Жесткий контур

— Давайте жрать, ну вас к черту!

Коричневая жидкость в кастрюле, когда в нее опускались ложки проголодавшихся едоков, не убывала. Мало того, у нее появилась тенденция пузыриться и шипеть.

— Многовато, пожалуй, — пробубнил Сергей и предложил слить квас, чтобы добраться до колбасы и прочей снеди, которая была положена в окрошку. Слили. Доели.

— Ну и как? — Витька самодовольно окинул взглядом товарищей, явно ожидая похвалы.

— Есть можно, — сдержанно отозвались друзья. Витька обиделся, ушел мыть кастрюлю.

К вечеру сказалась Витькина окрошка. Ребята, стыдливо пряча глаза, зачастили в конец коридора. Витьку не ругали: он страдал больше, потому что насыщался с жадностью, показывая пример. Только Сергей мрачно сказал:

— Еще Остап Бендер говорил, чтобы не делали из еды культа.

Разговора о покупке кастрюли больше не было...

Сколько времени прошло с той поры? Сергей прикидывает. Оказывается, полгода, а кажется, было все это давным-давно. Институт, общежитие, дружба с однокурсницей Светкой Кукайтис... Все это порой кажется сном. Но ведь он обязан мыслить, а не грезить, убеждает себя Сергей, и все же никак не может отделаться от сознания, словно бы он век живет в этой маленькой комнатке, где стоит его койка, а под нею чемодан, набитый бельем и книгами.

Впрочем, книги не только в чемодане. Разнокалиберные томики высятся на подоконнике, ими забита духовка в плите, которую хозяйка еще не топит, экономя дрова. На столике последняя книга, которую купил Сергей, продав на толкучке тирольки.

Книга издана великолепно: черный переплет с красным тиснением: «Жизнь Бенвенуто Челлини». Сергей упивается великолепным слогом прославленного флорентинца. Многие мысли Челлини оказались для него близкими и созвучными, Особенно эта: «В какой бы ни пришел ты дом, живи не кражей, а трудом...»

И он трудится, этот неудачливый парень Сергей Мокшанов. Бригадир хвалит его: Сергей научился владеть пневматическим зубилом не хуже заправского судомонтажника. Впрочем, а разве он не заправский?

Пришли недавно на практику парни из ремесленного училища. Направили одного из них в бригаду Аввакумова. Парнишка ходит, подавленный шумом и грохотом, боязливо косится на кран, который то и дело подтаскивает монтажникам секции палубного настила. Увидев, что Сергей доброжелательно посматривает на него, парнишка доверчиво сказал:

— Боязно тут.

— Привыкнешь, — приободрил его Сергей и позвал: — Иди-ка, помоги! За работой страшно не бывает...

Цигипало насмешливо сощурился, процедил:

— Рыбак рыбака...

После непонятой Сергеем подначки количеством бакенов Ленчик первое время ходил надутый. Ему бы извинения попросить у Мокшанова, да характер, видимо, не позволял. Поэтому и сердился Ленчик на Сергея.

— «Боязно», — передразнил ремесленника Цигипало, — небось, с девками по ночам гуляешь, а на работе боязно сделалось...

— Хватит, Леонид! — оборвал сварщика Сергей.

Цигипало изумленно воззрился на Сергея и замолчал, а тот рассказывал пареньку:

— Зубило надо держать вот так. Сначала прижми его к металлу, а уж потом нажимай на курок, иначе полетит оно у тебя, может человека ушибить... А люди иной раз и без того бывают ушибленные. — И покосился на Цигипало.

Ленчик задохнулся от возмущения, выругался, а когда Сергей позвал его, чтобы приварить скобу, зло ответил:

— Иди ты!..

Сергей рассмеялся.

— Тоже мне друг, подначки не понимаешь! Труд, говорят, из обезьяны человека сделал, а от безделья можно сварщиком стать...

Ленчик окончательно посрамлен. Сергей ловит на себе уважительный взгляд ремесленника. Тот уверен, что так говорить могут равные...

Вот бы матери об этом написать, что стали у него другие товарищи, появились другие интересы. Но разве можно?

«Отложим до лучших времен», — решает Сергей и начинает собираться: надо отнести письмо на почту.

Он смотрится в маленький кусочек зеркала. Как он не похож на прежнего Сергея! Сердитый ежик волос, простая белая рубаха вместо клетчатой навыпуск. И только черно-белый в шахматную клетку шарфик остался у него от прежнего Сергея.

А интересно все-таки, как живут хлопцы? «Зайду», — решает Сергей, опустив письмо. Садится в трамвай, и через несколько минут он — у высокого пятиэтажного общежития.

Яркие лампочки сияют в незанавешенных окнах. Сергей легко вбегает на четвертый этаж. Поворот, еще поворот, и вон она, четыреста тридцатая.

Ну, ясно, чем занимаются хлопцы. Конец семестра— «горят» курсовые проекты.

Приходу гостя рады, особенно Витька Селезнев. Опять, видно, он староста: его рукой написан график дежурств.

— Как живешь, Сергей?

— Нормально.

— С деньгами как?

— Хватает да еще остается, — улыбается Сергей.

— А остатки куда деваешь?

— Проедаю.

Смеются. Шутка сгладила неловкость первых минут. Сергей раздевается, вешает клетчатый шарфик на спинку бывшей своей кровати, заваленной листами ватмана.

Разговор не клеится, хоть и рады Сергею: на носу сессия. Да он и сам понимает.

— Значит, проедаешь? — И снова смешок, правда, теперь уже торопливо-вежливый.

— Может, помочь? — предлагает Сергей.

Помощь принимается. Витька вручает ему счетную линейку, лист бумаги, карандаш.

Расчет сложный: надо определить, как будет вести себя судно на волне. Сергей еще этого не знает. Ему растолковывают, набрасывают схему расчета.

В комнате тишина. Только изредка Витька чертыхнется, когда эпюра изгибающих моментов не получается такой, какой ей надо быть, да из чувства гостеприимства переспросит:

— Значит, проедаешь?

— Ага, — скупо отвечает Сергей, осторожно орудуя хрупкой линейкой.

Но вот расчет закончен. Судно на волне держится хорошо. Можно и уходить. Но Сергей медлит: знакомые лица, знакомые мелочи в комнате...

— А у нас скоро спуск дизель-электрохода, — произносит Сергей и неуверенно добавляет: — Эх и жмем! Нашей бригаде поручили спусковые полозья делать. Бригадир у нас отчаянный. Если, говорит, первыми закончим, нас могут в рейс взять. Мало ли что в походе может случиться! Монтажники всегда нужны...