Жестокая тишина

Днем на съемочной площадке я мог игнорировать свое чувство вины. Но ночью я был беспомощен, меня мучили кошмары. Во сне я снова и снова возвращался в свою мансарду, которая стала моей камерой пыток. В своих сновидениях я убивал Бетти Мей ударом кинжала, затрахивал ее до смерти. Кровавые липкие пятна расплывались на простынях, кружились темным водоворотом в ванне. Кровь девственницы, принесенной в жертву, была делом моих рук. Но эта жертва не была принята богами, на них это не произвело никакого впечатления. Когда утром я просыпался, то чувствовал себя так, словно вернулся из мертвых. И так каждое утро.

Кошмары продолжали мне сниться и после окончания съемок. Я старался как можно меньше спать с Лорой. Мне не хотелось, чтобы она видела, как я просыпался весь в поту, крича, что я невиновен. Я постоянно думал о Пандоре и вспоминал каждое мгновение, которое мы провели вместе в бунгало отеля «Бель Эр». Я снова и снова вспоминал, какой она была в ту ночь у бассейна. Я воображал различные сцены, которые будто бы происходили между нами. Но все это были лишь грезы. И только когда Хэммонд позвонил мне и вызвал на дуэль, я начал спать спокойно, без страхов.

Неожиданно мои мольбы были услышаны. В конце концов боги не оставили меня – жертва Бетти Мей не была напрасной. Этот звонок был началом медленного излечения от болезни, которая разъедала мою душу. Я шел на поправку.

Подготовка к дуэли стала моим лечением. Я почувствовал себя лучше, стал сильнее и собраннее, чем был все эти долгие месяцы после встречи с Пандорой. Я снова начал действовать, чувствовал себя свободным, мне нравилась ирония, с какой я говорил с людьми, и за все это я должен был благодарить Хэммонда. Но я все еще ничего не испытывал к нему, кроме презрения. Хэммонд был типичным мужем-глупцом, болваном, который не знал, каким сокровищем владеет, невеждой, не понимающим настоящей красоты своей жены. Он заслуживал того, чтобы потерять ее. И он ее потеряет.

Вызов Хэммонда на дуэль и его желание сражаться на машинах несколько изменили мое мнение о нем. Это был неожиданный жест. Этот мудак просто сумасшедший: нелепо и абсурдно, когда обычный человек вызывает на дуэль одного из лучших каскадеров, не имея ни малейшей надежды победить его. Да я в своей жизни разбил машин больше, чем Хэммонд их водил. Хотя, должен признать, в его глупости была несомненная храбрость. Откуда он ее набрался? Может быть, Бетти Мей значила для него больше, чем я предполагал? Может быть, она подействовала на него так же сильно, как подействовала на меня Пандора? Наверное, Бетти Мей открыла нечто большее, чем то, что было у нее между ног. Она открыла запертую потайную дверь в психике Хэммонда.

Но дело заключалось и в самой Пандоре. Тут все было под вопросом. В ее отношениях с Хэммондом я ничего не заметил такого, что давало бы мне возможность предположить, что она недовольна им. Но я знал, что она должна быть недовольна. Она никогда не забудет, что произошло между нами. Пандора желала меня тогда, она должна захотеть меня и сейчас.

Целый день я переоборудовал «бентли», в частности, приделал новый ремень безопасности, конструкцию которого разработал сам. Он мог спасти меня при сильных и резких толчках. Ремень сам натягивался до столкновения и ослаблялся после. Он давал мне возможность менять положение тела после столкновения. Эти положения были бы очень выразительны на экране, ведь это гораздо интереснее, чем если бы человек просто скованно сидел за рулем автомобиля. Я мог податься в сторону на пассажирское сиденье или спуститься почти до самого пола, держа голову под любым углом. Это могло бы выглядеть очень эффектно – как если бы я сломал себе шею. Максимум реализма – такова всегда была моя цель.

Мне пришлось рассказать Лоре кое-что о том, что я делал, потому что мне могла понадобиться ее помощь. Она станет моим секундантом во время дуэли, поскольку без секунданта не обойтись. Хэммонд слишком глуп, чтобы подумать об этом. Кроме того, к кому бы он мог обратиться? Как он мог рассказать кому-нибудь, что собирается сделать? Я мог себе представить реакцию друзей Хэммонда, которых я видел у бассейна в нарядах от лучших модельеров. Их мораль была написана на них, как фирменные наклейки на их модной одежде. Но на этой одежде были вышиты не их инициалы.

– Это не очередное «приключение», – сказал я Лоре, употребляя термин из нашей игры.

– Что ты имеешь в виду?

– Это не женщина.

– А кто?

– Мужчина.

– Ты что, собираешься трахнуть мужика?

– Очень остроумно!

Лора была готова сделать то, что ей прикажут, но я видел, что она встревожена. Лора понимала, что это как-то связано с Бетти Мей, с ее смертью. Она знала, что произошел несчастный случай, я сам сказал ей об этом. Она очень страдала из-за смерти Бетти Мей, но еще больше из-за существования Пандоры. Я уже не играл по правилам, и Лора прекрасно понимала это, потому что теперь я всегда трахал ее только в зад; я не хотел видеть ее лицо. Я видел совершенно другое лицо. В мыслях я был с Пандорой.

Может быть, нужно сказать Лоре, что парень, с которым у меня должна состояться дуэль, – муж Пандоры? Я почти признался ей в этом. Она имела право знать всю правду. Я не любил врать ей, и все же ничего не сказал.

Хэммонд вызывал во мне странные чувства. Мне он был несимпатичен, но я поймал себя на мысли, что думаю о нем, когда должен думать только о Пандоре. По мере приближения дня дуэли я практически забыл о ее существовании. Я был весь поглощен мыслями о Хэммонде.

В глубине души я знал, что испортил весь эффект от дуэли. Я не был уверен, действительно ли я хотел убить его, но я рассчитывал раздавить его самим фактом его поражения. Не было ничего от психологической драмы, когда я в роли Ахилла, а Хэммонд в роли Гектора встретились лицом к лицу на огромной равнине Сан-Бернардино, как перед стенами Трои. В классическом мире все решалось прямо и открыто, с помощью силы, и решения были просты и понятны.

Когда Парис пожелал Елену Прекрасную, он взял ее. Они оставались вместе до конца Троянской войны, постоянно желая друг друга. У Париса не возникло чувства вины, когда он оставил свою жену. Что же касается Елены, то жена Париса для нее не существовала вообще! Кто теперь вспоминает ее имя? Поэтому Хэммонд и его имя тоже исчезнут из истории.

Но я не убил Гектора. Самое лучшее, что я смог сделать, – это позволить ему думать, что он победил. Это значило, что нам снова придется драться. Когда он уходил от моей пылающей машины, довольный своей победой, я уже начал обдумывать свои последующие действия. Мне снова придется переписать свой сценарий. Я вылез из машины и сразу же позвонил Лоре по радиотелефону:

– Он жив, черт побери! Доберется до шоссе минут через двадцать или через полчаса. Обязательно подбери его. Я перезвоню тебе через час.

Потом я позвонил своему приятелю-механику в Сан-Бернардино. Он приехал со своим грузовиком-тягачом и за пятьдесят долларов сделал свое дело. Никаких вопросов – никаких ответов. Я снова позвонил Лоре. На нее, как всегда, можно было положиться: она подобрала Хэммонда на шоссе, и теперь везла его к Пандоре. К моей Пандоре. К ее лицу, к ее телу и душе. Именно из-за тебя и разгорелся весь этот сыр-бор.

6

Он вернулся к себе в мансарду и в ожидании Лоры покормил собак. Ему нужно было отвлечься. Начал мастерить новую модель самолета, но никак не мог сосредоточиться. Кусок бальсового дерева сломался у него в руках – пропало полчаса работы.

Просмотрел почту. Там было письмо от агента и фотокопия записки с отказом из студии «Парамаунт». Его сценарий «Ящика» снова завернули. Уайлдмен знал почему, это была та же причина, что и раньше. Все считали, что это просто «чернуха»! Люди приходили в ужас от того, о чем рассказывала эта история, хотя рассказывала она о том, что они уже знали и чего боялись. Весь мир был сплошной «чернухой». И только деньги или их обещание могли придать ему блеск в глазах людей. И они платили за этот блеск. Но этот блеск никогда не следует смешивать со светом.