Жестокие и любимые
Шрифт:
Но Джек захотел меня, такой, какая я есть.
Кроме того, он остался после нашей близости, он все еще здесь, со мной, я не была настолько ужасной, чтобы он передумал и ушел. Он не плод моего воображения. Он здесь, он реален и пахнет в точности как его комната, и я растворяюсь в нем, пытаюсь растянуть каждую секунду роскошной золотой дымки, другими словами, блаженства этой теплой смятой постели с этим теплым растрепанным парнем, от которого я без ума.
Наконец Джек приоткрывает один сонный голубой глаз и, встретив мой распаленный взгляд, хрипло смеется.
– Доброе утро, моя жутко прекрасная.
– Я разрабатывала план, – говорю я, – как лучше всего убить тебя во сне.
Джек
– Делай это долго и мучительно. Обожаю страдания.
– Именно поэтому я убью тебя быстро и безболезненно. Сверну шею для верности.
Он тычет в мое предплечье.
– Ты не смогла бы свернуть мне шею, даже если бы попыталась.
Я вскарабкиваюсь к нему на бедра и пытаюсь обхватить руками его шею. Он слабо сражается со мной, а затем, смеясь, притягивает меня к себе.
– Моя порочная девочка.
– Помнится, раньше ты называл меня проказницей, – шепчу ему в ухо.
Он лениво поглаживает меня по спине.
– Как ты? Тебе больно?
– Я переломана надвое и никогда больше не смогу ходить, – невозмутимо отвечаю я.
– Да, – шипит он, сильнее прижимая меня к себе. – Теперь ты никогда не сможешь сбежать.
Я закатываю глаза и выпутываюсь из его объятий.
– Пойдем, мой ужасно великий. Нас ждет новый день, восхитительный и полный грядущего разочарования. И еды.
Он не встает, предпочитая наблюдать, как я натягиваю на себя шорты и футболку. Затем стонет и прячет лицо в подушке.
– Не хочу никуда идти. Хочу остаться здесь навсегда.
– Для «навсегда» у меня здесь недостаточный запас чипсов, – противоречу я и морщусь, поскольку острая боль пронзает низ живота. Джек вскакивает с постели и поддерживает меня рукой.
– Ты в порядке?
– Нет, все болит, я умираю.
– Я тебя предупреждал.
– Нет, не предупреждал! Не было никаких предупреждений! Только много грубой грязной болтовни!
– И смеха. Много хорошего смеха.
Я краснею, а он, заключив меня в объятия, тянет обратно в кровать и вздыхает в мои волосы.
– Прошли годы с тех пор, как я так смеялся. Спасибо.
– Ай-яй-яй, какой же ты тогда эскорт? Это мне полагается благодарить тебя за секс. Или заплатить. – Я перегибаюсь через край кровати и шарю в поисках чего-нибудь, кроме пыли. Нахожу бюстгальтер, а там и монетку, которую мне дала Иветта, и кладу десять центов ему в ладонь.
– Вот. За твои услуги.
Джек рычит и нежно покусывает мою шею.
– Думаю, я стою немного дороже.
– Даже не знаю, – отвечаю я нараспев. – Сперва ты должен это доказать.
Он переворачивает меня на спину, и я вскрикиваю.
– Доказать это? – спрашивает он, прислонившись своим лбом к моему. – А что же тогда было прошлой ночью?
– Разминка, – решаю я. – Аперитив. Кроме… фу-у, пожалуйста, давай не будем привносить в это странные пищевые аналогии, не хочу быть сравненной с рестораном.
– Ты самый лучший ресторан в мире. Четыре звезды «Мишлен», – утверждает Джек, и я отталкиваю его. Он встает и, смеясь, натягивает джинсы. И именно в этот момент в комнату заходит Иветта и, конечно же, созерцает во всей красе член Джека. Она смотрит на него, затем на меня, наконец, на лицо Джека и кивает словно ценитель искусства.
– Девять из десяти.
* * *
Я, Айсис Блейк, решила, что секс – это хорошо.
У меня в голове есть
– Санта реален, – говорю я, забирая свой буррито с прилавка с едой.
– Он нереален, – опровергает Джек, обходя работника кафетерия с полным подносом разных блюд.
– Два слова еще никогда никого ни в чем не убеждали.
– Нет, убеждали. «Это дерьмо», – произносит Джек.
– Что «дерьмо»?
– Приквел «Звездных войн».
– Ну вот, теперь ты прав, и я забираю свои слова обратно, потому что была неправа, ты полностью убедил меня всего двумя словами. Черт. Ненавижу ошибаться.
– А я обожаю быть правым, – отвечает он с придыханием, и я пинаю его под столом. Нет, не его, он слишком быстро убирает ногу, и я попадаю по деревянной ножке. Своей голенью.
– Ай.
Джек целует меня в макушку.
– Сама на себя беду накликала.
Я падаю лицом на стол в напускных рыданиях.
– У меня повсюду синяки. Я ферма синяков. Магнит. Сигнит. Однажды люди будущего, которые не будут знать, что такое синяк, поскольку технологии будут настолько развиты, что ни у кого никогда их не будет, придут ко мне, и я покажу им свою задницу. Это будет мой величайший вклад в развитие человеческой цивилизации.
Это настолько впечатляет Джека, что он делает глоток содовой.
Иногда я ловлю его улыбку, когда несу какой-нибудь глупый вздор. Но это единственное, что действительно изменилось.
Раньше секс был странной, пугающей смесью из кружевных трусиков и дам, которые все время кричат в порно, словно им больно, к тому же меня всегда беспокоили неловкие вопросы типа «а что, если я забавно пахну?» или «а что, если во время близости мой подбородок под любым углом выглядит жирным?». Раньше я думала, что мне придется сбривать все начисто, быть гладкой, как дельфин, каждый день своей жизнь ради парня, чтобы не вызывать у него отвращения. Раньше я злилась на секс, ненавидела его, презирала, потому что единственный человек, которого я думала, что люблю, использовал его для того, чтобы причинить мне боль. Секс был мечом, которым я не хотела порезаться снова, тигром, который уже однажды меня покалечил, и я бы скорее с радостью отправилась в яму из едких смол, чем вошла бы вновь в то тигриное логово.
Так что, полагаю, Джек Хантер – это яма из едких смол. Но мы и так это знали.
– Протестую, ваша честь, – вмешивается Джек, – я не омут из основных кислот.
Я целую его в щеку и встаю.
– Пойду в библиотеку, подразню животных глупее меня. Парней...
– Не поощряй их. – Он закатывает глаза. – Они могут воспылать к тебе страстью, и тогда мне придется с ними покончить.
Я посылаю ему многозначительный взгляд, и он вздыхает.
– Деликатно. И в соответствии с гуманной процедурой ООН.