Женщины да Винчи

Тут Белка вспомнила, что купила вчера яблоки – старушка продавала возле магазина – и оставила в кухне, забыв попробовать, хотя выглядели они очень даже аппетитно, особенно в корзине, которую она из эстетических соображений купила вместе с ними.

Она спустилась в кухню, вынула яблоко из корзины. Рассеянно взяла нож, очистила кожуру, потом только сообразила, что делать это не обязательно, это же настоящая антоновка, и кожура у нее такая золотая наверняка не потому, что в ней содержатся красители или пестициды.

Печку уже вытопили, кухня была наполнена теплом, как озеро водою. Белка положила на печь яблочную кожуру. Она читала в каком-то туристическом проспекте, что так делают в очень дорогом швейцарском отеле – кладут на каминную полку яблочную кожуру, и в комнате от этого стоит тонкий свежий запах.

Именно такой запах в самом деле разлился по кухне. Белка уселась на табуретку, принялась грызть яблоко и думать.

Костя нравился ей, но в причине этого своего чувства она разобраться не могла. Он во всем отличался от нее, это она понимала, но точно так же понимала, что он достоин уважения, и не вследствие каких-то внешних причин – правильной работы, еще чего-то подобного, как показалось ей в начале знакомства с ним, – а по какой-то другой причине. И вот ее-то, эту причину, Белка не понимала.

«Может быть, это потому, что у него есть чувство собственного достоинства, – размышляла она. – И потому, что он своим достоинством как-то… не переполнен. Как-то иначе оно у него выражается, чем я привыкла. Он… он… – Белка ловила мысль, но никак не могла поймать. – Он имеет причину своего поведения в самом себе!»

Да, вот это точно! Она обрадовалась, что наконец изловила догадку.

Примерно год назад Белка прочитала в книге по китайской философии, которая как раз вошла в моду, что любой китаец мечтает иметь причину поведения в самом себе. Она тогда отнеслась к этому утверждению скептически. Кто его знает, о чем в действительности мечтают китайцы, может, подобные идеи – это просто европейская выдумка. Но применительно не к абстрактным китайцам, а к вполне конкретному человеку, который как само собою разумеющееся дал ей приют в опасной для нее ситуации… Пожалуй, это правда. Он имеет причину поведения в себе самом, и именно поэтому понял, что «Прекрасная Ферроньера» в себе самой содержит полный и совершенный смысл, и именно поэтому установилось между ними доверие, которое уже стало ей дорого.

Открылась дверь, и в кухню вошла Надя.

– Привет, – сказала Белка.

Надя не ответила. Причина ее неприязни была прежняя и по-прежнему была Белке понятна. Но сейчас Надя смотрела на нее иначе, чем обычно, когда они изредка сталкивались в кухне или в коридоре этого старого, покинутого почти всеми жильцами дома.

Не неприязнь, а ненависть стояла сейчас в Надиных глазах. Такая ненависть, что казалось, вот-вот она превратится в огненные стрелы, которыми эта Афина-воительница поразит Белку насмерть.

– Ты когда, сука, отсюда свалишь? – клокочущим голосом произнесла Надя. – Ты сколько нам тут всем мозги будешь просирать? Мальца приваживает, мне, такая, «приве-ет!»… А сама с чужим мужиком закрылась, ворку-ует, ждет, когда он к ней в койку прыгнет!

«Да что ж это такое? – подумала Белка. – Это что, участь у меня такая, чтобы каждая жлобица меня ненавидела? Сейчас еще и эта в горло вопьется!»

Если в Наде все более зримо поднималась ненависть, то в ней закипала самая настоящая ярость. Даже не против этой Афины доморощенной – что ей до ее ревности и чувства собственности? – а против глупости, животной бессмысленности и животной же инстинктивности мира, который догонял ее повсюду. Он пер изо всех щелей, этот мир, его гноем были отравлены и дорогостоящие керамические зубы московской леди, и вот эти дрожащие от ненависти губы, эти правильные черты простонародной красоты… Куда дальше от этого бежать? В Антарктиду?!

– Ты мне не грози, не грози! – словно подслушав Белкины мысли, проклокотала горлом Надя. – Я на зоне свое отмотала и еще сяду, не побоюсь! Только тебе от этого легче не будет, п-няла? Ты этого уже не увидишь! Глазенки я тебе кислотой-то повыжгу…

Сомневаться в том, что это не пустая угроза, а продуманный план, не приходилось.

– Пошла ты!..

Это было все, что смогла выкрикнуть Белка, выбегая из кухни. Ее вскрик беспомощно повис в теплом яблочном воздухе.

Она не спрашивала себя, взлетая вверх по скрипучей лестнице, запираясь в своей комнате, почему, ну почему все эти люди так ее ненавидят. Это было ей понятно и не требовало размышлений.

Она была во всем противоположна им, она произрастала из другого корня, чем они, в ней и Наде, несмотря на то что у обеих было по два глаза и по два уха, заложены были разные гены, принципиально разные, несовместимые, и, наверное, если бы они были женщиной и мужчиной и захотели иметь общих детей, то это не получилось бы, как не получились бы дети у кошки и волка.

Она взобралась на кровать, обхватила руками колени. Сердце колотилось так, что лишь чудом не выскакивало через горло. Надо успокоиться. Успокоиться. Решить, что делать. Немедленно надо это решить.

Белка скептически относилась к разнообразным техникам, йоговским и прочим подобным, которые якобы помогают регулировать эмоциональное состояние. Ей в этом помогало только одно: холодная голова и твердое решение.

Голова остыла минут через пять. А решение напрашивалось само собою.

Белка взяла телефон. Его купил по ее просьбе Костя, и номер был зарегистрирован на него, поэтому звонить можно было без опаски.

– Ольга Константиновна, здравствуйте, – сказала она, услышав голос соседки по лестничной площадке. – А маму не позовете?

Они договорились о таком способе связи еще в тот день, когда Белка попросила маму привезти ей в больницу вещи в дорогу. Конечно, пришлось все рассказать, и, конечно, мама перепугалась, но что оставалось делать? Только почаще успокаивать ее такими вот звонками. А соседка Ольга Константиновна являлась высокомерным божьим одуванчиком, на пресловутой лавочке не сидела и презирала тех, кто проводит время таким бессмысленным образом, поэтому можно было не опасаться, что она расскажет кому-либо о странных отношениях в семье Немировских.

Мама подошла к телефону очень быстро, даже запыхалась, ясно, что бежала.

– Белочка! – воскликнула она. – Я тебе сама хотела звонить!

– А что случилось?

У Белки сердце замерло. Судя по маминому тону, хороших вестей ожидать не стоило.

– Приходили какие-то люди, – понизив голос, сообщила мама. – Сегодня. Мужчины, двое. Я им, конечно, не открыла. Они вежливо так под дверью спросили, нельзя ли с тобой повидаться. Я, как мы договорились, сказала, что ты уехала с женихом. А они сказали, что хотят с тобой поговорить сразу же, как только ты вернешься. И ушли. Я даже дверь на цепочку приоткрыла и вслед им крикнула: как же вам сообщить, когда она вернется? А один, более корпулентный, очень неприятно ухмыльнулся и отвечает: «Не беспокойтесь, как только она появится, мы сразу же придем».

– Они тебе угрожали? – быстро спросила Белка.

– Нет, они были вполне вежливы. Но что же это, Белла? – растерянно проговорила мама. – Они, получается, действительно за тобой следят?

Ясно было, что до сегодняшнего визита мама не очень-то в это верила. Да что мама – Белке и самой уже начало казаться призрачным все, что произошло с ней два месяца назад.

– Ну… наверное, – с трудом произнесла она. – Наверное, следят, да. Ничего страшного. Пусть следят.

– Но как же? – воскликнула мама. – Сколько же это может длиться?! Ты ведь не агент ЦРУ!