Жернова Победы: Антиблокада. Дробь! Не наблюдать!. Гнилое дерево

– Да, зарывайтесь по самые уши. Все немецкое восстановить и развернуть на запад. Бои будут тяжелыми. Если все удастся, сюда придет армия, штурмовавшая Севастополь. Уйти отсюда она не должна. Вот такую вот задачу поставил нам Верховный.

– Я повторюсь, ты осторожнее наверху! Сейчас очень многие захотят подставить тебе ножку, Иволга. Я ведь тоже не сразу понял, почему с тобой Говоров, Жданов и Евстигнеев носятся. А сейчас Шапошников и Василевский подключились. Голова у тебя светлая, и воевать ты умеешь. Но рискуешь постоянно. Вечно со всеми ссоришься. Итогом будут «закладные записки». Твои, вон, «птичку» неуставную таскают. Кончится это «участием в военно-фашистском заговоре»! А там так бьют, так ломают! По себе знаю! Ладно, давай за тебя, за выполнение приказа Верховного и за маленькие потери!

Результатом небольшой пьянки в Смольном стало решение формировать второй ударно-штурмовой корпус на базе 8-й армии, базирующейся на Ораниенбаумском пятачке. Василевский обещал помочь с артиллерией особой мощности, людьми и снаряжением. Расставаясь, многозначительно сказал, что не прощается.

– Буду отслеживать ваши дела, товарищ полковник. Очень нужная и своевременная инициатива.

– Через пару недель посмотрим, насколько хорошо мы напугали фон Кюхлера, – сказал Говоров.

– Не ослабляйте давления вправо. К августу закончить формирование второго корпуса! Автомашины и авиацию для него мы подбросим.

Проводив представителей Ставки, все разъехались отдыхать, кроме тех, кому предстояло работать на юге. Мы с Женей вернулись домой. Женя пожаловалась, что не слишком хорошо себя чувствует, похоже, что начинается токсикоз, а через неделю первый гос. Она пошла спать, а я поднялся наверх и попросил сводку по потерям и свежие РДО. Больше всего интересовало, как прошла высадка Саши Овечкина в Ботническом заливе. Д-3 докладывала, что высадка произведена чисто. Саша должен был легализироваться в Швеции и подготовить место для проведения переговоров и вербовки Рамсая. Документы ему сделали на имя финского луутенанта, который дезертировал из Финмаркена, так как поссорился с гестапо. Такие истории контрразведка Швеции пока кушала. Не выдавала таких людей ни финнам, ни немцам. Документы подлинные, разведка Северного флота выхватила этого бедолагу несколько недель назад под Неллимелти. Он и рассказал о своей ссоре с гестапо. Теперь Сашке предстояло пройти через фильтр шведских разведслужб и получить статус беженца. Женя сказала, что Хуун скучает и плачет по ночам. Но днем держится на уровне. Помогает с переводами финских и немецких документов, приглашала нас к себе, как только будет время. Из Финляндии пришло два письма для нее: одно от матери, а второе от отца. Карл Хенрик Вольтер Рамсай все-таки не выдержал: написал младшей дочери, своей любимице. Письмо было довольно сухим, в нем говорилось о великих страданиях, выпавших на долю маленькой Финляндии, оказавшейся заложницей битвы великих держав. В укоризну дочери ставилось, что она не понимает исторического предназначения этой войны для восстановления Великой Финляндии от Ботники до Белого моря. Что, поддавшись обаянию молодого человека, она променяла великую идею на удел домохозяйки.

Хуун ответила: «Великая идея заморозила меня под русскими Важинами, а отогрели меня и вылечили люди, которых ты называешь врагами. Что-то не так в твоей теории, папа. Что-то не так было и есть в той и этой войне. Нам говорили, что мужество и героизм финского солдата почти принесли нам победу, но нас предали великие державы. Сооружения у Важин называли более сильными, чем линия Маннергейма на Карельском перешейке. Я хорошо помню тот приезд делегации правительства. Нас уверили в этом, но они пали в один день. В один день пал Свирьлаг, такая же участь была у Куйтежей и Кургино. А ведь их защищали мужественные и героические финские воины, которых больше нет. Одни замерзли, как я, другие убиты. Я разговаривала с теми, кто остался жив и попал в плен. Они говорят, что паек в лагере больше, чем на позиции, и, главное, нет "молотов Молотова" – русских крупнокалиберных снайперских винтовок, спасения от которых нет. Стоит высунуться, и конец. Задумайся об этом, папа. Великая идея постоянно требует жизни наших людей, а их совсем не много. В Ленинграде проживает больше людей, чем во всей Финляндии. Русские не хотят этой войны и дают нам шанс выжить. Другого шанса у нас не будет».

Письмо ушло в Швецию, и я подумал, что преодолеть упертость господина Рамсая нам не удастся.

Двенадцатого июля стало известно, что 11-я армия получила приказ передислоцироваться в Псков. Бои шли на подступах к Луге, а Северо-Западный фронт взял Шимск. Четвертая армия прорвала немецкую оборону под Еглино, а 2-я Ударная перерезала дорогу на Лугу от Любани. Тридцатый корпус опять начал испытывать сложности со снабжением. Восемнадцатая армия Линдемана, как могла, помогала ему держаться, но у немцев в тот момент было мало авиации под Ленинградом. Немцам авиация требовалась на юге, где шли основные бои, поэтому наши летчики смогли захватить господство в воздухе. Все снабжение немцы могли доставлять только ночью, а ночи летом совсем короткие. Разгром 38-го корпуса двумя фронтами окончательно убедил фон Кюхлера в необходимости срочного получения подкреплений. Все пленные говорили, что подход подкреплений вот-вот состоится. А мы усилили разведку и диверсии на железной дороге. Вовремя полученные вести из Крыма были следующее: 8-й авиакорпус Рихтгофена остался на юге, 11-я армия ускоренно грузится в вагоны, одна дивизия точно получила назначение во Францию. Офицеры дивизии устроили большую оргию в Симферополе. Румынские дивизии остаются в Крыму. Остальные отбывают в неизвестном направлении. Три поезда оформили как литерные, идут вместе. Назначение – Псков. Собственно, все понятно. Хорошо, что армия идет не в полном составе и без авиации. Озадачили через ГРУ нашу разведку литерными поездами. Если идут вместе, значит, есть возможность собрать их на одной станции. А у нас уже шесть полков пикирующих бомбардировщиков Пе-2 и пять полков истребителей: два на «Аэрокобрах», два на «Киттихавках» и один на Як-7. Пятнадцатого июля 1-й корпус сосредоточился у Тарасово и в ночном бою взял его, продолжив наступать на Лисино. Там находилась последняя железная дорога, снабжавшая 30-й корпус немцев. Наступать в том направлении было очень тяжело. Немцы здорово оборудовали позиции, учли недостатки более старых УРов на Волхове. В целом немецкая оборона представляла собой позиционную оборону, с широко развитой системой опорных пунктов, составлявших узлы обороны. Основным элементом фортификационного оборудования опорных пунктов, узлов обороны и промежутков между ними являлись траншеи и хода сообщений, с открытыми площадками для пехотного оружия, деревоземляными сооружениями (преимущественно противоосколочного типа) и железобетонными огневыми точками («универсального» типа) с открытой площадкой и убежищем для расчета. На основных направлениях железобетонные сооружения являлись костяком опорных пунктов и узлов обороны. «Универсальные» сооружения усиленного, а иногда и тяжелого типов были расположены главным образом в глубине обороны, в 800–3000 м от переднего края.

В ряде случаев немцы приспосабливали к обороне жилые дома и другие постройки, но основные огневые позиции устраивали вне зданий, на улицах или даже вне населенных пунктов. Опорные пункты, как правило, обносились проволочными заграждениями в один или несколько рядов. Наиболее характерным для большинства участков в районе Пулково являлся следующий порядок постановки проволочных заграждений: первый ряд – рогатки, второй – проволочная сеть на низких кольях, третий – спираль Бруно, четвертый – усиленный забор или рогатки, пятый – проволочная сеть на низких кольях. Глубина проволочных заграждений на наиболее ответственных участках достигала 100 м, причем промежутки между рядами минировались. Громадное количество «ежей» и контрэскарпов значительно затрудняли использование танков и самоходных установок. Приходилось каждую атаку готовить в инженерном отношении: проделывать проходы, минировать «ежи» и надолбы. Обеспечить внезапную атаку в этих условиях было невозможно. Мы пользовались тактикой огневого воздействия: снайперская группа брала под плотный огонь участок, и начинали действовать саперы. Немцы обычно сразу пытались вызвать огонь артиллерии, и начиналась артиллерийская дуэль. Наши 122-мм гаубицы обычно выигрывали ее. Плюс помогали самоходчики. Если саперам удавалось подготовить проходы и расположить активно применявшиеся нами шнуровые заряды, в игру вступала корпусная и фронтовая артиллерия. Следовала артподготовка, и, прикрываясь огневым валом, вперед шли танки с тралами, самоходки и штурмовые батальоны. Дважды или трижды делался перерыв в артподготовке, и САУ «контролировали» действенность артогня, уничтожая прямой наводкой ожившие цели. Скорость наступления была низкой, три – пять километров в день. Но глубина обороны на основных направлениях достигала двадцати пяти – тридцати километров. Особенно упорно сопротивляющиеся опорные пункты уничтожались полностью и огнем артиллерии, и авиацией, и пехотой. Система многослойного огня, на которую уповали немцы, в этом случае давала сбой. А малое количество авиации позволяла с не очень большими потерями активно применять пикирующие бомбардировщики. На пятые сутки боев мы перерезали железную дорогу в Лисино, и немцы начали покидать позиции под Тосно и отходить к Вырице и Сиверской. Довольно большой участок Ленобласти был полностью освобожден от немцев. Линия фронта теперь проходила от Урицка до Пушкина, потом Павловска – мимо Форносово к Сусанино и Вырице, затем Дружная горка, Дивенская, Мшинская и Луга.

Двадцать первого июля корпус сменили части переформированной 55-й армии генерала Свиридова, и его перебросили в Шушары. Корпус спешно пополнялся, но личный состав пополнения месяц гоняли на полигонах на Свири. Все бойцы имели фронтовой опыт и были обстреляны. Заканчивал формирование 2-й УШК в Ораниенбауме. Коршунов нашел слабое место в немецкой обороне: участок между Горелово и Пушкиным. По каким-то причинам, видимо связанным с тем, что участок почти полностью открытый и хорошо простреливается как нашей, так и немецкой крупнокалиберной артиллерией, там, кроме нескольких рот и трех батарей противотанковых Pak-40, больше ничего не было. Довольно обширные минные поля в трех местах перекрывали открытые участки. Два опорных пункта в районе теперешнего Волхонского шоссе имели большое количество 105-мм гаубиц. Грунт слабый, немецкие танки и машины в нем вязли, но для наших танков местность была проходима. Плюс установившаяся жаркая погода подсушила землю, а недостаток личного состава в войсках Линдемана начинал существенно влиять на все. Второй корпус спешно передислоцировали в порт, тем более что большая часть автотехники находилась еще в Ленинграде. И мы ударили! Прорвав с ходу оборону, часть 2-го корпуса ударила на Красное Село и захватила Дудергоф, а остальные пошли на Форносово и соединились с частями 4-й и 55-й армий. Две пехотные дивизии, одна моторизованная и много артиллерии оказалось в мешке под Пушкином. Говоров ввел в прорыв войска восьмой армии: четыре гвардейских и три стрелковых дивизии, которые были его резервом. И 122-ю тяжелую танковую бригаду 52-й армии на танках КВ-1С Кировского завода. Завязались бои за Красногвардейск, сегодняшнюю Гатчину. В Тайцах были захвачены какие-то странные установки, оказавшиеся крупнокалиберным железнодорожным орудием. Говоров активно расширял прорыв, стремясь отрезать Петергофскую группировку немцев. Но каждое село немцы превратили в опорный пункт, а бойцы Коршунова уже приволокли немца с «Крымским Щитом» на мундире. Вывезти орудие в Ленинград не получалось: дорога была перерезана у Горелово, взять которое не удавалось. И тогда Говоров развернул вторую штурмовую, приказав во что бы то ни стало обеспечить работу этой ветки. На хрена ему эта «дура-дора»? Штурмовые батальоны пошли на ночной штурм Горелово, а со стороны Ленинграда ударила 44-я, бывшая 3-я ДНО, стрелковая дивизия от поселка Володарского. Ценой больших потерь этот «бесценный» – в смысле не имеющий цены и нафиг никому не нужный – трофей несколько десятков лет загромождал пути сначала на Варшавском вокзале, а потом под Лебяжьим. Но, естественно, этот эпизод раздули до небес! Командир батальона 8-й армии, обнаружившего это сооружение в Тайцах, получил звание Героя и славу «спасителя Ленинграда». В общем, все как по нотам. Для того чтобы она больше никогда не стреляла, было достаточно двух-трех 500-килограммовых бомб, подложенных в нужные места. А положили больше роты «штурмовиков» и батальон 44-й дивизии. Но сейчас главное не это! А вовремя перейти к обороне. Манштейн прибыл, а вместо крепкой обороны у нас слоеный пирог из плохо промешанного теста. Несколько длинных языков-выступов с не подавленными очагами сопротивления. Однако авиация работает, флот активно помогает. На всем фронте движение, ежедневно отмечаем освобожденные города и деревни. После взятия Ропшы у Говорова все-таки сработал инстинкт самосохранения. Он приказал перейти к обороне, используя остатки УРов немцев, а сам вплотную занялся Пушкиным. Из Ставки сообщили, что в наш адрес направлена 20-я армия, снятая с резервов Калининского фронта. Это еще восемь дивизий и танковый корпус. Только бы успела, хотя тут совсем рядом. По железной дороге меньше суток.

Лучшего стратега Германии подвела привычка к масштабности действий. Железная дорога от Пскова к Гатчине нами была перерезана в нескольких местах. Вместо того чтобы в обход перебросить войска через Нарву к Волосову, где еще сидели немцы, он решил сделать все одним ударом! Выгрузившись в Плюссе, он совершил фланговый маневр в семьдесят пять километров, сосредоточил приданный ему 2-й танковый корпус СС, прибывший из Франции, в районе Турской Горки на стыке двух наших фронтов. Наша авиа- и агентурная разведка сразу установила это. Двадцатая армия выгрузилась в Подберезье, создав Мерецкову второй эшелон. Манштейн с ходу форсировал Лугу, потеряв при этом около пятидесяти танков и посчитал, что вырвался на оперативный простор. Но уткнулся сначала в УР «Батецкий», сманеврировал вправо, а там болото! Оставил в нем с десяток танков, пошел влево и попал в огненный мешок между Малой Удрей, Городней, Антипово и Батецким. Эсэсовцы дрались отчаянно, но жидкий грунт не давал возможности «тройкам» и «четверкам» уверенно маневрировать, а количество противотанковых средств в войсках Мерецкова было очень большим. Ценой больших потерь Манштейн взял Антипово и Городню. Батецкий УР не дал ему возможности повернуть вправо на Новгород, и он пошел на Оредеж. Мерецков пропустил его второй эшелон мимо Батецкого, лишь слегка потрепав его на переходе, а затем вторая ударная армия забрала обратно и Антипово, и Городню, обороной которых Манштейн не озаботился. Он был уверен, что его «крымские ветераны, прошедшие дым, крым и рым», все сделают. Там, у Оредежа, их сбросили с дороги в лес направо. В этом болоте и покоятся ныне «ветераны Крыма». Нумизматическая «Мекка»! Достать «Крымский Щит» можно только там! Оставшиеся 12436 значков единственной уцелевшей, выведенной во Францию дивизии 11-й армии уже давно находятся в коллекциях. Они сопротивлялись два месяца! Лично фюрер обещал им помощь и деблокаду. Но я конца этой трагикомедии на Ленфронте не дождался, так как улетел в Швецию на начавшиеся переговоры с Паасоненом и… Рамсаем!!! Вытащить Манштейна из мешка никто не смог. Присылали даже вертолет, но безуспешно. Он сдался сам, в сентябре. Потом активно работал в Комитете «Свободная Германия». Был приговорен Гитлером к повешению, но пережил великого фюрера.

Новость о том, что в новой радиограмме Паасонен передал информацию о том, что он выступил в парламенте с анализом обстановки на фронтах, так как Гитлер потребовал от финских войск проявить активность на своем участке и хоть как-то помочь окруженной 11-й армии, застала меня в Оредеже. Шли упорные бои с эсэсовцами 2-го танкового корпуса, которые пытались вырваться из мешка и выйти на относительно плотную дорогу, которая казалась им спасением. Я готовил управляемые «сюрпризы» вдоль дороги, как делали в Афгане «духи», на случай прорыва немцев. Но войска 2-й ударной стойко отражали атаки еще сытых немцев. Передав дела Василию Сарову, я поехал в штаб корпуса и домой. Там ждала еще одна новость. О ней можно было не спрашивать: ликующие глаза Хуун все выдали. Саша прислал сообщение о том, что прошел фильтровку и легализировался в пригороде Уппсалы, ну, и прислал письмо Хуун по известному каналу. Вернется – получит выговор! Саша пристроился работать сторожем яхтклуба в Уппсале и подрабатывает в ресторане «Скархольмен» официантом. Я передал всю информацию в Москву, и в тот же день мне приказали прибыть в ГРУ. Основной новостью было то обстоятельство, что доклад Паасонена нашел поддержку у главы парламентского большинства Рамсая. То есть слепая вербовка удалась, получилось изменить мнение действующего министра Финляндии, и это обстоятельство серьезно может повлиять на дальнейший ход событий на Карельском участке нашего и соседнего Карельского фронтов. Маятник истории пришел в движение.

Панфилов принял меня в том же кабинете. Глаза усталые, красные от бессонницы.

– Отставить! – приказал он, отменив мою попытку доложиться по-уставному. – Проходите, садитесь, Максим Петрович, разговор у нас долгий! Зовут меня Алексей Павлович. Пришло время познакомиться по-настоящему, полковник. Расскажите о себе!

– Часть моих воспоминаний, Алексей Павлович, стерта немцами в июле сорок первого.

– Я знаю. Так и не вспомнили ничего?

– Узнал о себе много, от других людей, а память – нет, память не восстановилась. Матери и отца в городе нет, в дом попала бомба. Зацепиться не за что. Отдельные разговоры с сослуживцами по школе ничего не дают. Не помню ничего. Так что все, что происходило до 4 июля 1941 года, знаю только по анкете и автобиографии.

– Ничего страшного, люди, вас знавшие в тот период, характеризуют вас положительно, хотя отмечают, что некоторыми навыками, которыми вы сейчас свободно владеете, вы не обладали. Ну, например, никто не помнит, чтобы вы владели английским языком, но при этом в совершенстве знали финский. Сейчас положение строго наоборот: немного владеете финским, но свободно говорите на английском и немецком. Тем не менее отпечатки пальцев совпадают идеально, роговица тоже, но в ней есть изменения, связанные с контузией. Ряд радужек потемнел. Однако все врачи, которых мы привлекали к этому исследованию, однозначно определяют вас как Иволгина Максима Петровича. Но, собственно, я не об этом. Пусть это удивляет врачей и психологов, мы будем пользоваться этим феноменом. Как вы считаете, вы готовы работать в Швеции?