Жены и дочери

— Снова поднимись наверх и скажи ему, что я могу подождать, когда ему будет удобно. А вот это ложь, — сказал мистер Гибсон, поворачиваясь к Молли, как только Робинсон вышел из комнаты. — Мне следует быть достаточно далеко в двенадцать часов, но если я не ошибаюсь, врожденные привычки джентльмена заставят его беспокоиться, что он вынуждает меня ждать его благоволения, и приведут его из той комнаты в эту скорее, чем любые просьбы.

Тем не менее, прежде чем они услышали шаги сквайра на лестнице, мистер Гибсон стал терять терпение. Сквайр шел явно медленно и неохотно. Он вошел почти как слепой, и, нащупывая опору, хватался за стул или стол, пока не дошел до мистера Гибсона. Сквайр ничего не сказал, когда взял доктора за руку. Он только продолжал вяло пожимать руку в знак приветствия.

— Мне так тяжело, сэр. Я полагаю, это воля Божья. Но мне так больно. Он был моим первенцем, — сквайр произнес эти слова так, словно разговаривал с незнакомцем, сообщая ему факты, о которых тот не знал.

— Вот Молли, — сказал мистер Гибсон, немного задохнувшись от эмоций, и подталкивая дочь вперед.

— Прошу прощения. Я не заметил вас сначала. Моя голова сейчас очень занята, — сквайр тяжело опустился на стул, а затем, казалось, почти забыл об их присутствии. Молли гадала, что за этим последует. Внезапно заговорил ее отец:

— Где Роджер? — спросил он. — Похоже, он не скоро вернется с Мыса[1]? — мистер Гибсон встал, бросив взгляд на нераспечатанные письма, принесенные с утренней почтой; среди них одно было написано почерком Синтии. И Молли, и он заметили это одновременно. Сколь далеко от них было вчерашнее утро! Но сквайр не обратил внимания на их взгляды.

— Полагаю, вы будете рады видеть Роджера дома, как можно скорее, сэр. Сначала должно пройти несколько месяцев; но я уверен, он вернется, как можно быстрее.

Сквайр что-то ответил очень тихим голосом. И отец, и дочь напрягли слух, чтобы услышать, что он сказал. Они оба поняли, что сквайр произнес: «Роджер не Осборн!». И мистер Гибсон согласился с этим убеждением. Молли прежде не слышала, чтобы он говорил так тихо.

— Да! Мы это знаем. Как бы мне хотелось, чтобы все, что мог сделать Роджер, или я, или любой другой человек, утешило бы вас. Но это за пределами человеческой помощи.

— Я пытаюсь сказать «На все воля божья», сэр, — произнес сквайр, впервые взглянув на мистера Гибсона, в его голосе стало больше жизни, — но покорным быть труднее, нежели полагают счастливые люди, — они все немного помолчали. Сам сквайр заговорил первым: — Он был моим первенцем, сэр, моим старшим сыном. А в последние годы мы были… — его голос сорвался, но он совладал с собой: — мы не были столь хорошими друзьями, как хотелось бы. И я не уверен… не уверен, что он знал, как я любил его, — а теперь он зарыдал громко и безмерно горько.

— Так лучше! — прошептал мистер Гибсон Молли. — Когда он немного успокоится, не бойся, расскажи ему все, что ты знаешь, точно так, как все произошло.

Молли начала рассказывать. Ее голос звучал высоко и неестественно для нее самой, как будто говорил кто-то другой, но она заставляла себя отчетливо произносить слова. Сквайр не пытался слушать, во всяком случае, поначалу.

— Однажды, когда я была здесь, во время последней болезни миссис Хэмли, — здесь сквайр сдержал судорожное дыхание, — я читала в библиотеке, вошел Осборн. Он сказал, что зашел только за книгой, и чтобы я не обращала на него внимания, поэтому я продолжила читать. Некоторое время спустя Роджер прошел по замощенной садовой дорожке за окном, которое было распахнуто. Он не заметил меня в углу, где я сидела, и сказал Осборну: «Вот письмо от твоей жены!»

Теперь сквайр был весь внимание, впервые его опухшие от слез глаза встретились с глазами другого человека, он смотрел на Молли с пытливым беспокойством, повторив: — Его жена! Осборн был женат!

Молли продолжила:

— Осборн рассердился на Роджера за то, что тот заговорил в моем присутствии, и они взяли с меня обещание никогда никому не говорить об этом, даже при них не упоминать. До прошлой ночи я даже не рассказывала папе.

— Продолжай, — сказал мистер Гибсон. — Расскажи сквайру о визите Осборна — что рассказывала мне! — сквайр по-прежнему не сводил глаз с ее губ, прислушиваясь к каждому слову.

— Несколько месяцев назад Осборн навестил нас. Он был нездоров и хотел повидать папу. Папы не было дома, и я была одна. Я точно не помню, как это вышло, но он заговорил со мной о своей жене в первый и единственный раз с того случая в библиотеке, — она взглянула на отца, словно спрашивая его, желательно ли рассказывать о дальнейших подробностях. Губы сквайра были сухими и непослушными, но ему удалось сказать: — Расскажите мне все… обо всем, — и Молли поняла едва произнесенные слова.

— Он сказал, что его жена порядочная женщина, что он сильно ее любит; но она француженка и католичка, и…, - снова взглянула на отца, — она когда-то была служанкой. Это все, что он рассказал, кроме того дома у меня есть ее адрес. Он записал и отдал его мне.

— Ну и ну! — простонал сквайр. — Теперь все кончено. Все кончено. Все в прошлом. Мы не станем осуждать его… нет; жаль, что он не рассказал мне. Мы с ним жили вместе, а один из нас хранил такую тайну. Сейчас мне неудивительно… ничему не стоит удивляться, никто не скажет, что на сердце у человека. Давно женат! А мы сидели вместе за столом… и жили вместе. Я все ему рассказывал! Слишком часто, быть может, я показывал ему все свои чувства и тяжелый характер! Так давно женат! Ох, Осборн, Осборн, тебе следовало рассказать мне!

— Да, ему следовало рассказать, — согласился мистер Гибсон. — Полагаю, он знал, как вам не понравится сделанный им выбор. Но ему следовало рассказать вам!

— Вы ничего не знаете об этом, сэр, — резко произнес сквайр. — Вы не знаете, в каких мы были отношениях. Ни в сердечных, ни в доверительных. Я сердился на него много раз, злился на него за то, что он вялый, бедняга… а он держал всю эту тяжесть на душе. Мне не нужно, чтобы люди вмешивались и судили об отношениях между мной и моими сыновьями. И Роджер тоже! Он знал обо всем и скрыл это от меня!

— Осборн, очевидно, связал его клятвой, точно так же, как и меня, — заметила Молли. — Роджер ничего не мог поделать.

— Осборн был из тех, кто убеждает людей и склоняет на свою сторону, — мечтательно произнес сквайр. — Я помню… но какого проку вспоминать? Все кончено, и Осборн умер, не открыв мне свое сердце. Я мог бы относиться к нему нежнее, я мог бы. Но теперь он не узнает об этом.

— Но мы можем предположить, какое самое сильное желание было у него в душе, из этого мы знаем о его жизни, — сказал мистер Гибсон.

— Какое, сэр? — спросил сквайр, явно подозревая, что за этим последует.

— В последние минуты он думал о своей жене, разве нет?

— Откуда мне знать, что она была его женой? Вы думаете, он бы поехал и женился на французской девке из служанок? Вся эта история может быть выдумана.

— Остановитесь, сквайр. Я не прочь защитить правдивость своей дочери. Но там наверху лежит мертвое тело — его душа с Богом — подумайте дважды, прежде, чем вы произнесете еще больше необдуманных слов, ставя под сомнение его репутацию, если она не его жена, тогда кто она?