Женская собственность. Сборник

Он так и не пошел в учительский дом, решив, что вначале он должен все решить с Мариной, а пока раз в неделю, когда главный зоотехник уезжал в самую дальнюю деревню совхоза, стучал в стенку и через чердак перебирался на половину зоотехников. Часа ему хватало на любовь и на обед, которым его всегда кормила Ванда.

В конце зимы он взял отпуск, потому что с весны до поздней осени никто в совхозе в отпуск не уходил.

Марина по-прежнему работала на маслозаводе и ждала его приезда. Надо было решать. И образование, и половину коттеджа получил, и первую мебель купил, и стал не просто механиком, а старшим механиком. По деревенским понятиям, самая пора жениться. Уже все его приятели и одноклассники женились. И те, что не заканчивали институтов, но отслужили в армии, и те, что закончили техникумы, технические училища или институты. Все, как и он, работали после распределения в новых местах, в родную деревню никто не вернулся. В новых местах познакомились с молодыми учительницами, которые тоже приехали по распределению. Каждый год после окончания областных педагогических институтов в сельские школы направляли молодых учительниц, и они в течение года выходили замуж за таких же молодых механиков, зоотехников, электриков, а если не выходили два года подряд, то перебирались в другую школу и в другом клубе встречались с другими механиками, зоотехниками, трактористами, шоферами. И жениться, и выходить замуж торопились, потому что в деревне выращивание зерна, картошки, скота и детей было главным делом.

Он приехал в райцентр, Марина встретила его на вокзале, и он остановился у нее, вернее, залег у нее. Она уже не жила в чужом доме, маслозавод выделил ей комнату в заводском доме. Марина ходила совсем голой по комнате, за год она еще больше налилась в груди и бедрах, и он, глядя на нее, подумал, что она будет легко рожать.

Вечером они вышли погулять по главной улице райцентра. Марина здоровалась со знакомыми и представляла его:

— Инженер-механик. Работает в Подмосковье, уже получил свой коттедж. Это же рядом с Москвой.

Она его представляла почти как свою собственность. Теперь она уже не скрывала, как раньше, их отношения. А чего скрывать — теперь ты мой. Она вела его под руку по тротуару, а идти было неудобно, тротуар узкий, экономили асфальт, когда укладывали, и ему приходилось при встрече с ее знакомыми ступать в грязь.

Ночью, когда он лежал усталый и расслабленный, она заговорила, как об уже решенном:

— Я бы хотела, чтобы мы наш брак зарегистрировали здесь, в райцентре.

— Почему здесь? — спросил он.

— Чтобы все знали, что я вышла замуж.

— А почему об этом должны знать все?

— Потому что я уеду одна отсюда. Я должна подать заявление и отработать две недели, пока на мое место подберут другую работницу. Если мы не зарегистрируем брак здесь, многие подумают, что я просто уехала, завербовалась, например, на Сахалин разделывать рыбу.

— А тебе важно, что о тебе подумают?

— Конечно, важно.

— Может быть, придется подождать еще год…

— Я не хочу. Я уже больше не могу. — И она заплакала.

Ему стало так жалко ее, что он готов был сказать «хорошо, завтра подадим заявления в загс», но вспомнил наставления отца: лучше всегда говори «нет», а потом «да», чем наоборот, потому что всегда производишь лучшее впечатление, когда вначале не соглашаешься, а потом соглашаешься, значит, думал, прежде чем принять решение, а если вначале говоришь «да», а потом «нет», значит, не держишь своего слова. Подумав, он не сказал «да» и попытался объяснить сложность ситуации, не вдаваясь в подробности. Ему при всех раскладах нужен еще год, чтобы забылась история с Лидой и его незаконным заселением в коттедж. При ее упорстве за этот год она обязательно выйдет замуж или переедет в другой поселок.

— Мне, возможно, придется переехать из коттеджа в комнату в общежитии, — пояснил он.

— Почему? — удивилась она. — У нас ведь, если дают квартиры, назад не отбирают.

— Могут так сложиться обстоятельства, что мне придется переменить работу и переехать в другой район.

Он не раскрывал своих планов, о них никто не знал, даже отец, которому ему очень хотелось рассказать.

— Мне нужен еще год, — сказал он твердо.

Марина молча отвернулась к стене.

На следующий день, когда Марина ушла на работу, он оставил ей записку: «Уехал к родителям, вернусь дня через два-три». Но не вернулся. Дома жилось спокойно. Вставал поздно, мать подавала завтрак, потом читал, отец покупал книги из серии «Жизнь замечательных людей». Наступила суббота, и он пошел на танцы в клуб. Его поразило обилие юных женщин. Когда он уезжал, им было по десять-двенадцать лет, теперь стало по семнадцать-восемнадцать. Они учились в институтах или техникумах, одна уже окончила педагогическое училище и преподавала в младших классах. Он пошел ее провожать. Школа ей снимала комнату в соседнем доме. В этом доме всегда жили молодые учительницы, поэтому вход в их половину дома был отдельный. Она, совсем как взрослая женщина, пригласила его выпить чашку кофе к себе. Они целовались, и если бы он был понастойчивее, то мог бы остаться у нее.

На следующий день позвонили из его совхоза в контору колхоза и попросили его быть у телефона через час. Телефонного звонка ему пришлось ждать почти два часа, возникли какие-то помехи на телефонных линиях, но сообщение из совхоза было неожиданным и радостным. Из профкома сообщали, что ему выделили путевку в дом отдыха в Сочи. Его явно поощряли за хорошую работу. Родителям он не стал объяснять, зачем его вызывали на переговоры, сказал, что посылают в командировку, и Марине сказал то же самое, заглянув к ней перед отъездом. Она опять заплакала. Конечно, она ждала, что он скажет, когда ей приезжать к нему или когда он приедет за ней. Он сказал:

— Успокойся. Все будет хорошо.

Через сутки он уже был в Сочи.

В Псковской области снег только начал подтаивать на открытых местах, а в лесах лежали метровые сугробы, покрытые коркой тонкого льда, снег таял днем, а по ночам схватывался льдом.

В Сочи температура была, как у него дома в конце мая. Все деревья покрылись зеленой листвой, женщины из дома отдыха с утра выходили на пляж загорать, но обязательно захватывали шерстяные кофты или пледы — солнце часто скрывалось за облаками, и налетал ветер.

Впервые в жизни он ничего не делал. На каникулах в школе и в институте всегда хватало работы по дому. В доме отдыха он рано ложился спать, как привык в совхозе, ведь его рабочий день начинался с семи утра. Вставал рано, пил чай с местным сыром, больше похожим на подсоленный прессованный творог, читал до завтрака.

В столовой его посадили за стол с шахтерской супружеской парой: он горный мастер, она нормировщица в шахтоуправлении. Было им лет по сорок, поэтому общих тем для разговоров не находилось. После завтрака он уходил в город, шел до морского вокзала. В магазины он зашел в первый день, продукция местных швейных и сапожных фабрик его не заинтересовала. Он купил на рынке местного сыра, в магазинах краснодарского чая, несколько шоколадок. Сахара ни на рынках, ни в магазинах не было, сочинцы с зимы запасались сахаром для осенней варки варенья.

Один раз он сходил на прием к врачу, пожилой армянке, она прописала ему масляные ингаляции горла.

— Это обязательно? — спросил он.

— Вы же заплатили деньги за путевку. Возьмите хоть что-то из лечения.

— За путевку платил профком.

— Как знаете, — сказала армянка. — Вы такой молодой, откуда у вас болезни. Отдыхайте. Уже можно загорать. Вначале по двадцать минут, не больше. Потом расширите до сорока. Но не увлекайтесь. Загар — это красиво, но не очень полезно.