Жертва. Путь к пыльной смерти. Дверь между…
Шрифт:
— Телли, не кричать. Не делать шум. Ты молчать.
— А иди ты к черту, — рявкнул на него Терри. — Так говорите, это сделал я? Тогда почему же вы…
— Тихо, тихо, Терри. Вы совершенно лишены способности размышлять. Я только сказал «предположим». Неужели вы не можете предположить это спокойно? Если дверь в мансарду действительно была отперта, то вы могли быть тем человеком, который вошел в спальню через мансарду и заколол Карен Лейт в то время, когда Ева сидела в гостиной. Вы могли снова выйти через мансарду и вернуться через главный вход в дом для
— Но зачем?
— Ах, боже мой, да по самой элементарной причине: чтобы обвинить Еву в преступлении. Сделать так, чтобы она была единственным человеком, имевшим физическую возможность совершить убийство.
— Да? — усмехнулся Терри. — Должно быть, вы совсем спятили. Если я сказал ей, что дверь заперта, за каким чертом мне было нужно снова отодвигать эту проклятую задвижку? И тем самым спасать девочку?
— Да, — сказала Ева. — Это же бессмысленно, мистер Квин.
— Ну, это уж я не знаю, — сказал Эллери. — Впрочем, м-м-м-да, действительно, это предположение никуда не годится… Что ж, Терри, возможно, вы стали спасать жертву после того, как сами же ее оклеветали. И по самой простой причине. По причине, которая так часто встречается в книгах. Испепеляющая страсть. Величайшая, мгновенно вспыхнувшая страсть. Вы влюбились в нее с первого взгляда. Вей, будь добр, налей еще немного этого отвратительного вина.
С пунцовым, как вишня, лицом Ева наклонилась над тарелкой и пыталась подцепить что-то на вилку. Влюбился! Хм. Этого еще не хватало. Это уж совсем нелепо… Он такой сильный, непокорный и самоуверенный. Терри Ринг не способен влюбиться с первого взгляда. Только не он. Он и здесь проявит максимальную осмотрительность и осторожность. У него для всего должен быть основательный довод.
Она искоса взглянула на него и удивилась, увидев, с какой яростью он ел, опустив глаза в тарелку и энергично манипулируя палочками. Кончики его изящных загорелых ушей горели.
— Вот видите, — вздохнул Эллери, ставя стакан на стол, — всему можно найти объяснение.
— Я не хочу больше с вами разговаривать, — огрызнулся Терри. — Я не убивал эту женщину. Дверь была заперта. И я не влюблялся ни в какую девушку. Поняли?
— Стоит ли так горячиться? — вставая, сказал Эллери. — Вряд ли ваши слова лестны для юной леди. Извините, я на минутку покину вас. Вей, где телефон, если он вообще у вас есть?
Вей стал отчаянно жестикулировать, и Эллери прошел через арку в кабинет Фанга. Терри и Ева молча ели. Терри отправлял в рот большие куски, а Ева отламывала маленькие кусочки. Три китайских джентльмена в черных шляпах взглянули на них и начали что-то бормотать на своем контрапунктическом языке. Терри немного понимал кантонский диалект, и его уши покраснели еще сильнее. Кажется, они говорили о том, что этот маленький цветок загорелого белого человека чем-то огорчил его, судя по его ярости, и что лучше терпеть муки Тысячи Ран, чем женщину, которая становится сварливой.
— А знаете, — сказала вдруг Ева, — мы с вами впервые остаемся наедине… после понедельника.
— Подайте-ка мне рис, — попросил Терри, продолжая забрасывать в рот чоу-мейн.
—
Я ведь вас, Терри, даже еще не поблагодарила за то, что вы оказались таким чутким. Не обращайте внимания на мистера Квина. По-моему, он просто развлекался. Я отлично понимаю, как глупо…— Что глупо? — спросил он, отбрасывая палочки.
Ева опять покраснела.
— Я имею в виду его болтовню о любви и т. д. Я знаю, почему вы мне помогали. Вам было жаль меня…
Терри с шумом глотнул.
— Слушайте, детка, он прав.
Он схватил ее за руку.
— Да, впервые юбка одержала надо мной победу. До сих пор для меня все женщины были все равно что отрава. Но я с ума схожу от вас. Я не могу спать и вообще что-либо делать. Вы все время у меня перед глазами.
— Терри!
Ева вырвала у него руку и оглянулась по сторонам. Три китайских джентльмена покачали головами: чудаки эти белые мужчины.
— Я никогда не думал, что могу влюбиться в такую девушку, как вы. Мне всегда нравились более крупные. Ну, знаете… такие, более пышные. А вы ужасная худышка…
— И совсем не худышка, — воскликнула Ева, — я вешу…
— Ну, может быть, худышка не совсем подходящее слово, — сказал он, внимательно осматривая ее, — но все же немного поправиться надо. А ваш очаровательный носик! Слегка вздернутый. Как раз то, что мне нравится. Как у Мирны Лой. А ямочки на щеках… — Он нахмурился. — Вам, вероятно, смешно.
Еве сначала хотелось смеяться, а потом она чуть не расплакалась. В эти дни все происходило так неожиданно. Терри Ринг. Такой большой, неотесанный. Ей вдруг стало стыдно. Это очень нехорошо. Он такой естественный, такой темпераментный. И никогда не знаешь, что он скажет, как поступит. Жизнь с ним будет такой… Но Ева прогнала от себя эти мысли. Это просто смешно. Что она знает о нем? И потом, она помолвлена с другим.
— Конечно, для вас я просто ничтожество. Никакого образования, за исключением того, что подхватил сам, бегая по улицам. Никаких манер и прочее. Да, видно, такое уж у меня счастье: влюбиться в девушку, стоящую значительно выше меня.
— Мне не нравится, что вы так говорите. Манеры, образование, воспитание. Все это очень немного значит. — И она горько добавила: — Карен Лейт доказала это.
— Не думайте, что мне все это очень нужно. Понимаете? — фыркнул он. — Мне и так о’кей. Я отлично живу. Но если нужно будет выучиться, какой там ложкой или вилкой есть белугу, только скажите, я мигом освою. И не таким вещам обучился.
— Я уверена в этом, — пробормотала Ева.
— И что вы нашли такого в этой крахмальной манишке, чего нет у меня? Убежал от вас. Сбежал. Никакой смелости. Жалкий трус.
— Пожалуйста, Терри, — сказала Ева. — Я не хочу, чтобы вы говорили подобные вещи о докторе Скотте.
— Ах, у него семья! А я? Я в семь лет воровал булки в пекарне и ночевал в доках. Что ж, он ходил в модные колледжи, получил ученую степень, имеет монету, умеет ответить на все вопросы, умеет ублажить всех пустышек, гоняющихся за ним на Парк-авеню…
— Это уж слишком, Терри, — холодно оборвала его Ева.
— А, ладно, детка, забудьте, о чем я вам болтал.