Женщины да Винчи

– Прямо сейчас нельзя. Ты просто не поднимешься.

– Поднимусь.

– Ладно, пусть поднимешься. Но потом у тебя сепсис начнется. Хорошо это будет? Давай до завтра погодим, а? – Тут Зина вспомнила про начальника столичного вида и догадливо добавила: – На ночь-то вряд ли кто-нибудь к тебе сюда явится, да и не пустят никого. А завтра спокойно рассудим.

Она с удивлением заметила, что уже объединяет себя с этой девушкой, ставит свои действия в зависимость от ее решений.

– Он мне лекарство привез, – сказала Полина. – Английское. Сказал, это как раз от сепсиса. Может, уколешь?

– А я знаю, какое это лекарство! – обрадовалась Зина. – Леонид Семенович про него рассказывал. Что англичане во время войны изобрели и что для раненых это просто панацея. От гангрены спасает и от сепсиса.

– Ну так уколи мне, раз панацея, – сказала Полина. – Вон на тумбочке коробка.

– Я не могу просто так колоть, – покачала головой Зина. – Должен врач назначить.

– Ерунда. Там наверняка инструкция в коробке, и все написано, как колоть. Дай-ка ее мне.

Зина взяла с тумбочки и протянула Полине коробку с ампулами. Та распечатала ее, достала вкладыш, всмотрелась в английские буквы и с досадой сказала:

– В глазах все плывет! Наркоз не отошел.

Зина взяла у нее из рук листок с английским текстом и быстро его просмотрела.

– Действительно расписано, – сказала она. – Вся схема.

Полина удивленно взглянула на нее.

– Ты по-английски читаешь?

Зина улыбнулась. Она привыкла к тому, что ее владение английским языком удивляет всех, и ей даже нравилось наблюдать за этим удивлением у новых людей. Свои-то в санитарном поезде все уже знали, что она с легкостью читает инструкции к лекарствам, поставляемым по лендлизу из Америки.

– У нас в школе учительница по английскому очень хорошая была, – объяснила Зина. – Софья Робертовна Блэк. Она Оксфорд закончила.

– Оксфорд? А здесь она что делала?

– У нас тут таких много. Из Ленинграда, из Москвы. Кого выслали, кто сам приехал.

– В глушь, в леса? – кивнула Полина. – Разумно. Ну вот и не спрашивай, зачем мне скрыться надо. Помоги, и всё.

О причинах, по которым Полине надо было скрыться, Зина как раз спрашивать и не собиралась. Ссыльных в Кирове было немногим меньше, чем заключенных в окрестных лагерях, и если кто-нибудь думал, что все эти люди преступники или враги, то Зина такого не думала точно.

Ей было лет восемь, когда она впервые обратила внимание, что на торцах бревен-топляков, которые плавают в реке, где купаются все дети с их улицы, вырезаны или выжжены какие-то имена и даты. Она спросила маму, что это за надписи такие, и та ответила:

– Лагерники пишут. Для родных, может. Списать бы да родным бы их и сообщить, так кому сообщать-то, они фамилии боятся ведь указывать.

– А они почему в лагерях сидят? – спросила тогда Зина. – Потому что кого-нибудь убили?

– Глупостей-то за дураками не повторяй, – поморщилась мама. – Кто убил, а кто и нет, нам отсюда не разобрать. Ну и нечего зря на людей наговаривать. Отца вон твоего тоже было посадили. А за что? Пары рукавиц недосчитались на складе, никто и разбираться не стал, живо крайнего нашли. Так и сгинул бы в лагере, если б я его не выкупила.

Историю про то, как мама ходила выкупать своего мужа из лагеря, Зина узнала позже, лет в четырнадцать.

– Пошла ночью к лагерю, охранника вызвала, сказала, мол, мужа хочу выкупить. Он, дурень, спрашивает: «А что дашь?» Я ему: «А ты не мужик, что ли?» Ну и выкупила, – ответила она на вопрос дочери. – Тебе тогда два года уж было.

Так что лишних вопросов Зина задавать была не приучена.

– Сейчас шприц принесу, – сказала она.

– И подумай, куда мне отсюда уйти, – напомнила Полина.

Это Зина уже обдумала. Просто удивительно, как она сразу стала выполнять Полинины указания! Ведь никогда не была слабовольной мямлей. Но тут, видимо, дело было не в отсутствии собственной воли, а в силе Полининой и воли, и убежденности.

Ну и в стечении обстоятельств тоже. Именно вчера Зинина одноклассница Валя Лазарева отдала ей ключ от своей комнаты и попросила раз в три дня поливать цветы, пока она съездит в Саратов к любимому, с которым познакомилась через журнал «Огонек», куда он писал умные и интересные письма по разным вопросам, потому что был неравнодушным человеком, что в нем ее и привлекло. Валя, та точно была неравнодушная, она еще в школе была очень увлекающаяся, и одним из ее увлечений являлись цветы, она даже лимонное деревце у себя в комнате вырастила. Когда оно цвело, то комната наполнялась ароматом, который все подружки бегали нюхать, а с крошечными лимонами можно было по-настоящему пить чай, вот как!

– Уйти можно в Трифонов монастырь, – сказала Зина.

– Уйти в монастырь? Романтично!

Полина засмеялась и тут же поморщилась – видно, швы потянуло.

– Он не действующий, – объяснила Зина. – Там теперь коммуналки, у меня от одной комнаты ключ есть.

– В монастырь так в монастырь, – кивнула Полина. – В моей ситуации это даже своевременно. Неси шприц, – напомнила она.

И Зина послушно отправилась за шприцем.

Глава 6

– Никто не видел, как ты сюда пришла?

От того, что Полина сидела рядом с лимонным деревом, ее сходство с девушкой эпохи Возрождения сильно увеличивалось. К тому же и прическа была похожа – русые волосы, разделенные тонким пробором, двумя волнами прикрывали щеки, оттеняя плавный рисунок тонких скул. Может быть, после того как Зина сказала о картине Леонардо да Винчи, Полина нарочно стала делать такую же прическу, как у Дамы с горностаем. Нет, все-таки едва ли нарочно: нарочитость – это было последнее, в чем ее можно было заподозрить.

– Не знаю, – пожала плечами Зина. – А если кто и видел, то что? Пришла и пришла. У меня здесь одноклассница живет, да и мало ли кто здесь живет.

Народу в Трифоновом монастыре действительно проживало немало. Зина и знала-то его всю свою жизнь уже не как монастырь, а как огромную коммуналку. Самой ей совсем не хотелось бы здесь жить. Конечно, и они с мамой живут, по сути, в коммуналке с тех пор, как хозяевам, у которых они когда-то сняли жилье, было объявлено, что дом больше не является их собственностью и жильцы становятся полноправными квартиросъемщиками. Но все-таки это дом, он бревенчатый, в нем стены дышат, а здесь не комнаты, а кельи, и мрачные каменные своды вместо потолков, и холодно всегда – Валя свое лимонное дерево специальной лампой обогревает, – и свет вечно тусклый, какие лампочки ни вкручивай.

– Здесь даже привидения живут, – сообщила Полина. – Ночами в стенах стучат, ходят везде.

– Это соседи, – возразила Зина. – Жильцов много, и постоянно кому-нибудь куда-нибудь нужно, вот всю ночь и ходят.

– В стенах? Нет, Зин, это привидения. Я точно такие шаги в Италии слышала, на вилле Медичи под Флоренцией. Всю ночь кто-то ходил, ходил… Хотя там никаких жильцов не было, я была совершенно одна.

Полина часто сообщала что-нибудь вроде этого, про виллу Медичи, притом таким обычным тоном, что Зина готова была даже поверить, что она это все не выдумывает. Хотя верить такому, конечно, не стоило, просто у Полины буйная фантазия, потому что натура взбалмошная и своенравная. И если чему следует удивляться, то лишь тому, как это сочетается у нее со здравым умом и сильной волей.