она кивнула.

Я поднял палец вверх.

Наверху на дереве было пятьдесят или шестьдесят орхидей.

Кейти втянула носом воздух, улыбнулась.

– Я никогда не видела ничего подобного.

– Я их посадил.

Это были, пожалуй, первые мои слова, на которые она обратила внимание.

– В самом деле?

– Им здесь нравится, поэтому, когда я бываю в Майами, я останавливаюсь возле одного из придорожных торговцев, покупаю парочку и сажаю их здесь. Большинство орхидей приживается. Некоторые нет, но я думаю, что в этом больше виноват продавец.

– Ты мне врешь.

– Нет. Если заберетесь туда, то увидите, что у основания растений до сих пор привязаны ярлычки, чтобы я помнил, какого они сорта.

Спустя несколько секунд мы уже были на высоте двадцати футов на дереве и читали надписи на ярлыках. Один ярлык лежал у нее на ладони.

– Так ты не шутил?

Я пожал плечами.

– С каждой минутой, которую я провожу с тобой, ты становишься все интереснее.

Я отодвинул в сторону ветку:

– Это один из моих любимых видов.