Жертва первой ошибки
Шрифт:
Поколебавшись, девушка все же взяла у него из руки белый прямоугольничек.
– И кстати, – вдруг сказал Федор, – подставить другую щеку не значит утереться.
– Да? А что ж тогда?
– Быть готовой к новым ударам, ибо только Господь знает меру того, что нам предстоит претерпеть.
– Вы странный.
Федор промолчал, и девушка ушла.
Он тоже поскорее выбрался на крыльцо, где молодые, но уже пыльные листья сирени подрагивали в свете фонаря.
Постоял, глядя, как стройная фигурка быстро движется к метро. Оно уже открылось, и между колоннами вестибюля вился тоненький ручеек первых пассажиров.
Следователь
– Все, – сказал Федор, досадуя, что приходится нагибаться, – заявления не будет.
– Ты уж прости, Федор Константинович, что дернули тебя.
– Сам виноват. Плох тот начальник, без которого подчиненные ничего решить не могут.
– Ладно, Феденька, не прибедняйся. Ты как, на колесах? Или подвезти?
– Не беспокойтесь.
– Ну добре. В выходные что делаешь? У меня чудесная банька намечается, приезжайте с Татьяной Ивановной.
Федор поблагодарил, как мог спокойно, хотя сердце встрепенулось от радости. Эта банька дорогого стоит, святая святых, ближний круг ближнего круга… И пригласили не одного, а с женой.
Он немножко постоял, глядя вслед уезжающей машине.
– А с телефонограммой как, Федор Константинович? – спросил неожиданно подошедший следователь, нарушив его радужные мечты.
– Как-как? Об косяк! – огрызнулся Федор и двинулся к своей машине.
Следователь семенил за ним, пригибаясь, как артист МХАТа, изображающий лакея. Под густыми усами алели неприятно влажные губы, и Федор поморщился.
– И все-таки, Федор Константинович?
Когда имеешь дело с дураками, приходится контролировать все до конца.
– Стандартную отписку нарисуй, а я прослежу, чтобы никто не прицепился.
Он открыл дверь машины, и следователь придержал ее.
Федор устроился за рулем, завел машину и взглянул на часы. Только минуло шесть, значит, можно успеть домой, позавтракать перед работой. Федор потянулся, от души зевнул и поехал на службу.
Ирина прикинула, что Гортензия Андреевна должна вернуться на восьмичасовой электричке, и, накормив Егора ужином и отпустив еще поиграть с соседскими ребятишками, усадила Володю в коляску и отправилась на станцию. Она старалась как можно больше ходить, чтобы за лето окончательно расправиться с лишними килограммами. Ирина уже достигла большого прогресса в борьбе за фигуру, старые платья на ней уже сходились и застегивались, только дышать в них было пока еще трудновато. К сентябрю Ирина надеялась это исправить.
Опустились светлые ленинградские сумерки. Нагретые за день рельсы отдавали тепло, и в воздухе далеко разносился особенный запах железа и ржавчины, с детства будивший в Ирине тоску по дальним странам. Послышался стук колес поезда, но Ирина знала, что он разносится очень далеко и электричка покажется еще не скоро. Володя, подпрыгивая в коляске, что-то энергично рассказывал лохматой станционной собаке. Та слушала внимательно и строго.
Ирина расстроилась, что не взяла для нее колбасы, хотя думала об этом.
– Извини, – сказала она собаке, и та махнула хвостом.
Наконец показалась электричка, свистнула и замедлила ход. Ирина сразу разглядела в окне силуэт башнеобразной прически, которую ни с чем не спутаешь.
Двери вагона открылись
со вздохом и скрипом, и Гортензия Андреевна шагнула на перрон – спина прямая, прическа – локон к локону, и ни единой складочки на простом полотняном платье. Как ей это удается, завистливо подумала Ирина, после электрички всегда чувствовавшая себя как карамелька из кулька – потная, платье липнет, помада поплыла, словом, ужас. А над Гортензией стихия, стало быть, не властна.– Какой приятный сюрприз, Ирочка, – улыбнулась учительница, – но, право, не стоило так утруждаться.
Тут к ним подошла сухопарая женщина лет тридцати в ярком цветастом платье и крепко обняла Ирину, прежде чем та успела что-то сообразить. Только когда она опустилась на корточки перед Володей и засюсюкала с ним совершенно по-свойски, Ирина узнала Наташу, местную библиотекаршу.
Когда Кирилл с Ириной поженились, выяснилось, что у них, ярых любителей чтения, есть одинаковые книги. Не слишком много, потому что отец Кирилла, видный ученый, имел гораздо более широкий доступ к книжному дефициту, чем молодая судья, но все-таки пара полок дубликатов набралась.
Когда три месяца сидишь с детьми на даче, душа томится по новинкам, поэтому блат в библиотеке – штука незаменимая, вот Кирилл с Егором и отнесли полный рюкзак литературы в местную книжную цитадель.
– А Егорушка где? – Наташа говорила быстро и резко, будто сыпала горох. – У меня для него новая повесть Успенского отложена, и «Динку» он просил…
– Это же для девочек, – удивилась Ирина, – ему не понравится, наверное…
– Ну он после Васька Трубачева захотел. Мальчишке, конечно, да, может, про Динку и неинтересно, но пусть сам посмотрит. Только если не станет, пусть сразу вернет, у меня уж на нее до осени очередь расписана. Вот что за жизнь, от скукотищи всякой аж стеллажи трещат, а интересное все в одном экземпляре. Я и для вас, Ирочка, тоже припасла «Юность» апрельскую.
– Завтра прямо с утра пришлю Егора! – пообещала Ирина.
– Давайте, давайте! У меня не застаивается, особенно в дачный сезон. Может, и вам что подобрать? – обернулась Наташа к Гортензии Андреевне.
– Благодарю за любезное предложение, но так сразу и не соображу… – учительница вздохнула, – хочется легкое что-нибудь про любовь и обязательно со счастливым концом.
– Сделаем!
Они вышли на маленькую пыльную площадь. Перед поблекшим от старости домиком станции стоял округлый красный автобусик с хитрыми круглыми фарами-глазами. Он почти весь заполнился, но у дверей еще стоял хвост.
– С вами прогуляюсь, – сказала Наташа решительно.
Выйдя на дорожку, Ирина немного прибавила шагу, в надежде, что быстрый темп заставит библиотекаршу умолкнуть, но куда там…
– А детективы любите? Сейчас все на руках, но если что, я отложу.
Гортензия Андреевна сказала, что не интересуется, а Ирина знала все скудные библиотечные запасы данного жанра как свои пять пальцев. Под стрекотание Наташи она задумалась, что бы такое попросить, раз уж выпал случай. Дома есть что почитать, но это все знакомые книги, а хочется чего-то новенького. Почему-то позавидовала Вите Зейде, который живет себе и понятия не имеет, что такое книжный голод, от него мысль скользнула к Михаилу Семеновичу, и Ирина вспомнила, что он вроде бы печатался через общество «Знание». Профессор что-то такое говорил, когда представлял своего товарища.