Жерминаль

Господин Энбо оспаривал такое объяснение, но признал, что годы благополучия избаловали рабочих.

— Подумать только! — воскликнул он. — Эти молодчики зарабатывали у нас в шахтах до шести франков в день — вдвое больше того, что они зарабатывают сейчас! И они жили хорошо, даже начинали привыкать к роскоши… А теперь им, разумеется, не по вкусу вернуться к прежней скудной жизни.

— Господин Грегуар, — перебила г-жа Энбо, — возьмите, пожалуйста, еще форели… Она очень хороша, не правда ли?

— Но, по совести говоря, разве это наша вина? — продолжал директор. — Нам самим тоже круто приходится… Заводы закрываются один за другим, и чертовски трудно сбывать накопившиеся запасы угля. Заказов поступает все меньше, и мы поневоле вынуждены снижать расходы по добыче… А рабочие этого не хотят понять.

Воцарилось молчание. Слуга подавал жареных куропаток, а горничная начала разливать гостям шамбертен.

— В Индии был голод, — продолжал вполголоса Денелен, как бы разговаривая сам с собою. — Из Америки не поступает заказов на железо и чугун, а это наносит жестокий удар нашим литейным заводам. Все останавливается; достаточно одного дальнего толчка, чтобы потрясти мир… А Империя так гордилась этой промышленной горячкой!

Он принялся за крылышко куропатки.

— Хуже всего то, — прибавил он более громко, — что, снижая расходы по добыче, необходимо увеличивать выдачу угля. Это — логическое следствие, в противном случае снижение коснется также заработной платы, и рабочие вправе будут говорить, что они расплачиваются за чужие убытки.

— Такое откровенное признание вызвало спор. Дамам это было совсем неинтересно. Впрочем, все занялись больше своими тарелками, утоляя аппетит. Слуга опять вошел и, казалось, хотел что-то сказать, но не решался.

— Что там? — спросил Энбо. — Телеграммы? Подайте мне… Я жду ответа из нескольких мест.

— Нет, сударь, это господин Дансарт… Он в вестибюле… Но боится вас побеспокоить.

Директор извинился и велел попросить старшего штейгера. Тот вошел и остановился в нескольких шагах от стола; тогда все обернулись и стали смотреть на этого рослого запыхавшегося человека, ожидая, какие новости он сообщит. Оказалось, что в поселках тихо; но определенно решено направить делегацию к директору. Делегаты прибудут, может быть, через несколько минут.

— Отлично, благодарю вас, — сказал Энбо. — Прошу докладывать мне утром и вечером, понимаете?

Когда Дансарт ушел, шутки возобновились. Все набросились на салат по-русски, объявив, что нельзя терять ни секунды, если хотят докушать его до конца. Негрель попросил горничную подать ему хлеба, и она ответила «слушаюсь, сударь» таким тихим и перепуганным голосом, как будто за нею гналась целая шайка насильников и убийц. Тут уже веселье не знало пределов.

— Вы можете говорить совершенно спокойно, — ободряюще произнесла г-жа Энбо. — Их еще здесь нет.

Директору передали пачку писем и телеграмм; одно письмо он прочел вслух. Оно было от Пьеррона, который почтительно сообщал, что принужден участвовать в забастовке вместе с товарищами, дабы не навлечь на себя нареканий; он прибавлял, что не мог отказаться от участия в делегации, хотя и порицает такой образ действий.

— Вот вам и свобода труда! — воскликнул Энбо.

Разговор снова зашел о забастовке; по этому вопросу. спросили мнение директора.

— О, — ответил он, — мы и не такие забастовки видали!.. Неделю, две недели самое большее они будут лентяйничать, как в последний раз. Станут шататься по кабакам; потом поголодают хорошенько — и вернутся в шахты.

Денелен покачал головой:

— По-моему, дело обстоит не так просто… На этот раз они, кажется, действуют более организованно. У них даже есть касса взаимопомощи.

— Да, но в ней не более трех тысяч франков; вы думаете, они долго на это продержатся? Я подозреваю, что главарь у них — некий Этьен Лантье. Он хороший рабочий, и мне не хотелось бы ему отказывать, как я отказал в свое время знаменитому Раснеру, который продолжает отравлять Воре своими идеями и своим пивом… Все равно через неделю половина рабочих выйдет на работу, а через две недели все десять тысяч снова будут в шахтах.

Энбо был в этом убежден. Его беспокоило лишь то, что Правление может возложить на него ответственность за забастовку и он попадет в немилость. С некоторых пер отношение к нему изменилось к худшему. Он опустил ложку с салатом и принялся перечитывать телеграммы, полученные из Парижа, стараясь оценить значение каждого слова. Он извинился. Теперь это был как бы завтрак военных на поле битвы перед началом сражения.

Дамы также приняли участие в беседе. Г-жа Грегуар сокрушалась о несчастных, которым предстоит голодать. Сесиль уже предвидела, как ей придется обходить поселки и раздавать талоны на хлеб и мясо. Г-жа Энбо, однако, очень удивилась, когда речь зашла о нищете углекопов Монсу. Как, ведь они же все очень счастливы! Получают квартиру, отопление, врачебную помощь за счет Компании! В своем глубоком равнодушии к этой человеческой массе она знала о ней только то, что затвердила наизусть с чужих слов и повторяла посетителям из Парижа; она сама поверила этому и теперь возмущалась людской неблагодарностью.

Негрель тем временем продолжал запугивать г-на Грегуара. Сесиль нравилась ему, и инженер готов был жениться на ней, чтобы угодить тетке; но он не испытывал к ней никакого чувства; по его словам, как человек опытный, он неспособен был влюбиться очертя голову. Негрель считал себя республиканцем; однако это не мешало ему крайне сурово обращаться с рабочими и остроумно потешаться над ними в присутствии дам.

— Я не разделяю дядиного оптимизма, — сказал он. — Я опасаюсь серьезных беспорядков… Советую вам, господин Грегуар, крепче запирать Пиолену. Вас могут ограбить.

Он произнес это в то самое время, когда г-н Грегуар, с обычной улыбкой на добродушном лице, старался превзойти жену в отеческих чувствах, расточаемых по адресу углекопов.

— Ограбить? Меня? — изумленно воскликнул Грегуар. — За что же им меня грабить?

— А разве вы не акционер каменноугольных копей в Монсу? Вы ничем не занимаетесь, живете чужим трудом. Наконец, вы — представитель проклятого капитала, и этого достаточно… Поверьте, если революция восторжествует, вас заставят отдать все состояние, так как это награбленные деньги.

Грегуар сразу утратил свое простодушное спокойствие и обычную безмятежность.

— Мое состояние — награбленные деньги? — пробормотал он. — А разве мой предок не заработал тяжелым трудом той суммы, которую он вложил в предприятие? Разве мы не рисковали всем? Разве я теперь употребляю свои доходы на что-нибудь дурное?

Госпожа Энбо встревожилась, увидав, как побледнели от страха мать и дочь; она тотчас вмешалась в разговор:

— Поль шутит, дорогой господин Грегуар.

Но г-н Грегуар был вне себя. Когда слуга стал обходить гостей с блюдом затейливо разложенных раков, он бессознательно взял три штуки и начал разгрызать клешни зубами.