Жертвы Ялты

Американские власти, смущенные явными противоречиями и непоследовательностью английской политики и возмущенные обвинениями и давлением с советской стороны, по-прежнему считали, что все пленные, захваченные в немецкой форме и объявившие себя немецкими гражданами, должны считаться таковыми. Об этом они сообщили 19 октября сотруднику советского посольства в Вашингтоне Александру Капустину *166. Следовательно, всякий русский, не желавший возвращаться в СССР и понимавший свои права в соответствии с международным законодательством, мог рассчитывать на то, что американские власти будут рассматривать его как немецкого военнопленного. За этот шанс спасти свою жизнь ухватились немногие — в конечном счете несколько десятков из тысяч советских пленных. Большинство их было запугано и совершенно дезориентировано, они привыкли к побоям, жестокому обращению, непонятным приказам. В массе своей это были люди малообразованные, встречались и вовсе неграмотные. Даже офицеры, скорее всего, не понимали прав, предоставляемых им Женевской конвенцией. Да и как могло быть иначе: ведь они выросли в стране, которая отказалась не только от Женевской конвенции, но и от законности вообще.

Большая часть русских, находившихся в американских лагерях, была подготовлена к возвращению в СССР. Лагеря посетил советский военный атташе полковник Сараев. Как и в Англии, здесь были весьма успешно пущены в ход посулы, ложь и угрозы. Правда, в лагере в Индиатаун Гэп, штат Пенсильвания, имел место неприятный инцидент: один из пленных приветствовал Сараева нацистским салютом *167. Большинство, впрочем, считало, что в конце концов их все равно заставят вернуться на родину, а коли так — то разумнее с самого начала выказать добрую волю. Некоторые, догадываясь, что ожидает их по возвращении, заявили о своем отказе возвращаться в СССР, но поскольку они уже назвались советскими гражданами, американские власти не могли понять, как быть с этой промежуточной категорией пленных. Их нельзя было рассматривать как немецких военнопленных, поэтому от репатриации их могли спасти лишь два фактора. Во-первых, Госдепартамент мог предоставить им, в соответствии с американской традицией, убежище как политическим беженцам. Во-вторых, США все еще опасались германских репрессий в отношении американских военнопленных, находящихся в плену у немцев. С другой стороны, трудно было отвергнуть советские претензии на людей, которые сами заявили о своем советском гражданстве.

Американские власти долго не могли придти к окончательному решению. 17 октября Бернард Гафлер, сотрудник Госдепартамента, занимавшийся проблемами военнопленных, запросил, действительно ли США рассматривают возможность введения «новой политики», в результате чего «советским властям будут переданы люди, которых до сих пор отказывались вернуть, поскольку они не желали возвращаться в СССР» *168. Гафлеру явно не нравилась эта перспектива, и он был против такой политики, но давление на американские власти возрастало с каждым днем.

Через несколько дней Эйзенхауэр из штаб-квартиры ВКЭСС отправил письмо Объединенному комитету начальников штабов. Он писал о ненормальном положении русских военнопленных, взятых в плен 12-й группой армий под командованием Брэдли, находившихся под опекой США и, следовательно, подлежащих скорее американской, чем английской юрисдикции. Эйзенхауэр настаивал, чтобы Соединенные Штаты вели политику, которая отвечает пожеланиям только что прибывшей в ВКЭСС советской миссии *169. Это требование поддержал английский МИД, опасавшийся, что в случае отказа на него «обрушится новый шквал протестов, ответить на которые будет очень трудно» *170. Объединенный комитет начальников штабов подготовил проект ответа, одобряющий требования Эйзенхауэра *171, но Госдепартамент не спешил соглашаться на проведение в жизнь этого решения.

Нетерпение Эйзенхауэра можно понять: ему трудно было объяснить советской комиссии, почему среди русских, взятых в плен американцами, одних репатриируют без всяких проволочек, а других месяцами держат в лагере. Наконец решение было принято — но с двусмысленной оговоркой относительно «заявления о гражданстве», которая при желании давала американцам возможность уклониться от выполнения взятых на себя обязательств. 23 сентября советский посол Громыко в письме государственному секретарю Хэллу потребовал скорейшего возвращения всех советских граждан, находившихся под американской опекой *172. Объединенный комитет ознакомился с письмом, и 2 ноября адмирал У. Лихи, начальник штаба президента Рузвельта, передал государственному секретарю проект ответа, пояснив в сопроводительной записке, что поскольку англичанами в отношении военнопленных уже проводится определенная политика, с военной точки зрения было бы нежелательно договариваться с правительством СССР об особом американском подходе к этому вопросу. Проект был принят и более или менее дословно повторен в письме, врученном шесть дней спустя исполняющим обязанности государственного секретаря Стеттиниусом советскому послу Громыко. В письме говорилось:

Правительство США примет все необходимые меры, чтобы отделить всех пленных, заявивших о советском гражданстве, и собрать их в специально установленном месте, где представители советского посольства смогут иметь к ним доступ для проведения допросов.

Всякое лицо, чье заявление о советском гражданстве будет подтверждено американскими военными властями при сотрудничестве вашего посольства, будет, после поступления от вас требования о его возвращении под советский контроль, передано вашим властям? (Курсив наш. — Н. Т.) *173.

Итак, через два месяца после того, как Англия определила свою политику в отношении русских военнопленных, Соединенные Штаты тоже выразили намерение репатриировать — если понадобится, то и насильно — русских пленных, находившихся под их опекой. Официально объявил о решении Госдепартамент, но приняли его первоначально военные власти, руководствуясь теми же соображениями, которые побудили английское правительство и Госдепартамент с этим решением согласиться. Джордж Кеннан, работавший в ту пору в американском посольстве в Москве, объяснял недавно автору этой книги:

Я был тогда в Москве. Мы все понимали, что репатриацией и наказанием репатриируемых занимается НКВД, и не питали никаких иллюзий насчет их дальнейшей судьбы по возвращении в СССР. Действия западных правительств внушали мне ужас и чувство стыда. Но я не могу припомнить, чтобы кто-нибудь хоть раз посоветовался об этой политике с нами, специалистами, бывшими в Москве, или хотя бы официально сообщил о том, что делается. В Соединенных Штатах военные власти во время войны чувствовали свое превосходство и крайне редко обращались за консультацией к дипломатам, находившимся на месте событий, не говоря уже о мелких сошках вроде меня *174.

Суждение профессора Кеннана представляется верным. Военные власти, естественно, хотели как можно скорее заполучить американских пленных, освобожденных Красной армией, и старались исключить при этом любые накладки, способные помешать сотрудничеству с советским генеральным штабом. Кроме того, 6-я американская армия находилась теперь под командованием ВКЭСС, а это означало, что взятых ею русских пленных больше нельзя отправлять в СССР через Ближний Восток под эгидой английских военных властей. До тех пор американцам удавалось решать эту проблему, попросту игнорируя ее; теперь это стало невозможно *175.

Не исключено, что письмо Стеттиниуса от 8 ноября, информирующее Громыко о готовности США применить силу при репатриации советских граждан, послужило стимулом для возобновления кампании в советской прессе по скорейшему возвращению сынов отчизны, исстрадавшихся в разлуке с родиной *176.

Примерно тогда же Сталин решил, что США уже достаточно уступили СССР и приспела пора ответить на письмо посла Гарримана трехмесячной давности, в котором впервые выдвигалось предложение о сотрудничестве в деле взаимной репатриации освобожденных военнопленных. 25 ноября посол наконец получил ответ, подписанный Молотовым. Отдав дань непременным протестам, нарком соглашался, что такое сотрудничество необходимо и приемлемо для советского правительства. Далее Молотов подчеркивал, что речь идет о репатриации всех без исключения советских граждан, независимо от их пожеланий или обстоятельств, в которых они находятся. Он также требовал, чтобы советские граждане рассматривались не как военнопленные, а как «свободные граждане союзной державы». Это требование, вероятно, было вызвано сообщением советского посольства в Вашингтоне о том, что некоторые русские с успехом используют в своих интересах права немецких военнопленных *177. Признать это открыто было невозможно, и советские власти решили возмутиться тем, что русские находились в одном лагере с немцами, «нашими общими врагами»! *178.

Хотя Госдепартамент принял рекомендацию Объединенного комитета начальников штабов, он отнюдь не выказывал энтузиазма английского МИДа в проведении политики насильственной репатриации. 10 декабря, через месяц после того, как Громыко было отправлено письмо с этим решением, Стеттиниус получил запрос из Италии от Александра Кирка, который интересовался, действительно ли американцы согласились на применение силы при репатриации. Ответ из Вашингтона пришел через 10 дней.

Правительство Соединенных Штатов решило придерживаться следующей политики: все пленные, заявившие о своем советском гражданстве, будут выданы советскому правительству независимо от их желания *179.