Женщина со шрамом

Утро было серым и бессолнечным. Ночью прошли ливневые дожди, и сейчас от пропитанной влагой земли поднимались терпкие испарения гниющих листьев и промокшей травы. Осень в этом году выдалась ранняя, а теперь ее мягкое сияние угасло, сменившись холодным, почти лишенным запахов дыханием умирающего года. Женщины молча шли сквозь сырой туман, студеными пальцами касавшийся щек Летти, и с этим касанием пришел первый холодок дурного предчувствия. До этого она входила в Розовый коттедж без опасений, полунадеясь, что Робин Бойтон уже вернулся или, по крайней мере, что отыщется какое-то указание на то, куда он отправился. Сейчас, пока они шли между кустами обезображенных зимой роз к передней двери дома, она чувствовала, что ее неудержимо затягивает нечто, к чему она не желает иметь никакого отношения, что вовсе не ее дело, и что это дело грозит бедой. Передняя дверь не была заперта, какой она и нашла ее раньше, но, когда они вошли в кухню, Летти показалось, что пахнет здесь теперь хуже, чем просто немытой посудой.

Кэндаси подошла к столу и с гримасой отвращения смотрела на остатки давней трапезы.

— Это, несомненно, больше похоже на вчерашний ленч или ужин, — произнесла она, — чем на сегодняшний завтрак. Но когда речь идет о Робине, кто может точно определить? Вы сказали, что посмотрели наверху?

— Да. Постель не была по-настоящему застелена, просто одеяло наброшено, но все выглядело так, будто прошедшей ночью он в ней не спал.

— Думаю, нам лучше весь коттедж осмотреть, — сказала Кэндаси, — потом сад, потом — соседний дом. А я пока избавлюсь от этого безобразия. Вся кухня провоняла.

Она взяла грязную тарелку и направилась к раковине. Голос Летти прозвучал резко, словно приказ:

— Нет, Кэндаси, нет! — Кэндаси замерла на месте. А Летти продолжала: — Извините, я не хотела кричать, но разве нам не следует оставить тут все как есть? Если с Робином случилось несчастье, если что-то с ним произошло, может оказаться важным определить время.

Кэндаси вернулась к столу и поставила тарелку на место.

— Думаю, вы правы. Но все, о чем грязная тарелка нам говорит, это что он поел — съел ленч или обед, прежде чем куда-то отправиться.

Они поднялись на верхний этаж. Наверху было только две спальни, обе хороших размеров, и при каждой из них — туалет и душ. Та, что находилась в задней части дома, была чуть меньше и явно не использовалась; кровать была застелена чистыми простынями и накрыта лоскутным покрывалом.

Кэндаси отворила дверцу закрывающего всю стену гардероба и, захлопнув ее, сказала, словно извиняясь:

— Бог знает, почему я решила, что он может быть там, внутри, но раз уж мы взялись искать, надо искать всерьез.

Они перешли в переднюю спальню. Она была просто и удобно обставлена, но сейчас выглядела так, будто здесь был обыск и все перевернули вверх дном. На кровать был брошен махровый халат, рядом с ним — скомканная тенниска и книжка Терри Пратчета ^[31] в бумажной обложке. Две пары башмаков валялись в углу, а низкий, с мягким сиденьем стул был завален шерстяными джемперами вперемешку с брюками. Бойтон, во всяком случае, приехал хорошо подготовленным к наихудшей декабрьской погоде. Дверь гардероба была распахнута, открывая взгляду три сорочки, замшевый пиджак и темный костюм. «Он что, специально привез этот костюм, чтобы надеть, когда его наконец допустят к Роде Грэдвин?» — подумала Летти.

31

Терри Пратчет (р. 1948) — популярный английский писатель, автор юмористических романов-фэнтези.

— Это страшно похоже либо на драку, либо на поспешный отъезд, — заметила Кэндаси. — Но, учитывая состояние кухни, я полагаю, мы можем спокойно заключить, что Робин просто поразительно неряшлив, а это я и так знала. Во всяком случае, здесь, в коттедже, его нет.

— Да, — согласилась Летти. — Здесь его нет. — И она повернулась к двери.

Однако в каком-то смысле, подумала она, он здесь. Те полминуты, что они с Кэндаси осматривали спальню, усилили ее предчувствие беды. Теперь оно превратилось в странное чувство страха, смешанного с жалостью. Робин Бойтон отсутствовал, но его присутствие парадоксальным образом казалось более ощутимым, чем три дня назад, когда он ворвался в библиотеку.

Они вышли в сад, Кэндаси решительно шагала впереди. Летти, обычно столь же энергичная, как ее спутница, чувствовала себя так, будто ее волокут за собой как тяжкое бремя. Они обыскали сады обоих коттеджей и деревянные сараи в конце каждого сада. В том, что стоял в саду Розового коттеджа, беспорядочно валялись грязные садовые инструменты, разнообразный инвентарь, несколько проржавевших цветочных горшков и связки обмоток из пальмового волокна, беспорядочно брошенные на полку без каких-либо попыток организовать их размещение. Дверь сарая открывалась лишь наполовину, припертая изнутри старой газонокосилкой и проволочной корзиной с растопкой. Кэндаси закрыла дверь, не произнеся ни слова. В противоположность этому сарай в саду Каменного коттеджа представлял собой впечатляющий образец логической упорядоченности. Лопаты, вилы, шланги, сверкающие металлическими частями, выстроились на одной стене, тогда как на полках цветочные горшки стояли по ранжиру, а газонокосилка была так вычищена, что на ней не оставалось и следа от исполнения ее функций. Здесь же, в сарае, стояло удобное соломенное кресло с клетчатой подушкой, которым явно часто пользовались. Контраст между двумя сараями отражался и в состоянии обоих садов. Мог отвечал за сад Розового коттеджа, но интересовали его прежде всего сады Манора и главным образом регулярный сад, которым он ревниво гордился и за которым ухаживал, словно одержимый страстью. В саду Розового коттеджа он делал ровно столько, сколько требовалось, чтобы избежать критики. Сад Каменного коттеджа свидетельствовал об умелом и внимательном уходе. Опавшие листья были сметены и добавлены в деревянный ящик с компостом, кусты подстрижены, земля вскопана, а нежные растения укутаны в ожидании мороза. Припомнив соломенное кресло с промятой подушкой, Летти почувствовала прилив жалости и раздражения. Значит, эта наглухо закрытая хижина, где воздух был теплым даже зимой, служила не только утилитарным хранилищем садовых инструментов, но и убежищем. Здесь Кэндаси могла надеяться время от времени урвать полчаса покоя, уйдя из пропахшей антисептиками комнаты больного отца, могла укрыться в саду в те краткие периоды свободы, когда ей было бы труднее выбрать время, чтобы предаться другой своей, всем известной страсти — плаванию в одной из любимых бухточек или с любимого пляжа. Кэндаси молча захлопнула дверь, погасив запах теплого дерева и земли, и они направились в Каменный коттедж. Хотя было рано — полдень еще не наступил, — день стоял хмурый и темный.

Кэндаси включила свет. После смерти профессора Уэстхолла Летти несколько раз заходила в Каменный коттедж, всегда по делам, связанным с Манором, и всегда без особого удовольствия. Она не была суеверна. Ее вера, не относящаяся ни к какой конфессии и вовсе, как она понимала, не догматическая, не допускала существования бестелесных душ, посещающих комнаты, где они не успели закончить какие-то дела или те, где испустили дух. Однако она тонко чувствовала атмосферу, и Каменный коттедж все еще порождал у нее чувство тревоги, ухудшал настроение, словно накопившееся там несчастье отравило в нем воздух.

Они вошли в мощенную каменными плитами комнату, которую называли старой кладовкой. Узкая оранжерея вела из нее в сад, но сама комната фактически не использовалась и, кажется, не имела иного назначения, как служить вместилищем ненужной мебели, включая небольшой деревянный стол и два стула, дряхлого вида морозилку и старый кухонный шкаф с открытыми полками, на которых размещались разнообразные кружки, кувшины и банки. Через маленькую кухню они прошли в гостиную, которая использовалась и как столовая. Камин был пуст, часы, в полном одиночестве пребывавшие на каминной полке, оттикивали настоящее в прошлое с раздражающей настойчивостью. Комната не предлагала ничего удобного, кроме деревянной скамьи с высокой спинкой и подушками, стоявшей справа от камина. Одна из стен была от пола до потолка закрыта книжными полками, но большинство полок теперь опустели, а оставшиеся тома в беспорядке повалились друг на друга. Примерно с дюжину плотно набитых картонных коробок с книгами выстроились у противоположной стены, на которой невыгоревшие прямоугольники обоев говорили о том, что здесь раньше висели картины. Весь дом, несмотря на безупречную чистоту, поразил Летти своей прямо-таки нарочитой безрадостностью и негостеприимством, как будто после смерти отца Кэндаси и Маркус желали подчеркнуть, что для них Каменный коттедж никогда не сможет стать домом.

На верхнем этаже Кэндаси с Летти, бредущей за ней по пятам, неспешными шагами обошла три спальни, бросая беглый взгляд внутрь шкафов и гардеробов, а затем почти со стуком захлопывая дверцы так, будто эти поиски были скучным, обыденным делом. Порой на мгновение чувствовался терпкий аромат антимолевых шариков, шерстяной — твидово-сельский — запах старой одежды, а в гардеробе Кэндаси Летти бросился в глаза алый цвет докторской мантии. Передняя комната служила спальней ее отца. Отсюда были вынесены все вещи, кроме узкой кровати справа от окна. На кровати не было ничего, помимо единственной, девственно чистой и туго натянутой на матрас простыни, общепризнанно символизирующей приятие домашними окончательности смерти. Обе женщины молчали. Поиски почти закончились. Они пошли вниз, их шаги неестественно громко звучали на не покрытых ковром ступенях лестницы.

В гостиной никаких шкафов не было, и они снова прошли в старую кладовку. Кэндаси, вдруг сообразив, что все это время должна была чувствовать Летти, сказала:

— Господи, чем же мы с вами, по нашему мнению, занимаемся? Мы делаем все так, будто ищем ребенка или потерявшегося домашнего зверька. Пусть полицейские возьмутся за поиски, если это их встревожит.

— Но мы почти закончили, — возразила Летти, — и мы по крайней мере все тщательно обыскали. Его нет ни в одном из коттеджей и ни в одном из сараев.