Жестокие игры

Глава вторая: Говоров. Помощник.

Кто же мог предположить, что моя пассия воспылает столь безумной страстью, что даже забудет о культе своего неподражаемого тела и будет так расточительствовать им, требуя от меня адекватных действий. Моя энергетика трещала по всем швам, а физические силы нуждались в пополнении, причем, очень срочном. Иначе скоро буду походить на ипохондрика, качаемого ветром. Поэтому на очердное требование Окуневой — немедленного переезда в её трехэтажный «Эдем», я ответил категорическим отказом, облачив его в более или менее приемлимую форму. Майя обрела дурную привычку — после каждого моего грубого слова впадать в прострацию, а то и лишаться чувств.

— Любовь моя, — сказал я, равнодушно гладя её роскошное тело, — мы с тобой погрязли в неге и праздности. А ещё древние греки говорили: «Оциа дант вициа» (праздность рождает пороки). А потому, чтобы не деградировать до уровня двух влюбленных шимпанзе, нам с тобой надо срочно заняться делом.

— Работа — не волк... — с дурацким смешком начала она, пытаясь превратить мои серьезные намерения в глупую шутку. Очень не хотелось ей менять стиль жизни. Но я самым решительнешим образом её перебил. Сказал строго:

— Майя, я удивляюсь твоей несерьезности и безответственности. Еще Ромэн Роллан однажды заметил: «Когда в жизни нет иной цели, кроме себялюбивого счастья, жизнь вскоре становиться бесцельной».

— Дурак он — твой Роллан, — безапелляционно заявила она. — Все философы были импотентами, потому и говорили всякую чушь.

— Он писатель.

— Писатели — тоже. Ну их к шутам. Поцелуй меня, Макс. — И её губы сладострастно потянулись к моему усталому телу.

— Нет, нет и нет! — решительно отверг я её очередные притязания, вскавая с кровати и натягивая брюки. — Вам, мадам, не сбить меня с пути добродетели. Твой патрон ждет от меня решительных действий. И я докажу, что он сделал правильный выбор.

— Я тобой горждусь, Макс! — Окунева нехотя встала, накинула на голое тело халат. — Но только как ты раздобудешь этот договор? Мне кажется, что это невозможно.

Я очень удивился её словам. Значит, она не такая уж пешка, как я думал прежде, если посвящена в суть моего разговора с Потаевым. Это надо будет учесть в дальнейшем.

— Секрет фирмы, — подмигнул я. — Я моя фирма, как известно, веников не вяжет. Понятно?

— Понятно. Пойду заварю кофе.

На прощание я, посмотрев на часы, сказал деловито:

— Увидемся в пятницу.

— Как?!! — задохнулась она возмущением. — Ведь это целых три дня?!

— Вот именно. Это как раз то время, чтобы эквам сэрварэ мэнтем (сохранить ясный ум) и подумать над высказыванием — «ад когитантум эт агэндум хомо натус эст» (человек рожден для мысли и действия).

— Макс, ты разбиваешь мое сердце, — закапризничала она. — Я не переживу этих трех дней!

— Ты уж постарайся, милая. Но на всякий случай напиши на мое имя завещание. Так будет спокойнее и тебе, и мне. — И направился к выходу.

— Нахал! — услышал за своей спиной.

С этим я и покинул её особняк, думая о том, как бы мне поделикатнее отделаться от этой Наяды. С моими внешними данными, о которых я говорил ранее, и умственными способностями, в коих наблюдательные читатели уже успели убедиться, да к тому же, что очень немаловажно, со знанием латыни, ваш покорный слуга мог рассчитывать и на более приличную партию. Интересно, есть ли у Потаева дочка? А что, союз крутого мафиози и не менее крутого контрразведчика мог бы привести к очень даже неплохому симбиозу. Но это потом. А сейчас мне нужно думать исключительно о деле.

Я шел на встречу с любимым зятем своего шефа Веней Архангельским. Из этого симпатичного маменькиного сынка я решил сделать своего верного помощника, или, говоря официальным языком протоколов, — завербовать, произвести на свет нового агента ФСБ, каким когда-то был сам, а проще говоря — стукачка-с. Да-с. Более того, я вознамерился с ним подружиться и поддерживать наши отношения до тех самых пор, когда высокий суд не разведет нас по разные, так сказать, стороны баррикады. Я, лично, очень бы этого хотел.

Дело в том, что любимому тестю Вени Архангельского Танину было невдомек, что его зять ещё полгода назад продал его и весь их Высший экономический союз со всеми потрохами. Если бы ему кто об этом сказал, то он бы наверняка сильно расстроился, а у Вени возникла бы после этого масса проблем. А если бы об этом узнали члены вышеназванного Совета, то он мог разом и навсегда избавиться от всех проблем. Хотел этого Архангельский? Уверен, что — нет. И эта уверенность поддерживала меня с тех самых пор, когда я решил служить сразу двум «господам».

Вениамин Маратович Архангельский был пай-мальчиком. Во-первых, — очень воспитанным и вежливым. Самым распростарненным в его богатом лексиконе было слово «извините». Было заметно, что извиняться доставляет ему большое удовольствие. Во-вторых, — очень образованным и начитанным. Он не только знал назубок таблицу Менделеева или теорию относительности Энштейна, но и мог полчаса кряду читать стихи Робиндраната Тагора или дядюшки Гомера. В-третьих, — был очень исполнительным и обязательным. Эти качества особенно нравились его тестю. И, наконец, в-четвертых, — был настолько серьезен, что начинал улыбаться моим плоским шуткам тогда, когда другие переставали смеяться. Словом, он обещал быть классным агентом. Как человек слабохарактерный, он быстро поддался моему обоянию и теперь смотрел на меня, как невинная девушка на отставного гусара — робко, боязливо и восторженно.

Мое предложение встретиться, сделанное в обстановке строжайшей секретности, было вопринято им с таким воодушевлением и этузиазмом, что мне невольно стало его жаль. Бедный Венечка-Бенечка, он даже представить не мог какой удар готовит ему его кумир, пребывая пока в том счастливом состоянии, когда яркие мечты бегут далеко впереди серой и унылой действительности. Я на мгновение представил — какая ожидает его дорога назад, и содрогнулся. Нет, не хотел бы я оказаться на его месте. Очень не хотел.

Ровно в десять ноль ноль я подходил к кафе «Интим». «Клиент» уже сидел за столом в дальнем углу зала. Увидев меня, вскочил и, радостно светясь симпатичным лицом, побежал на встречу. Поймал мою руку мягкими и нежными цыплячьими ручками, принялся энергично трясти.

— Здравствуйте, Максим Казимирович! Очень рад вас видеть! — проговорил он так, будто сделал открытие мирового значения.

— Привет! — небрежно бросил я и, обведя зал подозрительным взглядом, строго спросил: — «Хвоста» нет?