Жены и дочери

– Нет, я только спрашивала по ее просьбе. Кажется, она так ждет новостей о нем. Я думаю, он ей снится, а когда она просыпается, ей доставляет большое облегчение говорить о нем со мной. Казалось, она всегда связывает меня с ним. Раньше мы много говорили о нем, когда оставались вдвоем.

– Я не знаю, что бы мы все делали без вас. Вы стали дочерью моей матери.

– Я так ее люблю, — с нежностью ответила Молли.

– Да, я вижу. Вы замечали, что иногда она называет вас «Фанни»? Так звали нашу маленькую сестру, которая умерла. Я думаю, она часто принимает вас за нее. Отчасти по этой причине, отчасти потому, что в такое время никто не придерживается формальностей, я называю вас Молли. Я надеюсь, вы не возражаете?

– Нет, мне нравится. Но вы расскажете мне что-нибудь еще о своем брате? Ей так не хватает новостей о нем.

– Ей лучше самой спросить меня. И все же нет! Я обещал молчать, Молли, поэтому я не смогу удовлетворить ее любопытство, если она начнет меня расспрашивать. Полагаю, он сейчас в Бельгии, он поехал туда две недели назад, отчасти чтобы скрыться от кредиторов. Вы знаете, мой отец отказался оплатить его долги.

– Да, мне это известно.

– Я не думаю, что мой отец смог бы собрать все деньги сразу, не попросив помощи, к чему в этой ситуации он испытывает сильное отвращение. Однако временами это ставит Осборна в очень неловкое положение.

– Я думаю, сильнее всего вашего отца беспокоит, куда были потрачены деньги.

– Если моя мать вдруг заговорит об этой стороне дела, — поспешно сказал Роджер, — заверьте ее от моего имени, что в этом нет ничего безнравственного или противоправного. Я не могу сказать больше: я связан клятвой. Но успокойте ее на этот счет.

– Я не уверена, помнит ли она все, что так мучительно ее беспокоило, — сказала Молли. — Обычно она много говорила со мной о нем до вашего приезда, когда ваш отец был так рассержен. А теперь, когда бы она не увидела меня, ей хочется говорить на прежние темы, но она неотчетливо помнит об этом. Если бы она увидела его, я не думаю, что она вспомнила бы, почему так беспокоилась о нем в его отсутствие.

– Он должен скоро приехать. Я ожидаю его каждый день, — беспокойно промолвил Роджер.

– Вы думаете, ваш отец будет сердиться на него? — спросила Молли так застенчиво, словно недовольство сквайра было направлено против нее.

– Я не знаю, — ответил Роджер. — Болезнь матери может изменить его. Но прежде он не так легко прощал нас. Помню однажды… но это не относится к делу. Я не могу не думать, что он сдерживался ради моей матери, и не станет слишком показывать свои чувства. Но из этого не следует, что он забудет. Мой отец — человек эмоций, а они у него очень сильные. Все, что касается его, он чувствует глубоко и надолго. Эта несчастная оценка собственности! Она навела моего отца на мысль о наследственных выплатах…

– Что это такое? — спросила Молли.

– Займ, что должен был выплачен после смерти отца, и который, конечно, включает в себя расчеты в течение его жизни.

– Как ужасно! — воскликнула она.

– Даю голову на отсечение, что Осборн не сделал ничего подобного. Но мой отец высказал свои подозрения такими словами, которые рассердили Осборна. А он не говорит и не станет оправдываться, даже если бы мог. И так как он сильно любит меня, я немного могу влиять на него, иначе он все рассказал бы отцу. Что ж, мы должны на время оставить эту тему, — добавил он, вздохнув. — Моя мать убедила бы нас поступить правильно, если бы была такой, как раньше.

Он ушел, оставив Молли опечаленной. Она знала, что каждый член семьи, которую она так сильно любила, находится в беде, и из нее она не видела выхода. И ее скромные возможности помочь им таяли с каждым днем, поскольку миссис Хэмли все больше и больше попадала под влияние снотворного и болезни. Только сегодня отец сказал о том, что ей желательно вернуться домой насовсем. Миссис Гибсон хотелось, чтобы она вернулась… без особой причины, но по разным незначительным поводам. Миссис Хэмли перестала вызывать ее к себе и только случайно вспоминала о ее существовании. Положение Молли (как считал ее отец — такая мысль не приходила ей в голову) в семье, где единственная женщина была больной, прикованной к кровати, становилось неловким. Но Молли усердно упрашивала остаться еще на два-три дня… только… только до пятницы. Если миссис Хэмли позовет ее (она спорила со слезами на глазах) и услышит, что Молли уехала из поместья, она посчитает ее злой и неблагодарной!

– Мое дорогое дитя, она уже никого не позовет! Острота земных чувств притупилась.

– Папа, это хуже всего. Я не могу этого вынести. Я не буду в это верить. Она может больше не позвать меня, и может совсем обо мне забыть, но я уверена, что до самого конца, если лекарства не притупят ее разум, она будет думать о сквайре и своих детях. А о бедном Осборне больше всего, потому что он страдает.

Мистер Гибсон покачал головой, но ничего не сказал в ответ. Через несколько минут он спросил:

– Мне бы не хотелось увозить тебя, пока ты полагаешь, что можешь быть полезна и утешишь ту, которая была так добра к тебе. Но, если она не вызовет тебя к себе до пятницы, ты согласишься поехать домой?

– Если я поеду, я смогу снова ее увидеть, даже если она не позовет меня? — спросила Молли.

– Да, конечно. Ты не должна ни шуметь, ни топать, но ты можешь войти и взглянуть на нее. Я должен сказать тебе, я почти уверен, что она не позовет тебя.

– Но она может, папа. Я поеду домой в пятницу, если она не позовет меня. Я думаю, что она позовет.

Молли слонялась по дому, стараясь делать все, что могла, за пределами комнаты больной, чтобы поддержать тех, кто находился в ней. Они выходили оттуда только поесть или по неотложным делам, у них было мало времени для разговоров с ней, поэтому все дни она проводила в одиночестве, ожидая вызова, который так и не последовал. Вечером того дня, когда у нее состоялся разговор с Роджером, приехал Осборн. Он прошел прямо в гостиную, где Молли сидела на коврике, читая при свете камина, поскольку ей не хотелось просить слуг принести для себя свечей. Осборн вошел торопливо, отчего показалось, будто он споткнулся и упал. Молли поднялась. Он не заметил ее сначала, теперь же он шагнул вперед и, взяв ее за руки, подвел к яркому мерцающему свету и, прищурив глаза, стал вглядываться в ее лицо.

– Как она? Расскажите мне… вы должны знать правду! Я ехал весь день и всю ночь, как только получил письмо вашего отца.

Пока она собиралась с ответом, он сел в ближайшее кресло и закрыл глаза руками.

– Она очень больна, — ответила Молли. — Это вы знаете. Но я не думаю, что она сильно страдает от боли. Она очень вас ждала.

Он громко застонал:

– Мой отец запрещал мне приезжать.

– Я знаю! — сказала Молли, желая предупредить его самобичевание. — Ваш брат тоже уезжал. Я думаю, никто не знал, насколько она больна… она так долго болела.

– Вы знаете… Да! Она многое вам рассказывала… она очень любила вас. И Бог знает, как я любил ее. Если бы мне не запрещали приехать, я бы все ей рассказал. Мой отец знает о моем приезде?

– Да, — ответила Молли. — Я сказала ему, что отец послал за вами.

Как раз в эту минуту вошел сквайр. Он не знал о приезде Осборна и искал Молли, чтобы попросить ее написать для него письмо.

Осборн не встал, когда вошел отец. Он был слишком утомлен, слишком подавлен, а также чрезмерно раздражен злыми, подозрительными письмами отца. Если бы он вышел вперед, проявив свои чувства в эту самую минуту, все могло бы сложиться иначе. Но он ждал, пока отец заметит его, прежде чем промолвить слово. Сквайр, когда его взгляд упал на сына, промолвил лишь: