Жесть
Шрифт:
Он вытащил из кармана штанов горсть таблеток — без упаковок. Вместе с рукой вытащилась засаленная подкладка, полная свалявшейся трухи.
— Если станет совсем невмоготу — пейте сразу по две. Можно по три.
— Спасибо, призрак, — сказал человек. — А вам бы я пить не советовал. Я про алкоголь.
— А если пьянство входит в условия задачи?
— Тогда это ужасно…
Он шагнул во двор. Он вдохнул полной грудью ночной воздух и постоял так, наслаждаясь.
Вдруг и вправду сон? — тревожно подумал он…
…Когда беглец одолел последние метры, отделяющее
— Что и требовалось доказать.
Часть 2. Хроника лечения
Среда, раннее утро. ЛЮБОВЬ, КАК НАВЯЗЧИВОЕ СОСТОЯНИЕ
Она не слышала, как кто-то вошел в квартиру. Не слышала стук сброшенных туфель, не почувствовала чужого присутствия в комнате. Спала крепким сном грешницы.
Александр босиком подкрался к постели. Коробку с пирожными и букет лилий положил на тумбочку. Присел на корточки и просунул руку под одеяло… Спящая женщина отозвалась на ласку: тело, такое знакомое и такое желанное, дрогнуло, потянулось навстречу мужской руке… блаженное напряжение нарастало; прошло несколько секунд, наполненных обманчивой тишиной… и вдруг пружина распрямилась.
Молниеносным ударом в голову Марина опрокинула Александра на пол. Тут же, развивая успех, прыгнула на него и перешла на добивание, — тот с хохотом пытался защищаться, однако пропустил несколько хороших оплеух… и на том битва закончилась.
Марина торопливо вернулась в постель и села, завернувшись в одеяло. Александр хотел было подсесть к ней, увидел выражение ее лица — и одумался.
Он быстро справился с вожделением.
— Было так мило видеть тебя голой, — подмигнул он ей. — Такое зрелище… м-м-м!.. незабываемо. Спасибо.
Оказывается, она спала раздетой и под одеялом, — как нормальные люди. Когда сняла одежду? Наверное, машинально, во сне, и благополучно заспала этот факт.
— Что ты здесь делаешь?
— Хорошо ещё — я, — сказал Александр. — Ты бы хоть на ночь дверь закрывала.
— Дай сигареты… под тумбочкой… и зажигалку…
— Курни, курни. Здорово ты мне врезала, малыш, это обнадеживает. Я рад видеть тебя такой боевой.
— Который час?
— Самое время для великих дел. И вообще, если ты прикрываешься одеялом, значит, не совсем еще опустилась.
Александр сыто хохотнул. Марина выпустила в его сторону славную струю дыма.
— Чего приперся, спрашиваю?
— После твоего сумасшедшего звонка я полночи тебе звонил. А потом полночи не спал. Что за моча тебе вчера в голову ударила?
Она курила, с интересом разглядывая комнату — словно впервые видела. Наконец ответила:
— Да уж, моча… со льдом, в запотевших бокалах… смешать, но не взбалтывать… (Он ждал продолжения, уже не улыбаясь.) Копаюсь в дерьме, выискиваю куски повонючее, — сказала она, стряхивая пепел себе на ладонь. — Знаешь, Сашка, мне все
осточертело. А больше всего — виртуальная жизнь, которую кто-то за меня нарисовал.Его лицо вытянулось
— Как ты меня назвала?
— Я тебя что, как-то назвала? Извини, случайно вырвалось.
— Не, нормалёк. Я ж на самом деле Сашка. Похоже, что-то у нас с тобой меняется, только не пойму пока, к худшему или к лучшему…
— К худшему, Сашка, к худшему. Во-первых, ты зря приехал, я все равно не стану изучать под микроскопом этого урода из психиатрички. Развлекать других уродов, обученных грамоте… увольте, господин шеф-редактор. Это во-вторых. Увольняюсь я.
— Подожди, подожди, не руби, — засуетился Александр. — Я, вот, пирожные купил. Там буше, твои любимые…
— А за цветы спасибо, — сказала Марина искренне. — Позволь один вопрос. Ты знаком с главврачом Кащенки, господином Коновым?
— С чего ты взяла?
— Я все думаю, кто мог ему рассказать о моих страхах? О том, что я сижу на антидепрессантах?
— Так вот в чем дело, — с облегчением сказал Александр. — А я испугался, что ты заболела… какое-нибудь очередное дикое обострение…
— Предатель ты, дружок сердешный.
— Истеричка.
— Не истеричка. Мой диагноз — навязчивые состояния. Неуч ты.
Александр вновь повеселел.
— Куда нам до вас, интеллигентов. Значит, это из-за Конова у тебя взбрык?
…А в самом деле, почему я не хочу брать это интервью, спросила себя Марина. Не из-за того же, что маньяков вдруг запрезирала… а также читателей… всегда их презирала, и тех, и других! Так в чем загвоздка?
Не хочу ехать в Кащенку, поняла она. Не могу. Боюсь встречаться с Федором Сергеевичем… мало того, боюсь самой себе в этом признаться…
И что теперь?
— Так ты знаком с ним или нет? — напомнила она.
— Ну, знаком, есес-сно. Шапочно, через третьи руки. Как бы иначе тебя к серийнику пустили?
— Значит, про меня у вас разговор все-таки был… смелая я, значит, у вас, ироничная…
— А что, не такая?
— Такая, такая. Буше, говоришь… — она принюхалась. Комната вся пропахла лилиями. — Слушай, незваный гость, отвернулся бы. Даме одеться надо.
— Я пока тебе кофейку сварю, — с готовностью откликнулся Александр.
Он ушел на кухню и загремел там посудой, что-то фальшиво напевая.
— …При чем здесь твой Конов? — отмахнулась Марина. — Причина совсем не в нем.
— А в чем? Просвети.
— Может, голова моя не туда вставлена… Не понимаю, что со мной… Все эти люди, про которых я пишу, я ведь не знаю их… они плоские для меня, как картинки…
Сидели на полу, сложив ноги по-турецки. Кофейник — на подносе, чашки — в руках. Пирожные — на салфетках. Умел Александр сделать красиво.
— … Понимаешь, люди — всего лишь персонажи статей, — говорила Марина. — И если персонаж становится покойником… как вчера, например… к этому легко относишься, поскольку он придуман. Но если его придумала я, почему же он погиб? Не я же захотела этого? Или как раз — я?