Женский роман

Вересов замер, держась за ручку открытой дверцы и глядя на бегущего к нему Кирилла, следом за которым шел Петр Данилович.

— Что ты здесь делаешь? — спросил он сына.

Пытаясь отдышаться после своего рывка, Кирилл оглянулся назад. Дед никуда не ушел. Уже легче.

— Я… вот… Он согласился сказать, где Марина… Марина Николаевна…

— Сын твой сказал, ты Марину все это время ищешь, — Петр Данилович подошел к Вересовым и указал на Кирилла, глядя на Макса.

Макс кивнул. Он терял время, но происходящее было слишком любопытным, чтобы не досмотреть до конца. Кирилл и Стрельников в качестве сообщников — это не укладывалось в измученной голове Вересова.

— Еще сказал, что осознал, что натворил.

Макс бросил быстрый взгляд на сына.

— Ну я правда осознал! — развел руками Кир.

— Маринка в Новой Ушице, — сообщил дед, — у бабки. В техникум на работу устроилась. Но предупреждаю, — дед нахмурился, — если ваша семейка еще раз ее обидит…

— Да осознал я! — рассердился Кирилл.

— Смотри мне, выпорю! — авторитетно заявил дед.

— В общем, я уехал, — сказал Макс сыну, усаживаясь в машину. — И займись, в конце концов, чем-то полезным. Сегодня, я так понимаю, снова школу прогулял?

22. Пустишь?

Она не представляла, как прожила эти дни. И тем паче, эти недели.

Она только теперь начинала осознавать по-настоящему, что произошло. По вине Кирилла. Что сама натворила. И свою вину сбросить не на кого. Чем больше думала, тем яснее видела, что поступила глупо, по-детски. И как исправлять, не знает.

В среду Мара устроилась в техникум. Странно, но взяли в тот же день. Трудоустроили буквально за пару часов. Ее дипломы и квалификация, стажировка в Брюсселе и рекомендации из Центра французской культуры впечатлили. «Такой бриллиант и в таком навозе», — смеялась директриса технаря. Мара только улыбнулась и ответила: «Самокритично».

Добравшись до дома бабы Лены, не выдержала. На упаковке с тестом было написано, что его можно делать в любое время суток. А она точно помнила, что Леська утверждала как-то, что утром оно вернее всего. Это было на втором курсе. Леська была уверена, что подзалетела. Причем толком не знала, от кого. От парня с физтеха или от какого-то приятеля своего папаши. Тогда обошлось.

А у Мары не обошлось.

В конце концов, она решилась довериться тому, что было написано на упаковке. Скорее от нетерпения, чем исходя из здравого смысла. И, тайком умыкнув на кухне стакан, направилась в уборную.

Спустя двадцать минут она пыталась уложить в своей голове осознание того, что беременна. Странно, но уложилось довольно быстро. Будто так и надо. Ни подавленности, ни раздавленности этой новостью не было. Наоборот… обрадовалась. Чему обрадовалась, она, правда, и сама не знала. Что такое быть матерью-одиночкой, Мара, к сожалению, представляла слишком хорошо. Перед глазами был пример матери. Когда та овдовела и осталась с ней на руках… Это было трудно.

Но разве так уж важно, если ребенок желанный?

Ей бы плакать, а она улыбалась.

В тот же день сбегала в аптеку и купила еще один тест. Контрольный.

Сделала уже утром, по Леськиным рекомендациям. Результат, естественно, был такой же.

Потом она собралась и отправилась на свой первый рабочий день на новом месте. Впечатление не произвело. Ни в какое сравнение с любимым 11-Б группа, в которой она проводила первый урок, не шла. Совсем ни в какое. Но это не задержалось в ее голове. Об этом она не думала.

Она думала о Максе. И о том, что, наверное, хотела бы девочку. Интересно, обрадовался бы он девочке или нет? Педагог Марина Николаевна неожиданно всполошилась. Подняла голову и заявила: «Ну так позвони ему и узнаешь!»

Мара даже подпрыгнула на стуле от неожиданности. Группа первокурсников удивленно воззрилась на новую училку, она неловко улыбнулась и продолжила занятие.

В пятницу с утра пар не было. В технарь только к третьей идти. И она решила воспользоваться случаем и сперва смотаться в больницу. Стать на учет. Да и определить срок беременности тоже было бы неплохо.

Оказалось девять недель. Посчитала. Улыбнулась. На Новый год.

Второй день занятий пролетел как-то незаметно. В глазах ее поселились улыбка и надежда. Им было неплохо в ее глазах. Уютно. До единственного момента. Когда она подумала о том, что Макс ничего не знает. И не узнает, если она не позвонит. Надо ли звонить? Ему надо?

Баба Лена, разумеется, рассердится, когда станет известно. Деда вообще удар хватит. Наверняка, он же такой старомодный. Мать истерику устроит. Даже из Португалии слышно будет.

А Макс? Что Макс?

Что может сказать Макс?

Им ведь хорошо было? Ей, ему — хорошо было?

До того дня, как Кирилл растоптал ее, все было хорошо.

Но то, что никакой ребенок в планы Макса не входил, она понимала. И то, что она сама оказалась в его жизни случайно, Мара понимала тоже. Так почему он должен эту свою привычную жизнь, которая ему нравилась, менять только из-за того, что она не обеспокоилась тем, чтобы не залететь?

Он ничего ей не обещал. В любви не клялся. Ничего не должен.

И все-таки она счастлива только оттого, что станет матерью его ребенка.

Так почему бы ей не сказать обо всем ему?

Потому что трусиха! Потому что сбегала, испугавшись, что он не поверит ей и станет смотреть на нее с презрением! Потому что теперь боится, что он оттолкнет ее, узнав про беременность! Потому что боится, что не справится с болью, которая навалится, когда придется вынырнуть из мира фантазий и столкнуться с действительностью!

Неожиданно Мара улыбнулась.

Справится.

Теперь справится.

Самое главное у нее есть.

И она взяла с тумбочки телефон. На часах было начало девятого вечера, когда она набрала номер, который вспомнила бы в любое время.

Напряженно вглядываясь в некое подобие дороги, которое освещалось фарами и совершенно не внушало доверия, Макс двигался вниз по спуску-серпантину, когда раздался телефонный звонок. Не отрывая взгляда от дороги, он ответил:

— Вересов.

— Максим, это Марина.

— Мара, — выдохнул Макс и вцепился в руль. — Я так рад услышать твой голос.

— Ты где? Ты в дороге? Ты можешь сейчас где-то остановиться? — взволнованно заговорила она. — Мне нужно тебе сказать…

— Что случилось? — голос его выдавал напряжение.

— Случилось… Послушай, я… Я не знала, как тебе сказать, но… не сказать не могу… Ты можешь относиться, к этому, как считаешь нужным… Я не нарочно, правда… и ничего не добиваюсь… Максим, я… я беременна, — дальше была скороговорка, будто тогда боялась начать, а теперь боялась остановиться: — Я все понимаю, честное слово. Я долго думала, надо ли тебе говорить. И нужно ли тебе. А потом поняла, что промолчать будет неправильно. Я знаю, как ты любишь Кирилла. И ребенок… он может быть тебе важен независимо от того, что происходит между нами. Этот ребенок твой, я тебе клянусь! Чем хочешь, клянусь! Просто так получилось, что… Максим, если тебе этого всего не нужно, то это ничего не меняет, я все равно его оставлю. Я буду рожать, я решила. Если ты захочешь его видеть… участвовать… я тебе этого запрещать не буду. Я ничего не прошу, ни на чем не настаиваю, я просто хочу, чтобы ты знал. На твои дальнейшие планы это никак не повлияет, если ты сам не захочешь, я тебе обещаю.