Женщины непреклонного возраста и др. беспринцЫпные рассказы
Шрифт:
Катарина заиндевела и голосом Терминатора отчеканила:
– Александр, это правда?
В воздухе отчетливо запахло международным скандалом. Обычно Катарина немедленно шла в суд, даже если ей всего лишь подавали пальто в гардеробе. А тут такое общенациональное унижение. Россию она не очень любила. В то время как бабло, которое она выделяла на наши проекты, мы любили очень. Я понимал, что всю беседу в красках изложат моей начальнице, а то, что про шведскую семью начал не я, никого уже волновать не будет. Меня поставят к стенке. СТЕНКЕ! Как же я забыл!
– Катарина, самое смешное, что у нас и «шведская стенка» есть.
– А это
Перевод стрелки сработал. Ураган «Катарина» изменил направление. Облегченно разжались те, что в Москве называются белым хлебом.
Я занялся подробным объяснением устройства шведской стенки, уроков физкультуры, других уроков в родной школе, системы народного образования, российских вузов, и так, пока автобус не докатился до Невского Паласа.
Вечером за оплаченным шпионами пивом «Балтика три» мы пытались найти причину появления в русском языке абсолютно неизвестных ни одному шведу словосочетаний «шведский стол», «шведская семья» и «шведская стенка».
Матс, неплохо знавший русский язык и русскую историю, мрачно шутил:
– Лучше стоять у шведской стенки, чем у русской.
Я ответил:
– Да скоро у вас в Швеции за мысли о шведской семье начнут ставить к русской стенке.
Карающий меч священного феминизма точили тогда в Скандинавии с особым неистовством.
– Поэтому я и люблю Россию, – лукаво улыбнулся швед мне и официантке. – Если мужик не пожил в России, он вообще непонятно зачем жил. Тебе домой не пора?
Я намек понял и с чувством глубокого патриотизма пошел домой. Но на следующий день меня ожидало не менее серьезное испытание в виде выгула той самой Катарины.
Разрыв шаблона
Девяностые были девяностыми и, несмотря на английскую школу и университет, часть моих знакомых ушла в конкретное флибустьерство с белками и «стрелками». И вот надо же такому случиться, чтобы эта «часть моего окружения» нашла меня в баре, в котором я решил выгулять вышеупомянутую Катарину. Отмечу кстати, что она была хороша собой, я бы сказал, дородна в нужных местах. Так вот, в тот же бар заглянула небольшая «бригада». На мою беду, в ней обнаружился мой «дружок». Мы отсели поболтать о «малых голландцах», но минут через десять, и уже на свою беду, к нашему столику подошла Катарина, чтобы что-то спросить. Получив ответ, она развернулась и удалилась. Глаза братка превратились в две ягодицы. Он спросил:
– Она с тобой?
Я с дуру ответил:
– Да.
– Заходил?
– Куда???
– Куда-куда, в нее!
Я поперхнулся.
– Нет, конечно!
– А я постучусь…
Не успел я осознать всех последствий этого «постучусь», как мой товарищ подошел к скандинавке и без разговоров взял ее крупной ладонью за выпуклые формы. Судя по перекосившемуся лицу, шведка данное ухаживание восприняла как локальную Полтаву. Мой товарищ ретировался, а фемина галопом прискакала ко мне и визжащим шепотом потребовала:
– Вызови полицию! Ты это видел?!
Я изрядно выпил, устал и поэтому, собрав в голове весь свой шведский, рискнул карьерой:
– Через десять лет уже никто так не сделает, наслаждайся.
Я был готов к любому ответу и даже к увольнению, но в шведке, судя по всему, моя фраза поменяла «прошивку». Она порозовела лицом, улыбнулась и задорно ответила:
– У меня целых десять лет впереди, но у нас в Швеции ни у кого яиц не хватит ТАК взять за задницу, потому
что гребаные феминистки кастрировали наших мужиков! Как твоего друга зовут?А что было дальше, не важно. Важно, что хотя бы один вечер эта красивая, умная, но измученная феминизмом женщина почувствовала себя желанной, а не договорившейся. В общем я считаю, что внес в российско-шведские отношения неоценимый вклад и даже, возможно, сделал жизнь наших скандинавских друзей чуть более счастливой или уж по крайней мере запоминающейся.
Ответ ценою в десять лет
«Ужасные времена» со временем обязательно станут «старыми добрыми временами».
На днях обсуждали с отцом судьбу Ходорковского, и я отметил, что он сидит уже ЦЕЛЫХ десять лет. В ответ услышал трагикомическую историю о том, как мой прапрадед затроллил советскую власть.
Как и многие в моей семье, прапрадед прожил почти сто лет, до конца дней сохраняя ясность ума и буйность характера, о чем свидетельствует случай с разбитием табуретки о голову моей девяностолетней прапрабабушки. Мотивом для столь малоизысканной разборки была ревность. Но разговор не о семье, а о политике.
В 1967 году большевики отмечали золотую свадьбу с российским народом и масштабно привлекали трудящихся к торжественным мероприятиям. Прапрадеда сия чаша не обошла, и он был приглашен на торжественный прием районного масштаба. Знатным ленинцем предок мой не был (да и почти все они синхронно почили в 1937 году), пролетарием тоже не числился, но старейшим жителем района являлся.
За это достижение местные комсомольцы позвали дедушку в президиум, чем его немало озадачили. Такое приглашение было сродни участию бывшего мужа в новой свадьбе своей жены. Советскую власть дедушка не любил. Но советская власть, вероятно, об этом не догадывалась. В разгар заседания молодой товариСЧ с карамельной улыбкой запланированно поинтересовался у дедушки, что же стало основной причиной его долголетия. Уверен, все ожидали ответа типа «революция» или по крайней мере «здоровый образ жизни», и уже занесли ладошки для аплодисментов, но все вышло иначе.
Дедушка спокойно встал, с равнодушным лицом сказал, что ничего особенного в его жизни на долголетие не повлияло (большевики тут же скисли). Потом расцвел лицом, как-будто вспомнил что-то важное, и выступил:
– Хотя, конечно, одно событие важную роль сыграло. Гости замерли в ожидании правильного ответа.
Дед взял паузу и «выстрелил» прямо в комсомольца:
– На суде всем по двадцать пять лет дали, а мне всего червонец.
В неприличной тишине дедушка сел на место. Рассказывают, что застывшие в ожидании оваций ладони уже теперь бывшего «будущего партийца» осыпались, как осенние листья. Сам виноват, мог бы и заглянуть в личное дело.
Дед сказал чистую правду, в 30-е он, как и многие, был арестован и отсидел в ГУЛАГе от звонка до звонка. Но десять лет тогда считалось сроком гуманным. Шансов выжить было больше.
Так что, кому ЦЕЛЫХ десять лет, а кому и ВСЕГО десять лет.
Томатный сок
Повесть о женщине из другого времени
Я нечасто видел слезы моих друзей. Мальчики ведь плачут в одиночестве или перед девочками (футболисты не в счет, им все можно). При других мальчиках мы плачем редко, и только когда уж совсем плохо.