Жены и дочери

— Мое дорогое дитя, она уже никого не позовет! Острота земных чувств притупилась.

— Папа, это хуже всего. Я не могу этого вынести. Я не буду в это верить. Она может больше не позвать меня, и может совсем обо мне забыть, но я уверена, что до самого конца, если лекарства не притупят ее разум, она будет думать о сквайре и своих детях. А о бедном Осборне больше всего, потому что он страдает.

Мистер Гибсон покачал головой, но ничего не сказал в ответ. Через несколько минут он спросил:

— Мне бы не хотелось увозить тебя, пока ты полагаешь, что можешь быть полезна и утешишь ту, которая была так добра к тебе. Но, если она не вызовет тебя к себе до пятницы, ты согласишься поехать домой?

— Если я поеду, я смогу снова ее увидеть, даже если она не позовет меня? — спросила Молли.

— Да, конечно. Ты не должна ни шуметь, ни топать, но ты можешь войти и взглянуть на нее. Я должен сказать тебе, я почти уверен, что она не позовет тебя.

— Но она может, папа. Я поеду домой в пятницу, если она не позовет меня. Я думаю, что она позовет.

Молли слонялась по дому, стараясь делать все, что могла, за пределами комнаты больной, чтобы поддержать тех, кто находился в ней. Они выходили оттуда только поесть или по неотложным делам, у них было мало времени для разговоров с ней, поэтому все дни она проводила в одиночестве, ожидая вызова, который так и не последовал. Вечером того дня, когда у нее состоялся разговор с Роджером, приехал Осборн. Он прошел прямо в гостиную, где Молли сидела на коврике, читая при свете камина, поскольку ей не хотелось просить слуг принести для себя свечей. Осборн вошел торопливо, отчего показалось, будто он споткнулся и упал. Молли поднялась. Он не заметил ее сначала, теперь же он шагнул вперед и, взяв ее за руки, подвел к яркому мерцающему свету и, прищурив глаза, стал вглядываться в ее лицо.

— Как она? Расскажите мне… вы должны знать правду! Я ехал весь день и всю ночь, как только получил письмо вашего отца.

Пока она собиралась с ответом, он сел в ближайшее кресло и закрыл глаза руками.

— Она очень больна, — ответила Молли. — Это вы знаете. Но я не думаю, что она сильно страдает от боли. Она очень вас ждала.

Он громко застонал:

— Мой отец запрещал мне приезжать.

— Я знаю! — сказала Молли, желая предупредить его самобичевание. — Ваш брат тоже уезжал. Я думаю, никто не знал, насколько она больна… она так долго болела.

— Вы знаете… Да! Она многое вам рассказывала… она очень любила вас. И Бог знает, как я любил ее. Если бы мне не запрещали приехать, я бы все ей рассказал. Мой отец знает о моем приезде?

— Да, — ответила Молли. — Я сказала ему, что отец послал за вами.

Как раз в эту минуту вошел сквайр. Он не знал о приезде Осборна и искал Молли, чтобы попросить ее написать для него письмо.

Осборн не встал, когда вошел отец. Он был слишком утомлен, слишком подавлен, а также чрезмерно раздражен злыми, подозрительными письмами отца. Если бы он вышел вперед, проявив свои чувства в эту самую минуту, все могло бы сложиться иначе. Но он ждал, пока отец заметит его, прежде чем промолвить слово. Сквайр, когда его взгляд упал на сына, промолвил лишь:

— Вы здесь, сэр!

И, прервав указания, которые давал Молли, он внезапно вышел из комнаты. Все это время его сердце тосковало по первенцу, но обоюдная гордость держала их на расстоянии. И, тем не менее, он прошел к дворецкому и спросил его, когда приехал мистер Осборн, как он приехал и съел ли он что-нибудь… обедал или ужинал… по приезде?

— Поскольку сейчас я все забываю! — сказал бедный сквайр, положив руку на голову. — Хоть убей, я не помню, обедали мы или нет — эти долгие ночи, все эти страдания и дежурства совершенно сбили меня с толку.

— Возможно, сэр, вы немного перекусите с мистером Осборном. Миссис Морган тотчас же принесет ему поесть. Вы едва ли присели за обедом, сэр, вы думали, что хозяйке что-нибудь понадобится.

— Да! Теперь я вспомнил. Нет! Я больше не хочу. Подайте мистеру Осборну вино, которое он выберет. Возможно, он в состоянии есть и пить, — сквайр поднялся наверх с горечью и сожалением в сердце.

Когда принесли свечи, Молли поразили перемены, произошедшие с Осборном. Он выглядел изможденным и истощенным, возможно, из-за путешествия и беспокойства. Он уже не казался таким утонченным джентльменом, каким посчитала его Молли во время визита к мачехе два месяца назад. Но сейчас он нравился ей даже больше. Он был проще и меньше стыдился проявления своих чувств. Он спросил о Роджере тепло и искренне. Роджера не было дома — он уехал в Эшком заключить несколько сделок для сквайра. Осборн явно ожидал его возвращения и беспокойно бродил по комнате после обеда.

— Вы думаете, я могу не увидеть ее сегодня вечером? — спросил он у Молли в третий или четвертый раз.

— Нет, не увидите. Я поднимусь наверх, если вы хотите. Но миссис Джоунз, сиделка, которую прислал доктор Николс, очень решительная женщина. Я поднималась, пока вы обедали, миссис Хэмли только что приняла лекарство, и никто ни в коем случае не должен ее беспокоить своим посещением, а тем более волновать.

Осборн продолжал ходить взад-вперед по длинной гостиной, разговаривая то сам с собой, то с Молли.

— Мне бы хотелось, чтобы Роджер приехал. Кажется, он единственный, кто рад мне. Мисс Гибсон, мой отец все время проводит наверху в комнате моей матери?

— Он переехал туда после ее последнего приступа. Я полагаю, он корит себя за то, что не встревожился раньше.

— Вы слышали все, что он сказал мне — в его словах совсем не было радушия, так ведь? А моя дорогая матушка, которая всегда… обвиняли меня или нет… Полагаю, Роджер непременно приедет домой сегодня вечером?

— Непременно.

— Вы ведь живете здесь? Вы часто видите мою матушку, или эта всемогущая сиделка тоже не пускает вас к ней?

— Миссис Хэмли не звала меня к себе уже три дня, а я не хожу в ее комнату, пока меня не позовут. Думаю, я уеду в пятницу.

— Моя мать очень любит вас, вы знаете.

Чуть погодя он добавил, в его голосе слышалась неподдельная боль:

— Полагаю… вам известно, в сознании ли она… в себе ли?

— Не всегда в сознании, — с нежностью ответила Молли. — Она принимает так много снотворного. Но она не бредит, только забывается и спит.

— О, матушка, матушка! — произнес он, внезапно остановившись, и склонился над огнем, опираясь руками о каминную полку.

Когда Роджер приехал домой, Молли посчитала, что ей пора удалиться. Бедняжка. Приближалось время, когда ей придется покинуть это место страданий, где она больше не могла быть полезной. Этой ночью, во вторник, она рыдала, перед тем как уснуть. Еще два дня, и наступит пятница. Ей придется вырвать корни, которые она пустила в этой земле. Следующее утро выдалось ясным, а утро и солнечная погода бодрят молодые сердца. Молли сидела в столовой и готовила чай для джентльменов, ожидая, когда они спустятся. Ей оставалось только надеяться, что сквайр и Осборн найдут общий язык, прежде чем она уедет. В конце концов, в разговоре между отцом и сыном сквозила более мучительная боль, чем в болезни, посланной Богом. Но, встречаясь за завтраком, они намеренно избегали обращаться друг к другу. Возможно, естественной темой для разговора между ними в такое время стало бы долгое путешествие Осборна прошлой ночью, но он не говорил, откуда он приехал, с севера ли с юга, с востока или с запада, а сквайр не решился спросить, где скрывался его сын. И оба не могли не думать о том, что болезнь миссис Хэмли сильно отягчило, если даже не послужило причиной, известие о долгах Осборна. Поэтому разговоры на эту тему были запрещены. В действительности, все их попытки завести непринужденную беседу ограничивались местными темами, и, главным образом, относились к Молли и Роджеру. Такое общение не доставляло ни удовольствия, ни утешения, хотя внешне все выглядело вежливо и мирно. Задолго до того, как закончился день, Молли пожалела, что не приняла предложение отца и не поехала домой вместе с ним. Казалось, она никому не нужна. Миссис Джонс, сиделка, уверяла ее, что миссис Хэмли не называла ее имени. Осборн и Роджер целиком посвятили себя друг другу, и Молли теперь поняла, сколь помогали ей те короткие беседы, которые она вела с Роджером, они давали ей пищу к размышлению в оставшиеся дни ее одиночества. Осборн был чрезвычайно вежлив и выражал ей свою признательность за внимание к матери. Но он, казалось, не желал показывать перед ней более глубоких чувств своей души и почти стыдился проявления собственных эмоций прошлой ночью. Он разговаривал с ней так, как любезный молодой человек разговаривает со славной молодой девушкой, но Молли это почти обижало. Только сквайр обращал на нее внимание. Он попросил ее написать письма, подвести небольшие счета, и она в благодарность поцеловала ему руку.