Жены и дочери

А затем, после ланча, состоялась ее беседа наедине с леди Камнор, во время которой та высказала следующие замечания:

— Что ж, Клер! Я очень рада вас видеть. Я уже было подумала, что никогда не вернусь в Тауэрс, но вот я здесь! В Бате был такой умный мужчина — доктор Снейп, он, в конце концов, поставил меня на ноги. Я, право слово, подумываю, что если снова заболею, то пошлю за ним: это такая редкость найти поистине умного медика. О, между прочим, я всегда забываю, что вы замужем за мистером Гибсоном… конечно, он очень умный, и все такое. (Экипаж к дверям через десять минут, Браун, и попросите Брэдли снести мои вещи вниз.) О чем я вас спросила? А! Как вы ладите со своей падчерицей? Она показалась мне молодой девушкой с довольно упрямым характером. Я куда-то положила письмо для отправки с почтой и не могу вспомнить, куда. Помогите мне поискать его, голубушка. Сбегайте в мою комнату и посмотрите, не нашла ли его Браун, оно очень важное.

Миссис Гибсон уходила неохотно, поскольку ей хотелось поговорить о некоторых вещах, и она не услышала и половины того, что ожидала услышать о семейных тайнах. Но возможность улетучилась. Когда она вернулась после напрасных поисков, леди Камнор и герцогиня оживленно беседовали, в руке у леди Камнор было пропавшее письмо, которым она размахивала как жезлом, дабы усилить свои слова:

— Каждую йоту из Парижа! Каждую й-о-ту!

Леди Камнор была слишком хорошо воспитана, чтобы не извиниться за бесполезное беспокойство, но это были последние слова, сказанные ею миссис Гибсон, ей нужно было уехать с герцогиней. А брогэм, который должен был доставить «Клер» (как она настойчиво звала миссис Гибсон) обратно в Холлингфорд, уже подали к дверям. Леди Харриет вышла из окружения молодых людей и молодых дам, готовившихся совершить прогулку, чтобы попрощаться с миссис Гибсон.

— Увидимся на балу, — сказала она. — Вы там непременно будете с вашими двумя девочками, а мне нужно поговорить с вами. Из-за всех этих гостей в доме сегодня невозможно было с вами увидеться.

Так обстояли дела, но домочадцы миссис Гибсон по ее возвращении увидели их в розовом цвете.

— В Тауэрс прибыло много гостей… о, да! очень много: герцогиня и леди Эллис, мистер и миссис Грей, лорд Альберт Монсон и его сестра, и мой старый друг капитан Джеймс из «Синих» … на самом деле много больше. Но, конечно, я предпочла пойти в комнату леди Камнор, где спокойно смогла повидаться с ней и леди Харриет, и где нас не беспокоила суматоха внизу. Конечно, нам пришлось спуститься вниз на ланч, там я увидела старых друзей и возобновила приятные знакомства. Но, право слово, мне едва ли удалось поговорить с кем-то из них. Лорд Камнор, казалось, был так рад видеть меня снова, и хотя между нами сидели еще шесть-семь человек, он все время прерывался, чтобы обратиться исключительно ко мне с каким-нибудь вежливым и добрым словом. А после ланча леди Камнор расспрашивала меня о моей новой жизни с таким интересом, словно я ее дочь. Конечно, когда герцогиня пришла, нам пришлось прерваться и поговорить о приданом, которое она готовит для леди Эллис. Леди Харриет посчитала, что нам надо встретиться на балу, она такое доброе и нежное создание!

Эти последние слова были произнесены задумчивым тоном.

В тот день, когда должен был состояться бал, от Хэмли приехал слуга с двумя прекрасными букетиками цветов и с наилучшими пожеланиями «от мистеров Хэмли» для мисс Гибсон и мисс Киркпатрик. Синтия первая получила их. Пританцовывая и размахивая цветами, она вошла в гостиную и провальсировала к Молли, которая пыталась углубиться в чтение, чтобы занять время, оставшееся до вечера.

— Посмотри, Молли, посмотри! Вот для нас букеты! Да здравствуют их приславшие!

— От кого они? — спросила Молли, беря один и рассматривая его с нежностью, наслаждаясь его красотой.

— От кого? От обоих Хэмли, конечно! Разве это не мило?

— Как они добры! — ответила Молли.

— Уверена, это Осборн подумал о них. Он так часто бывал за границей, где присылать букет молодым девушкам считается обычным комплиментом.

— Я не понимаю, почему ты считаешь, что это идея Осборна! — возразила Молли, слегка краснея. — Мистер Роджер Хэмли обычно собирал букетики для своей матери и иногда для меня.

— Что ж, не так уж важно, чья это идея или кто их собрал. У нас есть цветы, и этого достаточно. Молли, я уверена, эти красные цветы подойдут к твоему коралловому ожерелью и браслетам, — сказала Синтия, вытаскивая несколько камелий, в то время редких цветов.

— О, пожалуйста, не надо! — воскликнула Молли. — Разве ты не видишь, как аккуратно подобраны цвета — это стоило таких усилий. Пожалуйста, не надо!

— Чепуха! — ответила Синтия, продолжая их вытаскивать, — видишь, здесь их достаточно. Я сделаю тебе из них маленькую корону — пришью их на черный бархат, который не будет виден — так как делают во Франции!

— О, мне так жаль! Он совершенно испорчен, — сказала Молли.

— Не волнуйся! Я возьму себе этот испорченный букет. Я могу сделать его снова таким же милым, каким он был, а ты возьмешь этот, который не тронут, — Синтия продолжила перекладывать малиновые бутоны и цветы по своему вкусу. Молли ничего не ответила, но продолжила наблюдать, как проворные пальцы Синтии завязывают венок.

— Вот, — сказала Синтия, наконец, — когда это пришьется на черный бархат, чтобы сохранить цветы от увядания, ты увидишь, как прелестно он будет выглядеть. А в этом нетронутом букетике достаточно красных цветов чтобы исполнить задуманное.

— Спасибо, — очень медленно произнесла Молли, — но разве тебе не все равно, что у тебя будут только остатки от другого?

— Ничуть. Красные цветы не идут к моему розовому платью.

— Но… они так тщательно подобраны в каждом букетике.

— Возможно. Но я никогда не позволю сентиментальности вмешаться в мой выбор цветов. Розовый ограничивает его. А ты в белом муслиновом платье, лишь увенчанная малиновым, как маргаритка, можешь носить все.

Синтия приложила невероятные усилия, одевая Молли, предоставив проворную горничную исключительно к услугам матери. Миссис Гибсон больше беспокоилась о своем внешнем виде, чем о нарядах обеих девушек. Это дало ей возможность глубоко задуматься и несколько раз вздохнуть. Ее размышления закончились, когда она надела свое жемчужно-серое атласное свадебное платье, щедро расшитое кружевом, белым и цветным сиреневым. Синтия, единственная, относилась к предстоящему событию совершенно легко. Молли считала церемонию одевания к первому балу довольно серьезным и, конечно, волнующим действием. Синтия волновалась почти так же, как и сама Молли, только последней хотелось, чтобы ее внешний вид был уместным и неприметным, а Синтии хотелось подчеркнуть свойственное Молли очарование — ее кожу кремового цвета, густые, вьющиеся черные волосы, ее прекрасные, удлиненной формы глаза с их робким, любящим выражением. Синтия уделила столько времени наряду Молли, что ей самой пришлось одеваться в спешке. Молли уже одетая сидела на низеньком стульчике в комнате Синтии и наблюдала за проворными движениями прелестного создания, стоявшего в нижней юбке перед зеркалом и сооружавшего прическу с завидной быстротой и уверенностью. Наконец, Молли тяжело вздохнула и сказала:

— Хотелось бы мне быть красивой!

— Боже мой, Молли, — воскликнула Синтия, оборачиваясь, восклицание уже было готово сорваться с ее языка, но, поймав невинный, задумчивый взгляд Молли, она сдержала слова, что собиралась сказать, и, улыбаясь собственному отражению в зеркале, сказала: — Француженки сказали бы тебе, верь, что ты красивая, такой и будешь.

Молли помолчала, прежде чем ответить:

— Полагаю, они имеют в виду то, что если знаешь, что ты красивая, ты никогда не станешь волноваться о своей внешности; ты была бы уверена, что нравишься, и что это внимательный…

— Послушай! Уже пробило восемь часов. Не старайся истолковать то, что имели в виду француженки, а помоги мне с платьем, дорогая.

Обе девушки были одеты и стояли у камина в комнате Синтии, ожидая экипаж, когда Мария (преемница Бетии) поспешно вошла в комнату. Мария выполняла обязанности горничной миссис Гибсон, но у нее появилось свободное время, и она поспешила наверх, якобы предложить свои услуги, но на самом деле посмотреть на платья девушек; вид таких красивых нарядов привел ее в такое волнение, что она думала лишь о том, как забежать наверх, в двадцатый раз она появилась с букетиком еще более прекрасным, чем два предыдущих.

— Вот, мисс Киркпатрик! Нет, это не для вас, мисс! — Молли, находясь ближе всего к двери, предложила взять его и передать Синтии. — Это для мисс Киркпатрик, а, кроме того, для нее есть записка!

Синтия ничего не сказала, но взяла записку и цветы. Она держала записку так, что Молли смогла прочитать ее вместе с ней.

«Я посылаю вам цветы, и вы должны позволить мне пригласить вас на первый танец после девяти часов, боюсь, я не смогу прибыть раньше. — Р. П.»

— Кто это? — спросила Молли.