Женщина и война. Любовь, секс и насилие

Немецкая дисциплинированность в выполнении приказов (с той же педантичностью и аккуратностью осуществлялись расовые чистки) позволила главному санитарному врачу одного из военных округов доложить в Берлин 23 сентября 1940 года, что публичные дома для солдат и гостиницы для офицеров открыты почти во всех больших городах и находятся под постоянным контролем. Солдаты получили их перечень и перед визитом к проститутке проходили обязательную проверку в медицинских кабинетах, открытых в каждом борделе. «Никогда в них не было такого порядка и чистоты, как при немцах», — с гордостью и сожалением вспоминали после войны завсегдатаи французских борделей.

Проститутки регулярно подвергались медицинскому осмотру, в случае малейшего подозрения их немедленно отправляли в госпиталь. Для проституток ввели ежедневные учётные карточки, в которых указывалось имя девушки, номер её комнаты и список немецких военнослужащих, которых она обслужила. Теперь при заболевании военнослужащего санитарные врачи легко могли обнаружить источник, конкретный бордель и женщин, с которыми контактировал заболевший солдат, и если выяснялось, что проститутка, зная о болезни, продолжала «работать», то ей грозил военный трибунал, обвинение в акте саботажа против немецкой армии и даже концлагерь. Строгие меры позволили взять под контроль ситуацию с венерическими заболеваниями.

Санитарные врачи проявляли разумную гибкость — количество борделей варьировалось в зависимости от потребностей и числа воинских частей. В военном округе, охватывающем северную Францию, в конце 1941-го насчитывалось 143 борделя, в которых работали 1116 женщин. А публичные дома портового города Ла-Рошель (знакомое название по «Трём мушкетерам»?), по данным органов здравоохранения, обслуживали 250 проституток [168] . Суммарное число борделей для вермахта превысило две тысячи.

168

Вилкс А. Я., Тэсс Л.В., «Проституция: Исторический и криминологический аспекты» — Рига, 2005.

Несмотря на запрет уличной проституции, облавы и аресты (проштрафившуюся девушку могли сослать в концлагерь, а солдата подвергнуть дисциплинарным взысканиям), индивидуалки продолжали рискованный промысел. Но и полиция не бездействовала. Под подозрение попали даже молоденькие девушки, крутящиеся с целью весёлого знакомства вокруг ресторанов и баров, и, когда их арестовывали, чтобы избежать интернирования, шаловливым барышням предстояло доказать, что они собираются выйти замуж за немца (арийцам браки с француженками разрешались), или заявить о согласии трудоустроиться в публичные дома вермахта.

Остальная часть женского населения Франции, оставшаяся безразличной чарам немецких мужчин, могла спать спокойно: ничто им не угрожало. Западный фронт вермахта — не Восточный, и 1940 год — не 1914 и не 1870, когда вторжение прусской армии сопровождалось военными изнасилованиями, и за немцами во Франции укрепилось презрительное прозвище, вошедшее в гражданскую жизнь — «боши» (boche), аналог российскому фрицы. Во Франции вермахт получил строгие указания: немецкие солдаты должны быть образцом галантности, вежливыми и обходительными, особенно с женщинами и детьми. Лица, совершившие сексуальное насилие, надолго сядут в тюрьму.

Насиловать Францию в 1940-м не было надобности. Случаи военных изнасилований стали редкостью. «Бошами», даже за глаза, немцев не называли. Солдатам (офицерам тем более), если они не искали сиюминутных развлечений, не требовалось выискивать женщин лёгкого поведения, — добропорядочные и элегантные французские женщины охотно шли в объятия галантных тевтонских рыцарей.

Французы хотели поскорее забыть об этом периоде истории страны и охотно приняли созданную французскими кинематографистами и писателями мыльную оперу о Сопротивлении. Но в сладких воспоминаниях многих французов сороковые годы остались «эротическими годами», — с воздыханием признаются перед кинокамерой старожилы через шестьдесят лет, — незабываемые, раскованные годы свободной любви вначале с немцами, затем с американцами. Сексуальная революция в Западной Европе, начавшаяся в середине 60-х годов поколением, родившимся сразу же после окончания Второй мировой войны, произошла не на пустом месте. Уместно спросить секс-революционеров: «А кто ваши родители?» — и всё становится на места. Центр сексуальной революции — крупнейшие западноевропейские страны, Франция и Германия, обменявшиеся генофондом во время Второй мировой войны.

О Франции периода её оккупации режиссёры Изабель Кларк и Дениэль Кослелла сняли документальный фильм (Amour et sexe sous l’occupation) «Любовь и секс во время оккупации» (2011), в котором использовали съёмки немецких кинооператоров. Фильм не оставляет сомнения: Франция широко расставила ноги перед завоевателями — сопротивления в прямом и переносном смысле не было.

Во Франции немецкие солдаты получили приказ преподнести себя в наилучшем виде, и парижанкам нравились красивые, холёные, смелые мужчины, одетые в нарядную форму, придававшую им сексуальную ауру, вежливые и обходительные. Их выправка очаровывала женщин, и девушки с цветами бросались под танки и легковые машины, когда под музыку Вагнера торжественным маршем победители проходили по улицам Парижа.

Макс Майер, бывший немецкий солдат, покоритель Парижа, через семьдесят лет вспоминал перед камерой: «Как это ни странно звучит, но французы замечательно приняли немцев». О Восточном фронте, несмотря на немалое число коллаборационистов, у немецких солдат нет таких сладостных воспоминаний.

Писательница Симона де Бовуар, пережившая оккупацию и ставшая в послевоенной Франции лидером феминистского движения, неуклюже оправдывала своё поколение, широко расставившее ноги: «Мы были молоды, и нам хотелось утонуть в вихре лихорадочных страстей». Её любовник Жан-Поль Сартр написал удивительную фразу о периоде оккупации Парижа, которую трудно понять пережившим гетто и нацистские концлагеря и которую мало кто скажет из жителей Восточной Европы: «Мы никогда не были так свободны, как при немецкой оккупации».

Не по причине ли этой откровенности, вызвавшей критику антифашистов, в 1964 году коллаборационист Сартр отказался от Нобелевской премии литературе? Но он подразумевал иное, когда говорил о свободе. Он говорил о сексуальной свободе, о свинге, процветавшем в артистической и богемной среде — свободном обмене партнёрами между актёрами, литераторами и художниками, — и хотя в Германии после расправы со штурмовиками Рёма, известной как «ночь длинных ножей», гомосексуалисты преследовались — в оккупированном Париже приветствовались гомосексуальные связи зажиточных буржуа с немецкими солдатами.

Легендарный Жан Маре, главный герой кинофильмов «Железная маска», «Парижские тайны» и киносериала о Фантомасе, страстный киногерой-любовник, чьё атлетическое телосложение, смелое и мужественное лицо восхищали множество женщин, готовых броситься к его ногам ради одной-единственной ночи любви, девушками не увлекался. Мужественный Жан в свободное от киносъёмок время был гомосексуалистом. Его кинокарьера не прервалась во время нацистской оккупации. Жан Маре продолжал сниматься в кино и не грезил мечтой пополнить ряды французских добровольцев авиаполка «Нормандия-Неман». Но он и не записался добровольцем во французскую эсэсовскую дивизию, в декабре 1941-го наступавшую на Москву…

Один из популярных французских анекдотов того времени, о котором рассказывается в документальном фильме «Любовь и секс во время оккупации»: полицейский останавливает женщину на Лазурном берегу и шутливо спрашивает: «Вы знаете, что купальники запрещены?» А она ему лихо отвечает, не моргнув глазом: «Может, мне его снять?» Тем, кто не понял тонкого французского юмора, подсказка: теперь можно смеяться. Потому и остались те годы в памяти многих французов как эротические и незабываемые. А стопами Жана Маре пошёл киноактёр Жерар Депардье, подрабатывавший в подростковые и юношеские годы своей задницей в общественных туалетах аэропорта Орли и в окрестностях американской военной базы.