Женщина и война. От любви до насилия
Шрифт:
Женщины, изнасилованные войной. Какой зверь или птица – символ войны? Ворон, чёрный ворон, насилующий женщину на верещагинском поле, усеянном черепами. Это и есть «апофеоз войны» [42] .
Политуправление 3-го Белорусского фронта генерал-полковника Черняховского, начавшего 13 января наступление на Восточную Пруссию, обратилось к войскам: «Солдаты, помните, что вы вступаете в логово фашистского зверя!» Он показался им недостаточно воинственным, и они подкрепили его призывом к насилию: «Солдаты Красной армии, теперь вы на германской территории. Час мести пробил!»
42
«Апофеоз войны» – картина русского художника Василия Верещагина.
Ну что ж, мстить гадам так мстить. Лозунг трактовать можно по-разному, как говорится, в меру испорченности. Эренбург,
Эренбург был талантливым исполнителем, за его пером пристально следил отдел агитации и пропаганды ЦК ВКП(б), который, когда требовалось, вносил в его творчество коррективы. Подстрекательство к насилию привело к тому, что подталкиваемая политработниками Красная армия катком прошлась по немецким женщинам, от малых детей до 80-летних старух. А заодно по полькам, чешкам, венгеркам, сербкам. А когда солдаты вошли во вкус и почувствовали запах женского тела – по остарбайтерам, женщинам, угнанным на работу в рейх, – русским, белорускам, украинкам. «Удар» пришелся по узницам нацистских концлагерей, и это злодеяние начисто опровергает утверждения адвокатов насильников, что массовое изнасилование немок якобы было возмездием и «лишь ответной реакцией». Кому одуревшая от водки армия мстила, насилуя соотечественниц и узниц концлагерей?
Восточные работницы и узницы концлагерей пострадали автоматически. Ведь как кричал, оправдываясь, пойманный на месте преступления Шура Балаганов, бортмеханик «Антилопы-Гну»: «Я не хотел! Я машинально!» – зря ему никто не поверил. А мы перед остарбайтерами повинимся, по этому случаю даже на родном для них украинском языке: «Звиняйте дiвки, малость промашка вишла» («и» произносится как «ы»). Но только не перед Гретхен! Выпив водки для храбрости, орлиным взором окинем округу и возмутимся: «За что извиняться?! Гитлер капут! И ноги на плечи, фрейлейн и фрау!»
Женщины, изнасилованные войной
До того как Красная армия вошла в Германию, сексуальная охота на женщин (соотечественниц-военнослужащих) была привилегией офицерского корпуса (старшего и среднего звена) и генералитета. Младшим офицерам и солдатам почти ничего не перепадало, и они наблюдали со стороны, получив от старших по званию урок нравственности: принуждение к сексу хоть и является нарушением воинского устава, но в военное время начальство в устав не заглядывает. Не сказано же в своде армейских законов, что солдату перед атакой для храбрости положено выпить «фронтовые сто граммов», а ведь наливали, и не по сто…
В первые годы войны рядовой и младший офицерский состав последовать примеру начальства не мог, и не потому, что «естественный отбор» был произведен старшими офицерами и им доставались «не элитные девушки». В окопах, на передовой, особо не разгуляешься, уединиться практически невозможно. Красная армия была единственной из воюющих армий, не позволявшей солдатам за четыре года войны – если тот не был ранен и отправлен в тыл на лечение – получить кратковременный отпуск для свидания с жёнами или увольнительную для посещения публичного дома, организованного армейскими психологами.
Вежливые японцы для домов терпимости придумали корректное название – «станции комфорта» – и с государственным размахом «трудоустроили» на «станциях техобслуживания» более 140 тысяч женщин – китаянок, филиппинок, индонезиек. Чужестранцы (немцы, итальянцы, американцы) для сексуального удовлетворения солдат также открыли публичные дома. Об этом – в разделе «чужие» против «чужих».
Политическое руководство Красной армии «станции комфорта» открыть не решилось и, в отличие от других воюющих армий, не снабдило солдат презервативами (отсюда и эпидемия венерических заболеваний, захлестнувшая армию после пересечения государственной границы, и массовых групповых изнасилований). Средний и высший офицерский состав ещё в начале войны обзавёлся фронтовыми жёнами и успешно их «осеменял», но этой привилегией мог воспользоваться далеко не каждый офицер – женщины составляли всего лишь десять процентов личного состава Красной армии (в начале войны ещё меньше). Таким количеством боевых подруг нельзя удовлетворить каждого воина. Что ж, для поддержания боевого духа есть СМЕРШ, заградительные батальоны и водка для храбрости. Но, когда через три с половиной года войны «изголодавшаяся» армия вошла в Германию, алкоголь, призывы к мщению, лозунги «убей немца» и мораль офицерского корпуса сделали своё дело. Армия «сорвалась с цепи», и ей уже было всё равно кого: немок или перемещённых лиц – солдатам подавай женщину! Возраст и национальная принадлежность значения не имеют!
Никто не говорил им, что «женщин надо добыть в бою» или что солдат вправе обладать женщинами побеждённого, рассматривая их как военный трофей. Но ведь и в довоенном двухсерийном фильме «Пётр I» (1937–1938), вызвавшем восхищение Сталина, царь Пётр (в его роли блистал Николай Симонов) лихо отбирал у князя Меншикова военный трофей, переходивший
из рук в руки, – будущую императрицу Екатерину I (её играла Алла Тарасова). В сексуальной эксплуатации «трофейных» женщин большевики не видели ничего зазорного, и главные герои фильма получили в 1941-м Сталинскую премию первой степени.Латышка Марта Скавронская в 1703-м или немка Гретхен в 1945-м – для солдата разницы никакой! Женщина есть женщина, а живой военный трофей – законная добыча победителя. Пример тому – кинофильм «Пётр I».
Заговор молчания
Велик список преступлений против человечности, совершенных немцами и их союзниками на оккупированных территориях. «Ярость благородная, вскипающая, как волна» раскалялась по мере освобождения Красной армией городов и посёлков, когда раскрылись чудовищные масштабы доселе невиданных преступлений, и солдат не всегда мог даже найти могилы родных и близких и клялся за их погибель отомстить врагу самой жуткой местью. За армией шёл СМЕРШ. Военный трибунал вершил правосудие. Карателей и полицаев казнили (вешали) при массовом скоплении народа. Бывали случаи самосуда, когда офицер-еврей, приехавший с фронта в отпуск, узнав, что его семья без вести пропала в фашистском аду и в его квартире проживает семья бывшего полицая или пособника гитлеровцев, разряжал обойму табельного оружия. Семья – за семью. За самосуд не арестовывали – военкомы рекомендовали офицерам возвращаться на фронт и мстить на передовой.
Послевоенная советская пропаганда неустанно повторяла, что Красная армия не отождествляла мирное население Германии с нацистами и руководствовалась указанием Сталина: «Было бы смешно отождествлять клику Гитлера с германским народом, с германским государством. Опыт истории говорит, что гитлеры приходят и уходят, а народ германский, а государство германское – остаётся». Но когда оно прозвучало? Указание прекратить призывы к жестокой расправе и не грести всех немцев под одну гребёнку появилось в «Правде» 14 апреля 1945 года (статья «Товарищ Эренбург упрощает»), через три дня после опубликования Эренбургом в «Красной звезде» очередной статьи, призывавшей к беспощадному мщению. Статья в «Правде» была подписана Александровым, начальником Управления агитации и пропаганды ЦК ВКП(б), за которой только слепой не разглядел руку Сталина.
Прошло ещё шесть дней. Только 20 апреля командующие войсками и члены военных советов 1-го Белорусского фронта (командующий Жуков) и 1-го Украинского (Конев) получили директиву Ставки Верховного главнокомандования об изменении отношения к немецким военнопленным и гражданскому населению. Тем не менее войска были предупреждены, что «улучшение отношения к немцам не должно приводить к снижению бдительности и панибратству с немцами». Директива была подписана Сталиным и Антоновым, начальником Генерального штаба.
Но почему именно к этим фронтам, наступающим на Берлин, обращался Верховный главнокомандующий, обойдя вниманием два других, 2-й и 3-й Белорусский, продолжавших боевые действия в Восточной Пруссии и Померании? Почему директива Ставки появилась в апреле 1945-го, хотя ещё осенью 1944-го международную огласку получили известия о массовых расправах и бесчинствах, совершаемых в Восточной Пруссии? Ответ на эти вопросы в главе «Тегеран-43 – Ялта-45 – Кенигсберг-45».
Десятилетия обе стороны молчали о военных изнасилованиях, которыми «отметилась» в Германии Красная армия. Советский Союз прославлял ГДР как дружественное государство. Молчала и Германия, Западная и Восточная, напуганная и униженная, испытавшая на себе ужасы последних месяцев войны. Более полувека по обоюдному молчаливому согласию три темы были запретными: массовые изнасилования, судьба немецких военнопленных, захваченных в плен Красной армией, и новые границы – память об утраченных территориях, о Восточной Пруссии, Померании и Силезии старались стереть. Жертвы насилий и их родственники считали пережитое семейной тайной, к душевным ранам старались не прикасаться. Жизнь в немецкой семье строилась на пакте молчания, жёны не спрашивали мужей о фронте и пребывании в советском плену; мужья не спрашивали жён об их жизни в период их длительного отсутствия и оккупации Германии. Изменилось отношение немецких женщин к мужчинам. Рухнул миф о «сильном мужчине» и женщинах-домохозяйках, предназначение которых формулировалось тремя К: Kinder, K"uche, Kirche (киндер, кюхен, кирхен – дети, кухня, церковь). Мужчины, вернувшиеся из плена, выглядели жалкими и надломленными, лишенными жизненных сил. Заговор молчания позволил пройти психологическую реабилитацию. Прошли годы, пока зарубцевались душевные раны и немецкий мужчина приобрёл былую уверенность и занял привычное место во главе обеденного стола, а женщины – вытеснили тяжкие воспоминания и приспособились жить. Но вытеснить не означает забыть. Так же как не забыл об ампутированных ногах Алексей Маресьев, научившийся танцевать на протезах и управлять боевым самолётом. И не забыли ничего узники нацистских концлагерей смерти, дожившие до освобождения. Уничтожить людскую память можно, лишь закатав под асфальт десятки миллионов людей.