Женский роман

Мать уехала в Белую Церковь, проведывать бабушку, потому можно было позволить себе такое удовольствие.

Ему оставалось несколько часов до утра, чтобы понять, что делать дальше. Собственно, план оформился еще в выходные. Надо только решиться. И это самое трудное. Сегодня вечером или завтра утром она позвонит отцу. Что это изменит? Да ничего это не изменит. Попытка выгородить себя, не больше. Если только отец воспримет все так, как надо. Если нет — к черту! Кирилл не хотел думать об этом. Все, чего он хотел, это убрать Стрельникову от них подальше. Ускорить неизбежное.

Матери лучше не знать. Иначе еще полгода не уедет. Пока не установит вселенскую справедливость. Усложнять привычный образ жизни Кирилл не хотел. Он хотел свою нормальную обычную старую жизнь, в которой был он, был отец, были веселые завтраки и поездки по крепостям в выходные. И не было Стрельниковой.

Утром среды позавтракал плотно — аппетит напал зверский. Алла Эдуардовна только улыбалась и спрашивала, не хочет ли добавки. Кирилл кивал и уплетал блины с творогом с настоящим энтузиазмом, будто бы собирался совершать подвиги ратные. Впрочем, примерно так оно и было. В том, что к этому времени отец уже ознакомлен с произошедшим по версии Марины Николаевны, Кирилл не особенно сомневался. И сосредоточенно жуя, рассуждал о том, чья версия покажется ему убедительнее.

Из состояния глубокой задумчивости вывела кудиновская смска.

«Мои уехали до вечера. А у меня температура, и я одна».

Ответил коротко: «Выпей терафлю, мне помогает».

В школу ехал на метро. Первым делом наведался в кабинет психолога. Оказалось, что та только со второго урока, но Кириллу это было на руку. Второй урок — французский. То, что отец все еще не позвонил, чтобы наорать, начинало его напрягать. Ему становилось ясно, почему неведение и ожидание хуже того, что уже свершилось, что стало известно.

Геометрия прошла спокойно, если не считать того, что контрольную он точно завалил. А поскольку мысль о пересдаче, на которую Смулько еще уговаривать придется, как-то не особенно вдохновляла, он откинул ее в сторону и отправился в кабинет Натальи Васильевны, который располагался на первом этаже в крыле младшего блока.

Наталья Васильевна была невысокой толстой женщиной старше среднего возраста с впечатляющей прической, неизменно напоминавшей сладкую вату. Красилась она ярко, обливалась отвратительно сладкой туалетной водой, была ярой поклонницей секонд-хендов, регулярно хвастаясь купленной там «фирмой», какой бы затрёпанной та ни была.

Когда Кирилл вошел в кабинет, она поливала кактус, стоявший на подоконнике. Увидев вошедшего, улыбнулась. Дружба у них была старая. 11-Б был экспериментальным классом. В нем первом вводился французский на билингвальном уровне. И формировали его путем отбора из самых сильных учеников младшей школы. Психологические тесты проводились регулярно, особенно поначалу. Чтобы определить влияние нагрузок на детей. Потому бэшек Наталья Васильевна знала поименно.

— Вересов! — кивнула она. — Какими судьбами?

— Мне поговорить с кем-то нужно… — ответил он, надеясь, что голос звучит достаточно взволнованно. — Не с отцом. С кем-то.

Наталья Васильевна отставила бутылку с водой в сторону и подошла к столу.

— Я подхожу?

— Ну я же к вам пришел…

— Что у тебя приключилось?

Кирилл сел за стол и сложил на нем руки. Некоторое время смотрел на свое отражение на отполированной столешнице. Потом негромко произнес фразу, отрепетированную мысленно десятки раз за последние сутки:

— Француженка меня домогается.

Наталья Васильевна чуть приоткрыла рот и так и замерла, глядя на него.

— Вы меня слышите? Я не знал, к кому идти, пришел к вам.

— Откуда такие выводы? С чего ты это взял? Кто у вас? Стрельникова?

Кирилл утвердительно кивнул.

— Марина Николаевна. Это уже давно длится. Раньше было на шутку похоже, а сейчас… настойчиво, понимаете?

— Понимаю… — медленно ответила Наталья Васильевна, не отрывая от него взгляда. Кровь от ее лица отхлынула. — Объясни, пожалуйста, что ты под этим «настойчиво» подразумеваешь.

Кирилл опустил лицо и сцепил пальцы.

— Будто не знаете, — глухо выдавил он. — Оставляет после урока. Часто дотрагивается. Вчера говорила, что нет ничего плохого в том, что юноша влюбляется в девушку старше…

— А ты влюбляешься? — опешив, спросила психолог.

— Да при чем тут?!. Блин, Наталья Васильевна, вы ее тело видели? А я видел! В купальнике на фейсбуке. Она вчера так… настойчиво, что я не выдержал, поцеловал.

Наталья Васильевна икнула, но тут же решительно спросила:

— Кирилл, еще раз… Она что? Трогает? Как трогает? Куда? Говорит что?

— Да нет! Ничего такого не было. Просто… За плечо, за руку. Прижимается иногда. Вчера, кстати, тоже. Грудью к плечу. Я возле подоконника стоял, она рядом. Спрашивала… Черт, Наталья Васильевна, она сказала, что к Кудиновой ревнует, спросила, хочу ли я делать с ней то же, что с Кудиновой.

— Стрельникова?

— Вы мне не верите?

— Верю, верю… просто… Ты понимаешь, чем это грозит ей? И если ты…

— Я не вру, — отрезал он.

Наталья Васильевна потянулась к бутылке с минеральной водой, стоявшей на столе. Налила и быстро выпила.

— Хочешь?

— Нет.

— Хорошо. Давай по порядку. Что было вчера. Только начистоту, Вересов. Подробно!

Кирилл поднял глаза.

Рассказывать было просто. Да и что там рассказывать?

После уроков задержался весь класс. Репетировали сказку для фестиваля Французской весны. Стрельникова с Митрофаненко сочиняли саму пьесу. Класс ставил мини-спектакль. Потом у него был факультатив по немецкому. Ходил дополнительно восьмым-девятым уроком. Потом в библиотеке торчал, пока не выгнали. Когда по лестнице спускался, голова закружилась. Сел на подоконник. Спустилась Стрельникова. Стала возле него в пролете, у окна. Заговорили. Сначала лезла к нему в душу насчет его отношений с Кудиновой, потом выдала, что ревнует. Постоянно прикасалась. Когда сказала, что они оба имеют право любить друг друга, независимо от разницы в возрасте, ему снесло голову, полез целоваться. Опомнился и сбежал. Все. Рассказывать больше нечего. Или мало?

— Ясно, — покачала головой Наталья Васильевна. — По-моему, достаточно.

— Если не верите, есть же видеонаблюдение. Там камера висела. Я запомнил.

Камера была главным штрихом в его плане. Она не записывала аудио поток. А картинки было более чем достаточно.

— Хорошо, Кирилл… Я сейчас поговорю с Виктором Ивановичем. Это просто так не оставят, обещаю. Ты, пожалуйста, пока никому не болтай.

— Если бы я болтал, то уже разболтал бы.

— Да, да… Ты пока иди в класс… Тебя потом позовут… И отца твоего вызвать придется.