Женская верность

— Ты глянь-ка, глянь, а матушки мои… — Марья стояла возле новенькой и, не понять — толи с сочувствием, то ли с раздражением, рассматривала её ноги. Зрелище и впрямь было аховым. Не ступни, а сплошной кровавый мозоль.

Та сидела на полу молча обхватив руками колени.

— У-у-у, и за что ж меня бог покарал вами — бабами… — Иван Федорович присел рядом с ней.

— И чего ты молчала? За время-то до такого не допустили бы.

— Скажешь вам чего. Токмо и слышишь, дура, да престрелють. Всё одно сочли бы нарочно.

— Ну, энтого уже не переделаешь. Значит, завтра остаешься по хозяйству. Баня, порядок в хате, кипяток. Опять же, ежели картохи у местных раздобудешь — сваришь. Всё. Отбой, бабоньки.

Дни, как вода из горсти, утекали одинаково тяжелые. Шли медленно, а проходили быстро. Траншеи, окопы, землянки… Сколь их выкопала Акулина, давно уж считать перестала.

Глава 8

ДОЧЕНЬКА

Осенью в Сибирском городе мужиков почти не осталось. Почти всех забрали служить. Но уже по первому снегу стали прибывать составы с укрепленными на платформах станками и другим оборудованием. Людей подселяли к кому можно. Другие копали себе землянки.

Заводское оборудование монтировали прямо под открытым небом. И одновременно возводили над ним крышу. Елену и Надежду срочно направили из ФЗУ на вновь прибывший завод имени Ворошилова, где ускоренным темпом пришлось освоить профессию станочницы. А поскольку роста они были маленького, то работать приходилось стоя на деревянном ящике. Работа была тяжелой и девчонки просто валились с ног, чуть войдя в комнату. Илюшка, тот и вовсе домой приходил не каждые сутки. Спал прямо там, на работе, там же и кормили в столовой по талонам. Работал монтажником-высотником, сваривал металлические фермы будущих цехов над иногда уже работающим оборудованием. Устинья устроилась разнорабочей. Чаще всего — бери больше, тащи дальше. Младшенькую по утрам относили в ясли. А морозы всё крепчали.

Как-то, после очередного рабочего дня, Устинья зашла в ясли за дочкой. Передавая завернутую в толстое стеганое одеяло девочку, нянечка сказала, что она сегодня плохо кушала, а к вечеру ей показалось, что у неё начинается жар. Сердце Устиньи ёкнуло так, что она присела прямо с ребёнком на руках.

— Ну что вы, мамочка. Утром вызовете врача. Обычное дело. У вас, поди, не первый, — нянечка уже направлялась за другим ребёнком. Матери одна за другой, возвращаясь с работы, заходили в ясли за своими детьми. Но сердце заныло тягучей нехорошей болью.

Дома развернула ребенка. Прислонилась губами к детскому лобику.

— Горячая девонька моя, горячая, — постучала в стену, — Татьяна! — никого. Татьяна работала посменно.

Елена и Надежда вернулись после окончания второй смены, около часу ночи. Уставшие и промерзшие, обе прижались к истопленной печи. Устинья молча ходила по комнате, баюкая на руках младшенькую.

— Мам, давай я покачаю, а ты вздремни. Утром Надька сбегает врача на дом вызовет, а я с ней останусь.

Устинья передала сверток старшей дочери. Но даже навалившаяся за день усталость не заставила уснуть.

— Ложись. Всё одно не сплю.

Всю ночь Устинья то ложилась на кровать, укладывая рядом заболевшего ребёнка, то расхаживала по комнате, качая на руках плачущую дочку.

Чтобы не опоздать на работу Устинья раным-ранёхонько побежала в поликлинику. Входная дверь была ещё закрыта и, в ожидании, что подойдут кто-нибудь из врачей, Устинья притопывала на крыльце, чтобы согреть сходившие с пару ноги.

— Ты чего? Птица ранняя? — в приоткрывшуюся дверь высунулась седая борода.

— Дитё заболело. Врача надо вызвать. Да на работу не опоздать. Сам знаешь, не поздоровится, — и Устинья похлопала себя по бокам, для сугрева.

— Заходи. Всё одно открывать. Счас уж подходить зачнут. Доктора загодя приходят. А регистраторша, женщина одинокая, та и приходит рано и уходит позже некуда.

Только Устинье было не до разговоров.

— Увидев первую входившую женщину, она бросилась к ней: "Дохтур, милая, за ради Христа, ребеночек у меня всю ночь горит. Помоги милая".

— Успокойтесь, женщина. У всех либо жар, либо что другое. Вот подойдет регистратор, заполнит карту. Вы первая. К вам первым и пойду на вызов.

Хлопнула входная дверь.

— Вот и она.

Сторож подтолкнул Устинью к только что вошедшей женщине.

Та расстегнув пальто и скинув на плечи шаль, кивнула: "Говорите".

Устинья продиктовала адрес. Сказала, что с младшей её старшая сестра, но после обеда она постарается сама отпроситься.

— Всё, мамаша, идите, не волнуйтесь, врач придет.

На работе Устинья бросилась к начальнику смены: "Миленький, родименький, отпусти с обеда… Дитё малое грудное горить всё. Оставила со старшей дочерью. Да той самой со второй смены итить. Врача вызвала — може за лекарством в аптеку сбегать. Али больничный выпишет".

Устинья путалась в словах. Сердце болело и гнало домой.

— Отпусти, Семёныч. Я за неё эту смену отработаю. А ты, Устишка, талонами рассчитаешься. Сменщица ещё не ушла с работы. А трое голодных ртов дома заставляли её думать о куске хлеба.

— Чтоб завтра как штык. Сама знаешь, время военное.

Устинья мотнула головой: "Завтрева, завтрева…".

На третьи сутки участковый врач после очередного обхода сказала Устинье, что если в течение следующих суток температура не спадет, то придется ребенка положить в больницу.

Вернувшаяся поздно вечером с работы Татьяна, принесла травяной отвар и наговоренной воды.

— На-ка вот, чайной ложечкой губки ей смачивай. А счас давай умоем.

В жарко натопленной комнате ребенка распеленали. Татьяна, склонившись над малышкой, шептала одной ей ведомые слова заговора, положив руку на лоб ребенка. Окончив, окропила принесенной водицей лоб, ручки и ножки девочки. Казалось, ребенку стало легче. Она успокоилась и вроде задремала. Татьяна надвинула ещё ниже свой платок и взглядом показала Елене — выйди.

— Устишка, пошла я, нужно — так стукнешь.

— Ты-то куды? — Елена стояла у дверей, собираясь выйти.

— На двор я, мам. Уж заодно с теткой Таней.

На крыльце остановились.

— Не жилец она. Ты, Елена, присматривай. Если бы моё лечение ей не помогло, то перемогла бы она болезь. А она стихла. Мало ей осталось. Но всё в руках божьих. Мать не пугай. Виду не оказывай. Может, бог даст, я ошиблась.

И Татьяна как-то ссутулившись, что совсем не было похоже на неё, пошла вокруг барака.