Женщина и война. Любовь, секс и насилие

Габриэль «повезло» — травмированная морально и истерзанная физически, она осталась живой. А 15-летнего Эвальда Куске, с которым Габи подружилась, расстреляли. Это произошло через 4 дня, 29 января. В дом к беженкам вбежал крестьянин, успевший сказать, что за ним гонятся пьяные солдаты. Солдаты ворвались в комнату, нашли крестьянина, поинтересовались у присутствующих, есть ли среди них переводчик. Эвальд откликнулся (он немного знал польский язык) и поплатился. Расспросив крестьянина, солдаты выволокли его во двор и расстреляли. Затем они расстреляли мальчика…

Женская судьба Габриэль Кёпп трагическая. После 14-дневных пыток у неё исчезли месячные — их не было более семи месяцев; немецкие психологи, наблюдавшие более ста тысяч женщин, обратившихся к ним за психологической помощью, назвали это явление «красноармейским синдромом», или «красноармейской болезнью».

Габриэль Кёпп стала физиком, специалистом по элементарным частицам, профессором университета. Кошмарные сны, мучавшие её всю жизнь, не позволили ей создать семью — ни с одним мужчиной она не смогла сексуально сблизиться.

Психоаналитик, к которому Кёпп обратилась за помощью в 47-летнем возрасте, посоветовал ей написать книгу, но она не сразу решилась выплеснуть на бумагу свои чувства. В интервью Der Spiegel она призналась: «Работа над книгой стала для меня облегчением, но были моменты или даже часы, когда я просто выла во время работы. Но я должна была всё это высказать, мне это было важно, ведь это важная часть моей жизни». Одна из рецензий на её книгу названа удивительно точно: «14 дней пожизненно»…

…2018 год. Их осталось немного, бряцающих орденами и медалями завоевателей Восточной Пруссии, один из них, бронзовый, в исполнении скульптора Вучечича, долгое время возвышался в Трептов-парке, непонятно с какой целью держа в руках немецкую девочку. Судьба победителей разная. Одни бедствуют в нищете в разваливающихся каморках и до сих пор ожидают квартир, обещанных сначала к 50-летию, а затем к 70-летию Победы, другие — рассказывают правнукам о героической молодости и к 9 мая набирают охапки цветов. О негативе они постарались забыть…

* * *

Историк Биргит Бек-Хеппнер написала в послесловии к исповеди Габриэль Кёпп, что истинное количество изнасилованных женщин мы никогда уже не узнаем: «Статистика по Берлину, опирающаяся на данные медицинских учреждений, куда обращались пострадавшие от изнасилований женщины, приводится в книге Хельке Зандер и Барбары Йон «Освободители и освобождённые» — там говорится о 110 тысячах женщин, изнасилованных в Берлине, но это, так сказать, белые цифры, ведь многие женщины не обращались к врачам. К тому же многих женщин насиловали неоднократно».

Статистические данные, приведенные Зандер и Йон, основанные на записях о количестве пациентов, обратившихся к врачам, ужасающие: «К моменту штурма Берлина […] в городе жили 1,4 миллиона девушек и женщин. В результате изнасилований 11 тысяч из них забеременели. Примерно 10 тысяч женщин расстались с жизнью» [55] .

Цифры эти неоспоримые. Вопрос к читателям, не к авторам и редакторам сборника «Великая оболганная война — 2. Нам не за что каяться!» Действительно ли нам [им] не за что каяться? Сексуальные преступления, совершённые «в рамках широкомасштабного или систематического нападения на любых гражданских лиц, если такое нападение совершается сознательно», подпадают под квалифицированные Римским статутом преступления против человечности. Впрочем, авторов сборника можно понять. Россия подписала Римский статут, но… не ратифицировала [56] . Поэтому им каяться не за что. Об их удали поведал Солженицын в поэме «Прусские ночи»:

55

http://www.svobodanews.ru/content/transcript/2047877

56

Римский статут учреждён Международным уголовным судом, вступил в силу 1 июля 2002 года. Он определил преступления против человечности, как любое из следующих деяний, совершаемых в рамках широкомасштабного или систематического нападения на любых гражданских лиц, если такое нападение совершается сознательно: «…изнасилование, обращение в сексуальное рабство, принуждение к проституции, принудительная беременность, принудительная стерилизация или любые другие формы сексуального насилия сопоставимой тяжести…»

Кто-то выбил дверь в Gasthaus И оттуда прёт рояль!! В дверь не лезет — и с восторгом Бьёт лопатой по струнам: «Ах ты, утварь! Значит, нам Не достанешься, бойцам? Не оставлю Военторгу, Интендантам и штабам!» Кто-то бродит беззаботно, Знатно хряпнул, развезло, — И со звоном палкой вотмашь Бьёт оконное стекло «Где прошёл я — там не буду! Бей хрусталь, дроби посуду, Вспоминайте молодца! […] В кой бы дом искать добычу? Где богаче? Где верней? Ванька в дверь прикладом тычет, Глядь — а Дунька из дверей! — Что по туфлям, по зачесу, Джемпер, юбочка, ну — немка! Тем лишь только, что курноса, Распознаешь своеземку. Руки в боки, без испуга Прислонилась к косяку. «Кто ты есть?» — «А я прислуга». «Будет врать-то земляку! Ни подола, чтоб захлюстан, Ни сосновых башмаков, — Пропусти!» — «Да кто ж тя пустит? Пьяный, грязный, тьфу каков!» К парню — новые солдаты, Девка речь ведёт иначе: «Погодите-ка, ребяты! Покажу вам дом богаче! Немок-целок полон дом!»

Что происходило дальше, рассказали Рабичев, Габриэль Кёпп… Как поведала покорителям Восточной Пруссии наводчица из поэмы «Прусские ночи»: «немок-целок полон дом!»

Anonyma — Eine frau in Berlin. Стокгольмский синдром

Сюжет фильма Лилианы Кавани «Ночной портье» (The Night Porter), 1974 год, надуман. Случайная встреча в венской гостинице в 1957 году перевернула жизнь нациста, эсэсовского офицера, палача концлагеря смерти, после войны избежавшего наказания и работающего ночным портье, и еврейки, бывшей узницы лагеря смерти, чудом выжившей в нацистском аду и после войны вышедшей замуж за известного дирижёра. Жертва и палач узнали друг друга. Садомазохистские отношения, бывшие между ними в концлагере, разожгли взаимное сексуальное влечение, противоестественное при нынешних обстоятельствах. Она забывает о муже-дирижёре, благополучной и обеспеченной семейной жизни, приобретает в антикварной лавке распашонку, точно такую же, какую, прежде чем насиловать, надевал на неё нацист…

Этот фильм с садомазохистскими сценами и с надуманной историей, никогда, подчёркиваю, никогда не бывшей в действительности (Нюрнбергские расовые законы запрещали эсэсовцам секс с не арийками), тягостен для просмотра. Он кощунственный по отношению к узникам концлагерей, к памяти женщин, которых перед казнью фашисты заставили обнажиться и которые, даже глядя Смерти в глаза, стыдливо закрывали руками грудь. Но возможно ли, что в реальной жизни жертва потянется к своему палачу? Что подвигло Лилиану Кавани на такой фильм?

…Неудачная попытка ограбления банка в Стокгольме в августе 1973-го, сопровождавшаяся захватом заложников, привела к неожиданному результату: после освобождения заложники стали на защиту преступников; одна из бывших заложниц даже развелась с мужем и обручилась с похитителем, не дожидаясь выхода его из тюрьмы. Осмысливая их поведение, не укладывающееся в общепринятые рамки — одна из заложниц не воспользовалась возможностью побега, — шведский криминалист Нильс Бейерот заговорил о защитно-подсознательной «травматической связи», соединяющей жертву с агрессором [57] . Он ввёл в обращение термин «стокгольмский синдром»: в шоковом состоянии жертва начинает сочувствовать преступнику и оправдывать его действия. Бейерот не был первооткрывателем. Механизм психологической защиты, лежащий в основе стокгольмского синдрома, описан в 1936 году Анной Фрейд, младшей дочерью Зигмунда Фрейда, основателя психоанализа, и назывался яснее — «идентификация с агрессором».

57

«Открытие» Бейерота подтолкнуло Лилиану Кавани к написанию сценария фильма «Ночной портье».

Однако сформулируем вопрос о симпатии жертвы к преступнику иначе, учитывая тот факт, что две стокгольмские заложницы по собственной инициативе вступили в интимную связь с похитителями: возможно ли, чтобы жертву сексуальных насилий настолько потянуло к насильнику, что она стала его оправдывать? На ум сразу же приходит дневник Марты Хиллерс: Eine Frau in Berlin. В отличие от надуманной истории Лилианы Кавани, она описывает реальную историю, свою.

Марта призналась, что, когда её насиловал советский майор, она испытала оргазм. У неё возникла симпатия к преступнику, она осмелилась об этом написать, нарушая общепризнанные нормы морали. Теперь в её глазах русские солдаты не банда насильников и убийц, а отдельно взятые нормальные люди, много пережившие от её соотечественников. Она им сочувствует (да-да, сочувствует!), испытывает чувство вины за Германию и считает, что своим телом должна эту вину искупить. Чем не моральный садомазохизм? Психологи знают: малый процент людей подвержен сексуальным отклонениям, о которых они не подозревают. Осуждать их за это? Порицать за склонность к сексуальным девиациям, как, например, к фетишизму? Случай Марты — один из видов девиации. Она не находит ничего необычного в своих чувствах и пишет, оправдывая симпатию к насильнику тем, что немецкие женщины запросто влюблялись в героев вермахта, до умопомрачения превозносили Гитлера и истерично кричали, что жаждут родить от него ребёнка.