Женщины да Винчи

– А как следует понимать, что ее до сих пор не уволили? – возмутилась Зина. – Она же в палатах вообще полы не моет, только у начальства в кабинетах!

– Павлова – опытный работник и член партии, – жестко произнес парторг. – А как вы объясните то, что Немировский критикует советские законы?

– Какие законы? – опешила Зина.

– Например, о нормативах использования медицинских материалов.

– Марлевых салфеток, что ли?

«Ну Савичева! Ну сволочь! – подумала Зина. – И когда успела донести?»

– Думаю, это не единственное, что он критикует, – сказал Решительнов. – Мы это еще проанализируем, сопоставим факты. И, думаю, к общему собранию уже будем иметь полную картину его деятельности.

– К какому собранию? – машинально спросила она.

– Через три дня назначено общее собрание коллектива. Завтра я вывешу объявление. Все должны выступить, и вы тоже, Филипьева. Решительно осудить враждебную космополитическую деятельность доктора Немировского.

– Да вы что?! – воскликнула Зина. – Леонид Семенович – враждебный?! Да он… Да он же лучший хирург! Сколько он жизней спас!.. На фронте еще!..

– С его деятельностью на фронте мы еще будем разбираться. И тут вы нам, разумеется, тоже понадобитесь, Филипьева. Кстати, вам известно, что, пока Немировский был на фронте, его родители находились на оккупированной фашистами территории?

– Нет… – растерянно произнесла Зина.

Леонид Семенович никогда не говорил о своих родителях. Она думала, что они давно умерли.

– Да, на оккупированной территории, – повторил парторг. – В городе Каунасе Литовской ССР.

– И что же с ними стало? – тихо спросила Зина.

Что происходило с евреями, которые не успели эвакуироваться, было ей известно.

– Ну, что… Он написал в анкете, что они были казнены в гетто. Но никаких достоверных подтверждений этому нет.

– Какие же вам нужны подтверждения? – медленно проговорила Зина. – Справка от гестапо?

– Вы, Филипьева, это бросьте! – рассердился парторг. – Героиню из себя строить не надо! Не вы одна, все воевали. Значит, – сказал он, вставая, – мы ждем вашего выступления на собрании.

– Я не буду выступать на собрании. – Зина тоже встала. – Тем более клеветать на Леонида Семеновича.

Теперь они стояли друг против друга через стол. Решительнов смотрел на Зину исподлобья.

– Подумайте, Филипьева, – процедил он. – Считаете, если вы беспартийная, то на вас и воздействовать нечем? Можно ведь и в должности понизить…

Вероятно, он считал, что она сейчас изо всех сил скрывает свой страх. Но Зина никакого страха, конечно, не испытывала.

– Куда вы меня понизите? – усмехнулась она. – Я медсестра.

– Будете санитаркой!

– Ну и буду. Напугали бабу туфлями, высокими каблуками!

Зина сама не поняла, почему вдруг вырвалась у нее эта фраза. Так говорила соседка Нина, когда от нее уходил очередной кандидат в мужья.

– Всё? – спросила она. Парторг молчал. – До свиданья!

Зина с трудом удержалась от того, чтобы хлопнуть дверью его кабинета.

Все у нее внутри кипело от возмущения. Как же так можно?! Кого во враги хотят записать?!

«А кого всегда записывали? – сказал ей холодный голос разума. – Сосед Иван Ильич пятнадцать лет в лагере провел за анекдот, инвалидом вышел – он что, враг? А Коля Чердынцев? Он, конечно, за резким словом не постоит, но разве можно за это из МГУ в Вятлаг? Какой он враг народа, тем более английский шпион?»

Но эти мысли занимали Зину не дольше минуты. Она подумала о другом: надо же предупредить Леонида Семеновича!

В ординаторской Немировского уже не было. Зина бросилась к нему домой.

Леонид Семенович жил в той же комнате коммуналки Трифонова монастыря, ордер на которую ему выдали сразу по приезде в Киров. Недавно, когда приезжал их общий фронтовой друг, командир батальона Степашин, и Зина была по этому случаю у Немировского в гостях, она увидела, что и внутри комната не изменилась. Как повесила она когда-то ситцевые шторы, так они и висят. И скатерть на столе та, которую она постелила, домотканая, из маминого приданого, и алюминиевый чайник со вдавленным боком, купленный ею на барахолке.

Зина постучала в комнату, но ей никто не ответил. Она постучала сильнее, и дверь открылась под ее рукой.

– Леонид Семенович! – позвала Зина, входя. – Извините, что я так поздно.

В комнате никого не было, но понятно было, что хозяин недавно ужинал, наверное, с неожиданными гостями. На столе стояла полупустая бутылка шампанского, открытая баночка шпрот и большая коробка с необычными, в виде золотых стрел шоколадными конфетами. Зина никогда не видела таких конфет. Ей почему-то стало не по себе.

– Леонид Семенович! – еще раз позвала она.

Но это было уже глупо. Не в шкафу же он спрятался.

«А что это я так всполошилась? – подумала Зина. – Домой к нему прибежала на ночь глядя… Завтра в больнице увидимся, и обо всем ему расскажу».

Она вышла и плотно закрыла за собой дверь комнаты. А то открывается от первого же прикосновения, и кто угодно заходи.

Выйдя из монастыря, Зина направилась было к улице, по которой ближе всего ей было идти домой. Но приостановилась…

«Он же всегда любил по вечерам прогуливаться, – говорила она себе, возвращаясь к монастырю. – У Лукоморья мы с ним каждый вечер гуляли такой же вот весной».

Она прошла вдоль монастырской стены. От родника доносились негромкие голоса.

«Хорошо, что не ушла! – обрадовалась Зина. – Конечно, он вместе с гостем подышать вышел».

Она подошла поближе. Но прежде чем успела выйти из тени дерева, которое росло рядом с родником, образуя над ним раскидистый шатер, она услышала голос такой знакомый, что у нее онемели ноги.

– Тогда у меня не было другого выхода, Леонид, – произнес этот голос. – Мне приказали – я уехала. Но теперь…

– Ты снова врешь, Полина, – ответил Немировский. – Тогда врала, врешь и теперь. И ладно бы мне врала, в конце концов, я тебе всего лишь случайный любовник. Но твоя авантюрная природа заставляет тебя играть в опасные игры черт знает с кем. И ничем хорошим для тебя это не кончится.

– Не будь резонером, Ленечка! – засмеялась Полина. – Тебе это совсем не подходит. У меня природа авантюрная – пусть, согласна. А у тебя – очень мужская. У меня голова кружится, когда ты на меня только смотришь. А уж когда обнимешь…