Женщина в белом(изд.1991)

Не прошел я и десяти шагов, как из темноты возник какой-то человек и приблизился ко мне. Он почтительно заговорил со мной. Я не мог разглядеть его лица, но, судя по голосу, не знал его.

— Простите, сэр Персиваль… — начал он.

Я прервал его:

— Вы ошиблись в темноте, — сказал я, — я не сэр Персиваль.

Человек отшатнулся.

— Я думал, это мой хозяин, — пробормотал он смущенно и неуверенно.

— Вы ждали здесь вашего хозяина?

— Мне было приказано ждать на лужайке.

С этими словами он отошел. Я оглянулся на коттедж и увидел, что причетник идет ко мне с зажженным фонарем. Я взял старика под руку, чтобы помочь ему. Мы пошли через лужайку мимо того человека, который заговорил со мной. Насколько я мог судить при неясном свете фонаря, он был лакеем, хотя ливреи на нем не было.

— Кто это? — шепнул мне причетник. — Не знает ли он чего про ключи?

— Нам некогда расспрашивать его, — отвечал я, — идем сначала в ризницу!

Даже днем увидеть отсюда церковь можно было, только пройдя через всю лужайку. Когда мы стали подниматься в гору, какой-то деревенский мальчик, привлеченный светом нашего фонаря, подбежал к нам и узнал причетника.

— Эй, мистер, — сказал он, дергая причетника за сюртук, — в церкви кто-то есть. Я слышал, как он запер за собой двери, я видел, как он зажег там спичку!

Причетник задрожал и тяжело оперся на меня.

— Идемте, идемте! — сказал я ободряюще. — Мы не опоздали. Мы его поймаем, кто бы он ни был. Держите фонарь и следуйте за мной. Только поскорей!

Я быстро взобрался на холм. Темная масса церкви смутно вырисовывалась на фоне ночного неба. Повернув, чтобы подойти к двери ризницы, я услышал за собой тяжелые шаги. Лакеи шел следом за нами.

— У меня нет дурных намерений, — сказал он, когда я обернулся к нему. — Я только ищу своего хозяина.

В голосе его звучал неподдельный страх. Не обращая на него внимания, я поспешил дальше.

В ту же минуту, как я завернул за угол и вышел к ризнице, я увидел, что слуховое окно, выходившее на крышу, ярко осветилось изнутри. Оно сияло ослепительно ярким светом под сумрачным, беззвездным небом.

Я бросился через церковный дворик к дверям ризницы.

Странный запах распространялся в сыром ночном воздухе. Я услышал глухой треск, я увидел, как свет наверху разгорается ярче и ярче, звякнуло стекло. Я подбежал к двери, чтобы открыть ее. Ризница была в огне!

Не успел я сделать движение, не успел перевести дыхание при виде этого зрелища, как замер от ужаса, услышав тяжелый стук в дверь изнутри. Кто-то яростно силился повернуть ключ в замке, за дверью кто-то дико, пронзительно закричал, призывая на помощь.

Лакей, следовавший за мной, отшатнулся и упал на колени.

— О господи, — воскликнул он, — это сэр Персиваль!

Причетник подбежал к нам, и в то же мгновение снова, в последний раз, раздалось отчаянное лязганье ключа в замке.

— Боже, спаси его душу! — закричал старик. — Он погиб! Он сломал ключ.

Я кинулся к двери. Мгновенно из моей памяти исчезла единственная цель, в последнее время владевшая всеми моими помыслами, управлявшая всеми моими действиями. Всякое воспоминание о бессердечном злодеянии, совершенном этим человеком, — о любви, невинности, счастье, которые он так безжалостно попрал ногами, о клятве, которую я дал себе в глубине сердца, что приведу его к ответу, ибо он заслужил этого, — как сон, улетучилось из моих мыслей. Я сознавал только ужас его положения. Я чувствовал только, что должен во что бы то ни стало спасти его от страшной гибели.

— Откройте другую дверь! — крикнул я. — Дверь в церковь! Замок сломан. Спешите, не то вы погибли!

Крик о помощи не повторился после того, как ключ лязгнул в замке в последний раз. Ни один звук, свидетельствующий о том, что сэр Персиваль еще жив, не доносился до нас. Слышался треск бушующего пламени да резкое щелканье лопающихся от жара стекол вверху.

Я оглянулся на двух моих спутников. Лакей поднялся на ноги, он держал фонарь и тупо смотрел на дверь. Ужас, казалось, превратил его в полного идиота; он ходил за мной по пятам, как собака. Причетник стонал, скорчившись на одной из могильных плит, он весь дрожал и что-то приговаривал… Достаточно было взглянуть на них обоих, чтобы понять их беспомощность!

Почти не отдавая себе отчета в своих действиях, под влиянием первого порыва я схватил лакея за плечи и толкнул его к стенке ризницы.

— Стойте! — сказал я. — Держитесь за стену. Я встану на вас и попробую влезть на крышу, чтобы сломать слуховое окно, иначе он задохнется!

Слуга дрожал с головы до ног, но держался крепко. Зажав дубинку в зубах, я влез ему на спину, достал до парапета, схватился за него обеими руками и в один миг был на крыше. В неистовой поспешности и волнении этой минуты мне не пришло в голову, что я даю выход пламени, вместо того чтобы дать доступ воздуху. Я ударил по окну, и остатки стекол разбились вдребезги. Огонь, как дикий зверь из своего логова, с яростью выпрыгнул наружу. Если бы ветер дул в мою сторону, от меня, наверно, не осталось бы ничего. Я припал к крыше. Дым и пламя проносились над моей головой. Вспышки и взрывы огня освещали внизу лицо слуги, тупо уставившегося в стену, причетника, вставшего с могильной плиты и в отчаянии ломавшего руки, горсточку жителей деревни, растерянных мужчин и перепуганных женщин, столпившихся за церковной оградой. Они возникали во тьме, когда вспыхивали огромные огненные языки, и исчезали за клубами дыма. А тот, в ризнице, задыхался, умирал так близко от нас, и мы не могли, не в нашей власти было до него добраться!

Я обезумел от этой мысли. Уцепившись руками за крышу, я спрыгнул вниз.

— Ключ от церкви! — крикнул я причетнику. — Мы должны попробовать с той стороны — мы еще можем спасти его, если разломаем ту дверь!

— Нет, нет! — с отчаянием отозвался старик. — Надежды нет! Ключи от церкви и от ризницы в одной связке — они здесь, внутри! О, сэр, его уже ничто не спасет, он погиб, он уже сгорел.

— Пожар увидят из города, — сказал чей-то голос среди мужчин, стоявших позади нас. — У них есть пожарная машина. Они спасут церковь.

Я окликнул этого человека — он сохранил присутствие духа — и заговорил с ним. В лучшем случае пожарная машина могла прибыть только через четверть часа. Невыносимо было оставаться в бездействии все это время. Вопреки разуму, я убедил себя, что обреченный, погибший человек в ризнице, возможно, лежит без чувств, возможно, еще жив. Если мы сломаем дверь, мы, может быть, спасем его! Я знал, как упорны массивные замки, как непроницаемы дубовые, обитые гвоздями двери, я знал, как безнадежно пытаться взломать их обычными средствами. Но в полуразрушенных коттеджах близ церкви должны были сохраниться балки. Что, если вооружиться балкой и использовать ее как таран?

Эта мысль мелькнула в моем мозгу, как вспышка огня, извергавшегося через слуховое окно. Я бросился к человеку, говорившему про пожарную машину:

— Есть у вас кирки, мотыги?

— Да, есть.

— Топоры, пилы, кусок веревки?

— Да, да, да!

Я заметался среди толпы с фонарем в руке:

— Пять шиллингов каждому, кто мне поможет!

При этих словах они будто проснулись. Ненасытный голод, вечный спутник нищеты, и жажда заработка в один миг побудили их к беспорядочной деятельности.