Женщина Габриэля

Лицо Габриэля осталось невозмутимым.

— Нет.

Виктория попыталась вообразить разновидность дружбы, которая могла вырасти между двумя мальчиками, обученными так по-разному.

— Не жалейте меня, мадемуазель, — резко сказал Габриэль.

— Я не жалею. — Горло Виктории напряглось. — Я думаю, что вам повезло иметь такого друга, как Майкл.

Друга, который понимал мальчика, которым Габриэль был, и мужчину, которым он стал.

На левой щеке Габриэля дернулся мускул.

— Вы здесь, потому что у вас глаза Майкла.

Виктория моргнула в замешательстве.

— У вашего друга синие глаза?

— У Майкла голодные глаза, мадемуазель. Цвет не имеет значения.

Голодные глаза…

Викторию бросило в жар.

— Я не… кокетка…

Она не завлекала последние шесть месяцев…

— Вы хотите быть любимой, мадемуазель.

Виктория прожила пять лет под опекой отца после ухода матери, обрушившегося, как снег на голову. Отец запрещал выражения эмоций, физические контакты, нежности.

Потребность женщины любить, неоднократно повторял он, есть женский грех.

— А это так дурно? — спросила Виктория, ее голос был эхом крика юной девушки. — Потребность любви — это грех?

— Шлюхи не могут позволить себе любить.

— Почему нет? Почему кто-то должен быть лишен простой привязанности?

Отдающее корицей сожаление мелькнуло в глазах Габриэля, серебряный цвет перешел в серый, серый — в серебряный.

— Я не способен любить женщину, мадемуазель.

Виктория выпрямилась в полный рост.

— Я не просила вашей любви, сэр.

— Я разделил с вами больше, чем когда-либо делил с кем-то еще…

— Спасибо…

— …но доверие дорого обходится.

Они всегда возвращались к одному человеку.

Виктория не могла сдержать гнева в голосе.

— Я не знаю, кто тот человек, которого вы ищете.

— Я знаю это.

Тогда почему он продолжает ее расспрашивать?

— Я не знаю, кто написал письма.

Запах корицы обдал ее щеку и губы.

— Тогда скажите мне что-нибудь, что вы знаете, мадемуазель.

Виктория не знала, как любить мужчину. Она не знала, как соблазнить мужчину.

— Я не могу представить, что знаю что-нибудь, представляющее для вас интерес, сэр, — сказала она. — Я гувернантка, а не… э-э…

Виктория запнулась.

— Шлюха? — цинично подсказал Габриэль.

— Я этого не говорила, — парировала она.

— Вы защищали меня перед мадам Рене, — неожиданно сказал он. Осторожность прорезалась в его голосе, затеняя глаза. — Почему?

Почему Виктория защищала мужчину, который то соблазнял, то угрожал ей?

— Потому что вы желаете, — сказала Виктория.

Несмотря на свое прошлое. Или благодаря ему.

Габриэль не отрицал своих желаний.

Сожаление блеснуло в его глазах.

— Если бы вы могли, мадемуазель, вы бы помогли мне?

Помочь неприкасаемому ангелу…

— Да.

Виктория помогла бы ему.

— У вас есть информация, в которой я нуждаюсь.

Снова он начинает…

Виктория открыла рот.

— Я хочу знать планировку дома Торнтона, — сказал Габриэль.

Ее рот захлопнулся.

— Что?

— Я хочу знать, в какой комнате спит миссис Питер Торнтон, — сказал он так, будто для мужчины было самой обычной вещью на свете попросить женщину, которую он похвалил за храбрость и преданность, сообщить ему информацию о спальных покоях другой женщины. — Я буду искать ее вне зависимости от того, дадите вы мне эту информацию или нет. Однако с этой информацией меньше вероятности, что я случайно кого-то удивлю.

И убью.

— Вы… ранили мистера Торнтона? — через силу спросила Виктория.

— Он жив, мадемуазель.

Пока.

Соблазнение.

Иллюзия доверия.

Рот Виктории сжался.

— Вы склоняете меня предоставить вам частные сведения.

— Нет, мадемуазель, я прошу вас доверять мне. Как я доверяю вам.

Каждый глоток воздуха, который вдыхала Виктория, был согрет дыханием Габриэля.

— Почему вы хотите посетить миссис Торнтон в ее спальне? Почему бы вам не выпить с ней чашечку чая? — рассудительно сказала Виктория. — Я уверена, она нашла бы вас весьма очаровательным.

Виктория испугалась, услышав нотки ревности в собственном голосе.

Миссис Торнтон была красивой женщиной. Ее светлые белокурые волосы блестели здоровым блеском, ее губы и руки не потрескались от холода, воды и солнца.

— Вас нанимала она, — загадочно отозвался Габриэль.

— Да, — кратко ответила Виктория. — Для хозяйки дома вполне обычно следить за наймом… — Виктория давно привыкла называть себя прислугой, так почему же замешкалась теперь? — …прислуги.

— Каков обычный срок службы гувернантки?

Виктория нахмурилась.

— Это зависит от нужд семьи и компетентности гувернантки.

— Госпожа Торнтон нанимает — и увольняет — двух-трех гувернанток в год. — Габриэль сделал паузу, следя за ее реакцией. — Каждый год.

Две-три гувернантки… Каждый год.

Габриэль не мог подразумевать того, о чем подумала Виктория.

— Это… ее дети избалованы. — Пенелопа, старшая, любила посплетничать; без сомнения, многим слугам это стоило их места. — Гувернантки часто ищут другое место.

Пристальный взгляд Габриэля был безжалостным; дыхание — ласково-соблазнительным.

— Вы не искали другого места, мадемуазель.

И как он узнал об этом?

— Я наводила справки.

Правда.

— Миссис Торнтон знала, что вы наводите справки?

— Я… — Виктория вспомнила миссис Торнтон, без предупреждения вторгшуюся в ее спальню однажды вечером незадолго до увольнения. Виктория тщательно изучала газету. — Возможно.

— Многие гувернантки не имеют дома и семьи.

Невозможно было превратно истолковать намеки Габриэля.