Жестокий мир мужчин

Хоть и не виделись мы давно, но на доброжелательный прием я все-таки рассчитывала, некогда у нас сложились очень хорошие отношения.

Гаврилов работал семь-восемь часов в день, обычно с утра и часов до трех, в это время скорее всего свободен, хотя мог отсутствовать дома, в этом случае мой приезд оказался бы напрасным.

Я поднялась на крыльцо с коваными перилами и симпатичным фонарем у входа и нажала кнопку звонка. Ждать пришлось недолго, дверь распахнулась, и я увидела юную красотку в коротком сарафане. Она улыбнулась и спросила:

– Вам назначили?

– Боюсь, что нет, – ответила я. – Я бы хотела поговорить с Александром Анатольевичем, если это возможно. Моя фамилия Верховцева…

– Заходите, я сейчас узнаю…

Я оказалась в просторном холле, а девушка стала торопливо подниматься по лестнице на второй этаж.

Я огляделась и даже присвистнула: дела Гаврилова явно шли в гору. Старый купеческий особняк ему достался по наследству, весь первый этаж занимала когда-то его бабушка. На втором этаже жили две одинокие старушки. Удобства в доме отсутствовали, и бабули очень тяготились этим. Вступив во владение первым этажом, Гаврилов продал свою квартиру, купил в новом районе две однокомнатные и переселил в них соседок-пенсионерок. Старушки остались довольны, а художник получил купеческий дом в свое полное распоряжение.

Второй этаж был чуть меньше первого, сломав наверху все перегородки,

Гаврилов устроил там прекрасную студию. После чего деньги у него кончились, и первый этаж оставался таким же, каким был при его бабушке. Старые обои в цветочек, мебель пятидесятых годов…

Теперь холл поражал дорогой отделкой, огромным ковром и хрустальной люстрой. Да, многое изменилось за эти пять лет.

– Привет, – услышала я, а повернувшись, увидела, как Гаврилов спускается по лестнице.

– Здравствуй. – Я улыбнулась и пошла ему навстречу. – Ты работал?

– Нет. Валялся на диване и читал о жизни Леонардо. Очень поучительно, скажу я тебе. Но если бы даже и работал, по случаю твоего визита с радостью бы забросил все. Сто лет не виделись, да?

– Лет пять, – поправила я. – О делах не спрашиваю. Судя по всему, они в порядке.

– Не жалуюсь. Что называется, попал в струю. Хорошо это или плохо для художника – еще вопрос, но хорошо жить мне нравится. Хочешь, поднимемся в студию?

– С удовольствием, – согласилась я.

Студия осталась прежней, просторной, светлой, широкие окна без занавесок, картины…

– Выставку готовлю, – словно извиняясь, заметил Гаврилов.

– Я была в Доме искусств, услышала по радио и посетила…

– А мне говорили, что ты живешь затворницей, – усмехнулся он.

– Людям свойственно все преувеличивать.

Около часа мы беседовали только о его картинах, некоторые я видела впервые и очень заинтересовалась ими.

– А ты изменился, – констатировала я с некоторой растерянностью.

– Наверное, только дураки не меняются, мне скоро сорок, на многое начинаешь смотреть иначе, другими глазами, так сказать…

В этот момент я остановилась в удивлении, потому что обнаружила свой портрет. Без рамки, небольшой по размеру, он стоял возле стены, и в первое мгновение я даже не узнала себя, так странно выглядело лицо на полотне.

– Не помню, чтобы я тебе позировала, – улыбнулась я.

Гаврилов поставил портрет на стол, посмотрел на него и усмехнулся:

– Года три назад мне пришло в голову… Ты не желала ни с кем общаться, и я написал по памяти…

– По-моему, я здорово смахиваю на колдунью. И почему здесь у меня темные волосы? Это видение художника?

– Прихоть, – улыбнулся Гаврилов. – Я был влюблен в тебя, ты догадывалась?

– Нет.

– Ну и хорошо. Ты никого не замечала вокруг, у тебя был твой Илья, а остальные вроде бы вовсе не существовали. Сначала подобное кажется обидным, потом привыкаешь, а через некоторое время даже начинаешь считать вполне естественным. Когда мы перестали видеться, я вдруг понял, как мне недостает тебя. И вроде бы злился, а еще написал твой портрет. Теперь это выглядит мальчишеской выходкой. Но портрет мне нравится, хотя, конечно, это не портрет вовсе, а жалоба на жизнь бедного провинциального художника.

– Насчет бедности ты переборщил, – засмеялась я.

– Я имею в виду духовное оскудение. Сейчас все кому не лень считают своим долгом швырнуть в мой огород увесистый булыжник.

– Это потому, что ты деньги зарабатываешь, – утешила я.

– Конечно. Какой-то идиот выдумал, что талант и бедность друг без друга не существуют и быть богатым вроде бы стыдно. Чепуха. Талант либо есть, либо его нет, а все остальное – вторично.

– Меня радует, что ты богатый талант, – засмеялась я и устроилась в кресле возле огромного окна.

– Ты ведь не просто так пришла. Что случилось? – спросил Гаврилов, подходя ближе.

– Скоро возвращается Илья.

– Я помню. – Он кивнул и стал смотреть в окно. – Но есть что-то еще…

– Есть, – согласилась я. – Наверное, это звучит довольно глупо, но я решила выступить в роли частного сыщика.

– То есть? – удивился Гаврилов.

– Я пытаюсь выяснить, что в действительности произошло той ночью.

– И что, удалось посрамить милицию?

– Я нашла человека, который видел убийцу Андрея, – уверенно заявила я.

Гаврилов нахмурился, потом отошел к столу, налил в две рюмки коньяка и направился ко мне.

– Это ведь не шутка? – тихо спросил он.

– Нет.

– Господи. – Он покачал головой. – Разумеется, это не Илья… не хотел бы я пережить такое…

– Я и тогда знала, что это не Илья, но… в общем, ты прав. Я не могу не думать о том, что, если бы этот свидетель сказал тогда правду…

– Давай-ка выпьем, – усмехнулся Гаврилов, мы выпили и некоторое время сидели молча. – Этот человек, я имею в виду убийцу, кто-то из наших? – спросил Гаврилов минут через пять.

– Я не знаю, кто он. Свидетель утверждает, что в ту ночь видел его впервые.

– И что ты думаешь?

– Что я могу думать? Я хочу найти этого человека.

– А зачем? – несказанно удивил он меня своим вопросом.

– Немного странно, не так ли? – спросила я.

– Что странно: мой вопрос или то, что ты так стремишься узнать правду? Илья возвращается, может быть, не стоит ворошить прошлое? А ну как то, что ты узнаешь, окажется тяжелым ударом…

– Тебе что-нибудь известно? – насторожилась я.