Жест Лицедея

— Луций! Немедленно говори, откуда у тебя такой член! — недоумевала Троцкая. — Пожалуйста, не надо! Он слишком большой! Ты не болен случайно?

— Я здоров как никогда! Свет мой, сейчас ты это почувствуешь! Единственное, чем я болен, это желанием натянуть тебя! — я раздвинул ее ножки.

Не в силах далее терпеть, направил воина к мокрой и смертельно напуганной пещерке.

И конечно, эта породистая стерва вскрикнула. Вскрикнула и выгнулась. Затем, открыв ротик, жалобно постанывая, ощущала, как мой гигант неудержимо погружается в нее.

— Луций! Пожалуйста! Умоляю! — причитала она, то ударяя меня кулачками по спине, то судорожно выгибаясь. — Тише! Не дави так! А-а-а!

Я не садист. Я дал ей чуть обвыкнуться, с восторгом взирая на искаженное болью и удовольствием личико. Большим пальцем потирая ее щелочку, нащупал клитор. Так тебе нравится, коварная сучка? Она тихонько застонала, завозившись подо мной и принимая меня глубже. Потянулась ко мне с поцелуем.

Да! Ей нравится, так очень нравится. Она хочет так! Ее пальчики впились в мои ягодицы, приглашая к страстной игре. И я с радостью принял приглашение. Поначалу медленно погружаясь и медленно выходя под ее сладкие охи. Я вышел полностью, покинул ее тесную пещерку и завис над графиней, мучая ожиданием себя и ее.

— Луций! — она прижалась ко мне. — Какой же ты сегодня!

Да, я сегодня такой! Такого, детка, ты не забудешь! Потом будешь вопрошать у Луция, куда делся его большой член. Его задроченный кончик, наверное, размером с мизинчик? Больше ты его не захочешь. Будешь искать другого «Луция».

Теперь я позволил войти в нее резче — она сама этого хотела. Вскрикнув и страстно прижавшись ко мне. Еще и еще, под ее сладкие стоны так ласкавшие слух, отражавшиеся дрожью во всем теле. Она резче и чаще двигалась мне навстречу, превращаясь в жадную до члена суку, чувствуя нежной вагиной раздувшиеся вены моего труженика. Все чаще дыша она приближалась к дикому оргазму.

Неожиданно моя валькирия, отчаянно дернулась, едва не выскользнув из-под меня. Вскрикнула и затрепетала от кайфа, накрывшего ее точно цунами. Под ее голой задницей жутко скрипел кожаный диван. Она поджала ножки, впуская меня до конца и беспощадно щипая мою задницу. Щипая настолько азартно, что я не мог кончить от боли еще пару минут. Троцкая вдруг опомнилась и, тяжко дыша, прошептала:

— В меня не сливай! Слышишь? Луций! В меня нельзя!

— А куда сливать? Отсосешь? — я чувствовал, что уже на грани.

Нет, не на грани… Наверное даже за ней.

Ага, точно, уже за гранью!

Кажется, я успел в Светкину нору брызнуть раньше, чем выдернул член. Мигом поднес своего труженика к ее личику. По пути к ее лицу мой могучий воин обильно орошал ее семенем. Полил все: и блузку, и грудь, и волосы.

— Сука! Рот открой! — прорычал я. — Скорее же, бл…дь!

Наверное, рот она открыла от обалдения — не ожидала такого невежливого обращения от римского консула. Ну я не растерялся — метко сунул член в ее удивленный ротик. Правда в него попали лишь последние жалкие брызги.

Когда все кончилось, Светик плевалась и ругалась. Мне кажется, у нее набралось очень много претензий к Луцию Нелию Максиму. И вот еще подстава: ведь на самом деле дом у храма Клавдия, настоящий Луций Максим ей не предоставит. Так что здесь не исключен серьезный скандал. Интуиция мне подсказывала, что лучше поскорее убираться из салона подальше.

Почти не слушая ее упреков в мой адрес, я поправил одежду, взял несколько сигарет из клубничной пачки и, прикурив одну, вышел из кабинета со словами:

— Ну, извини, если что не так.

Спускаясь по лестнице, я был готов петь. Мне даже хотелось летать, точно счастливому мотыльку. Я испытывал очень глубокое удовлетворение. Сразу моральное и половое. Или можно повернуть так: именно в эти минуты гармония души и тела стала всеобъемлющей и совершенной. Да, в конце вышло немножко некрасиво. Я кончил не совсем так, как хотелось: забрызгал ей блузку, влил немного в киску, немного в ротик и украсил милое личико струями восторга. Но это ничуть не умаляло удовольствия, которое я получил от сегодняшнего вечера. И вообще нехрен было связываться с Разумовскими! Мы еще вам не такое устроим!

Интуиция, которая шепнула в кабинете госпожи Троцкой, мол, пора валить, не подвела. Когда я почти спустился на первый этаж, входная дверь в салон распахнулась. В нее вошел настоящий Луций Максим. К счастью, он не заметил меня сразу. Лишь пройдя мимо и поднявшись на несколько ступеней, римлянин вдруг остановился — я это почувствовал спиной — и дрогнувшим голосом произнес:

— Молодой человек!.. Ну-ка постойте!

— Да пошел ты нах…й, мудак! — рассмеялся я и вышел на Неглинную, покуривая Светкину сигарету.

Прямо перед выходом из салона стояла та самая темно-красная римская колёсница. Возле нее четверо из свиты консула: два со штандартами, два с жезлами. Один из них, несколько удивленный столь быстрым возвращением консула, открыл дверь в экипаж. Недолго думая, я вошел, сел на широкое, мягкое кресло и сказал:

— Давай! Гони на Моховую!

Меня возничий что-то переспросил на латыни или итальянском — не знаю, на каком они там лопочут.

На что я ответил:

— Не зли меня! Просто езжай! — и махнул рукой, указывая направление.

Четверо римлян, стоявших у экипажа, погрузились, высказывая что-то по-своему, и мы поехали.

В первые же минуты я пожалел, что сел в римский экипаж: говорили они исключительно не по-русски. И я нихрена не понимал, что они от меня хотят. Решил проблему так — сурово сдвинул брови, сердито и громко произнес:

— Всем говорить только по-русски! Уважайте, традиции страны, где находитесь!

Они заткнулись. Только тот, что постарше, что-то еще вякнул шепотом для своих и потом мне на очень хреновом русском:

— Божественный, ми плохо русски! Очень русски никак!

— Будете учиться, мерзавцы! Русский — великий и могучий! Это ясно? — я нахмурился еще злее.

— Божественный, ми савсем сильна панимать! — отозвался старший

— Завтра с утра в книжный за разговорником! Все четверо, вместе с кучером! — распорядился я.

Мы проехали два квартала по Моховой, а я мрачно смотрел в окно и думал. Как из этой ситуации выкручиваться. Ведь ясно, ехать таким образом домой нельзя. А если прикажу остановиться и пойду пешком, они, непременно, увяжутся за мной. У них работа такая — следовать за консулом. Решение пришло неожиданно. Увидев в окно питейную «Бочкаревъ», я приказал остановиться. И сообщил римлянам так: