Женщина-трансформер
Шрифт:
В разговоре с Глебом я, конечно, сначала уточнила – проблема возникла из-за меня. И он может со мной не связываться. Я пойму. Конечно, миг перед его ответом лишил меня миллиарда нервных клеток – такая ледяная пустота образовалась в моей голове. Но почему я в нём сомневаюсь? Он сказал – «Ты что, я с тобой. Всё правильно, уезжаем».
Du bist min, ich bin din [5] … Эти слова подогнали мне уверенной креативности. Глеб со мной – всё будет хорошо.
И дальнейшая программа действий разворачивалась передо мной спокойно, ясно и чётко. Вот чего мне всегда не хватало в жизни – поддержки любимого человека! Неуверенная я была и дряхлая. А сейчас – Глеб фиг знает где, далеко, я здесь, а чувствую, что способна горы свернуть!
5
Ты со мной, я с тобой… (начало старинной немецкой песни).
«Глеб, проверь, может, они за тобой следят! Машину мы сменим».
Да, он привезёт деньги, тачку его мы продадим, купим другую, оформим на меня – и концы наши потеряются. Ведь моей фамилии милиционер из Ключей не знает. Ещё бы – откуда ему может птичья фамилия быть известна? А Глеба, который исчезнет из своей деревни, он станет разыскивать как раз по фамилии – ну и пущай ищет. Владельца автотранспорта с такой фамилией уже не будет.
Шло время, я ждала. Мозг в режиме ожидания жил своей жизнью, болеющее тело своей. Так, вот как мне сейчас? Я есть или меня нет? То есть – это я под жарким одеялом лежу – или всё несколько по-другому? Кто-то мне что-что говорит? Спи-спи… Я – спи-спи? Ладно, буду спать. Ничего не видно. Темно ещё или уже? Или это можно исправить? Окна, шторы. Блин, пол. Чуть не навернулась. Ого, как меня штормит… За окном почти светло. Но как-то мутно. Где же мои очки? Не могу жить слепняком. А придётся… И сколько времени? Я помню, где я. Помню, что ко мне едет Глеб. Но где же он? Может, он приехал и уехал. Или не нашёл…
Я поднялась. Жильцы сидели по кроватям и стульям. Мне надо на улицу – надо проверить – вдруг Глеб бродит где-нибудь там? Больше тянуть нельзя! Он ведь приехал, приехал! И хватит болеть! Никто меня не обязан тут лечить, спасение утопающего – понятно исключительно чьё дело.
Я развязала узел на рубашке. Вот они, денежки неизвестных добрых парней. Мне много не надо – только пальтишко какое.
И бабка-вахтёрша сжалилась. За половину моих денег дала мне бушлат. Я вывалилась в холодную тёмную прихожую, прижалась к окну и стала осматривать улицу. Ух ты! Дождь идёт! Или снег. Сплошной мутной стеной. Во как.
Глеба на неширокой площади не было видно. И машины его тоже – нигде в окрестностях. Я щурилась, растягивала пальцами веки, приглядываясь – нет. Не приехал. Но приедет, приедет!!!
Дин-дон, дили-дон. Ой, это где это? На улице, конечно. Это церковь рядом. Мне вдруг стало страшно. Я закачалась на безвольных ногах, как будто поплыла по тёпленьким волнам.
А не зайти ли туда?
Господи, а вдруг ничего не получится, вдруг меня не должно быть на белом свете? Наигралась-налеталась, и хватит! Или надо жить в обезьяннике, показываться людям – работать за еду, как слоны и мартышки в зоопарковых клетках и цирках. Но так не хочется! Хочется жить с Глебом! Вдруг мне нельзя – и я иду поперёк судьбы? А у меня своей судьбы-то и нету! Схватила вот мальчишку – и заварила для него котёл проблем. Вот где он? Что с ним? Зачем ему всё это надо?
Я попыталась представить, где сейчас Глеб. Вихри какие-то, мокрая блестящая дорога, мутно небо, ночь мутна – вот что мне виделось. Тяжело ехать в такой дождь с лепящим снегом. Господи, пожалуйста, пусть с Глебом ничего плохого не случится!
Дон-дан-дон, дили-дили, дон-дон-дон – заиграли несколько колоколов сразу. Да, отправлюсь-ка я в церковь! Там все ищут помощи.
И я пошла. Пошла. Но как там Бог меня встретит? Имею ли я теперь право появляться в его храме? Но почему нет? Что изменилось? Приду и скажу: «Я – Божья тварь, раз существую на белом свете, а не на чёрном. Раз в небесный простор ты, Бог, пускаешь меня летать. К тому же христианство хорошо относится к мифическим существам – ведь даже дьякон Кураев за нас заступился! А что я пришла сюда без креста – так крест мой в сердце. В сердце, которое разбито по вертикали и по горизонтали – это ли не крест? Мотаюсь я туда-сюда
между небом и землёй… Помоги, что делать, Господи?»Маленькие красные огни лампадок светились где-то высоко – высоко, святые с икон воздевали руки вверх. Почему они все вдруг ожили и руками машут? Они за меня или против? Молятся они за меня – или просят наказать оборотня, выгнать, уничтожить?
Ой-ёй-ёй, да какие же это святые, какие иконы? Это тени по стенам пляшут. А красные огоньки на потолке – должно быть, датчики противопожарной безопасности. А я, я всё ещё в благотворительном приюте. И никуда не выходила. Да что ж со мной такое? Соберись, тряпка, надо идти – ведь уже даже не звонят. Начали без меня. Опоздала.
А ещё я зайду в аптеку и куплю бисептола – заболела я, похоже, конкретно.
Запах. Я всегда боялась церковного запаха. Боялась искусственных цветочков, черепов под ногами распятия, крестов – во всём этом мне виделась атрибутика смерти. Кресты в храме, кресты на могилах… И этот самый запах – восковых свечей, краски, наверное, иконной. Более приятный дух – ладана из кадильницы. Но это когда ею поп ещё махнёт… Всё равно – смерти запахи, смерти! Когда меня крестили, в храме, слева от нас с купелью, попом и бабушкой, стоял гроб с покойничком, накрытый белым тюлем. Мне было до того страшно, что потрясение сохранилось на всю жизнь. Жирное масло, которым меня батюшка намазал, не стиралось и пахло. Даже когда я помылась. Как будто назло мне въелось – нюхай, нехристь. Крестик на ленточке, иконка на картонке. Все эти конфеты и печенья, что приносила бабушка с поминок, просфоры, которые нужно было съесть на её глазах – твёрдые, невкусные, пресные. Казалось, съешь такую – и приобщишься к другому миру, миру мёртвых, постных, страшных. А так хотелось тогда, в детстве, жить, веселиться, просвирки не есть. Я упиралась, бабушка злилась.
А вот сейчас, как припёрло, сама в храм пришла. К крестам и свечкам. Просфору дадут – съем.
Перекрестилась.
Что нужно делать-то? Внешняя обрядность всегда была чужда моему полупанковскому сознанию. Правда, на свадьбу это не распространялось – хочу, хочу свадьбу по всем правилам! Но это же театр жизни, праздник. А обряды… Бог, я уверена, и так всё читает в моём сердце. И в церкви, наверное, ему это делать легче. За этим сюда и ходят.
Хор пел. Батюшка параллельно ему пел тоже. Их мне видно не было. Много народу. Свечку! Надо купить свечку и поставить к празднику.
Купила. Пробралась к центру событий.
Господи, если я нужна тебе, если я хорошая, если мы с Глебом нужны тебе вместе – помоги нам! Если Глеб нужен отдельно, если у него должна быть другая жизнь – сделай так, как надо, я пойму. Только чтобы это сразу ясно стало. А я буду стараться справиться – со всеми своими испытаниями, правда. Только умение летать у меня не отнимай, пожалуйста, Господи! И если можно, то чтобы мы были с Глебом, чтобы всё-таки с Глебом…
А может, надо исповедаться? Рассказать батюшке о том, кто я – и Бог через него, своего посредника, мне расскажет, как лучше поступить?..
– Можно свечу и передать! Нет, она сама лезет, лошадь ногайская! – зашипело у меня над ухом.
Да я и сама знаю, что можно – только что же это у меня за свечка такая? Ведь была прямая – а теперь изогнулась буквой «зю», упала. Это, наверное, руки у меня такие горячие, вот она и плавится. Сейчас прям закапает. Как такую свечку передавать? Кто возьмёт? Я уж сама.
Надо же, вот она какая – свеча в руке оборотня. Мягкая, жидкая. Кривится-уродуется. Ну какой же она может быть, как не буквой «зю»… Или я к себе несправедлива – ведь я ничем не хуже других? Кто же я для Бога? У него таких много?
– Что шатаешься? Пьяная в храм пришла? Совсем совесть потеряли, молодёжь…
– И без платка – кто с непокрытой головой в Божий храм приходит, бесстыдница!
Бабки. Начинается. Интересно, как такими становятся? Из кого? Из таких, как я? Из бывших отличниц или из махровых потаскух?
Стоп. Я не о том думаю. Интересно, они на меня вообще кинулись – или почувствовали, что я не такая, как они? Что мифический персонаж? Что они станут сейчас делать? Начнут меня из храма изгонять? Вот будет потеха…