Жестокость и воля

Кряхтя, Михута уселся на тюфяк и провел рукой по взъерошенным волосам.

— Я вот вроде и не кирял, а череп трещит, как арбуз.

— Ну да, не кирял, — болезненно скривился Чернявый. — Пол-литра накатил сразу и потом еще добавлял.

— Главное, что дело сделал — тебя притарабанил и сам цел.

— Слышь, Михута, ломает меня, — повторил Чернявый. — Мне б «колес». Да хрен с ними, с «колесами», хоть бы чем ширнуться.

Михута положил себе на колени куртку, которой накрывался ночью, пошарил в кармане, вытащил измятый бумажный кулек и бросил Чернявому.

— Держи.

— Это че?

Трясущимися руками он развернул кулек и увидел несколько таблеток. Пока Михута ходил на кухню за водой, Чернявый смотрел на таблетки, не веря своим глазам.

Михута, гремя ботинками по дощатому затертому полу, подошел к шефу и протянул ему грязный захватанный стакан с водой.

— Запей, это эфедрин.

— Где взял?

— На соседнем огороде нашел. Чернявый проглотил таблетки, запил водой и откинулся на измятую подушку.

— Да ты че, сказать не можешь?

— А то я не знал, что тебя всегда с утра ломает. Приберег штучку-другую.

— Молоток, — похвалил его Чернявый. — Ненавижу, когда ломает.

— Так когда-нибудь копыта откинешь, — закуривая, сказал Михута. — На хрена тебе эти «колеса»? Жрал бы водяру, и никаких проблем. Утром похмелился стопариком — и опять живой.

— Это я на зоне подсел. Пробовал даже кирять и ширяться одновременно. Ни хрена. Один раз чуть мотор не сдох. Ты че, так всю ночь на мошке и сопел?

— У меня тут не гостиница, — самозабвенно дымя, сказал Михута, — что есть, на том массу и давим.

— Дай дыма, — попросил Чернявый.

Михута закурил еще одну сигарету и протянул ее шефу.

— Отпустило, — блаженно улыбнулся Чернявый, попыхивая сигаретой.

Пепел он стряхивал на грязный пол рядом с кроватью.

— У тебя же вроде другая хаза имелась?

— А я ее поменял.

— Чего, херовая была?

— Соседи заманали. Стали бухтеть участковому, что я, мол, поздно прихожу, кодлы всякие ко мне ходят.

— А хуля тебе этот дядя Степа?

— Воспитывать начал. Я его послал подальше и свинтился оттуда. На хера мне это надо? А тут ништяк, все тихо, никакая падла не возбухает.

Чернявый покосился на окно.

— Ты бы завесил чем-нибудь, — сказал он. — А то эта решка мне о зоне напоминает. Да и балдоха кумпол жарит.

— Так повесить нечего, разве только обезьяну дохлую.

Они засмеялись. Шутка очень понравилась Чернявому, и он долго не мог успокоиться.

— Ну ты дал. Обезьяну дохлую. Вот это был бы ништячок.

— Или трусняк чей-нибудь. Они снова расхохотались.

— Я одну такую знаю, — сказал развеселившийся Чернявый, — у нее станок размером с самосвал.

— Ты че, в натуре, фуфел не гонишь? Точно как самосвал?

— Бля буду.

— Так познакомь, я всю жизнь о такой биксе мечтал.

— Не гони.

— Зуб даю.

Еще несколько минут они обсуждали, кому какая бикса нравится и что с ней можно сделать. Глянув на окно, Чернявый спросил:

— А ты сам решки ставил?

— Да ну, что я, максим? Они тут уже стояли, когда я вселился.

— На хрена?

— Так это же служебная квартира.

— Как же ты в нее попал?

— Я тут дворником числюсь.

— В натуре?

— Без балды.

— Че, сам параши чистишь?

— Обижаешь, шеф. Я в своей жизни тяжелее болта ничего не поднимал.

— Во бля, — захохотал Чернявый. — А он у тебя что, до колена?

— А на хрена, ты думал, мне баба со здоровым станком нужна? Ладно, Чернявый, ты посиди тут за решкой, а я за пузырем сгоняю. Ты ж похмелился, мне тоже надо.

— Ладно, только копытами побыстрей шевели, а то мне тут одному неохота париться.

Михута пошарил рукой под тюфяком, вытащил пистолет «ТТ» и передал его Чернявому.

— Держи, это тебе на всякий пожарный.

Тот проверил затвор, обойму и удовлетворенно положил пистолет на колени.

— С братишкой-то оно надежнее.

— Я двери закрою на ключ. Никому не открывай.

— А то.

Когда Михута вышел из квартиры, Чернявый глубоко вздохнул и закрыл глаза. Сейчас он пребывал в спокойном расслабленном состоянии. Ломка прошла, озноб больше не беспокоил, боли в позвоночнике и дрожь в конечностях исчезли.

Он даже успел задремать, пока его отбойщик мотался за бутылкой водки. Наконец Чернявый услышал, как поворачивается ключ в замке и открывается входная дверь.

Михута зашел в квартиру, держа в руке бутылку водки, а под мышкой банку консервированных огурцов. Следом за ним через порог ступил Болт.

— Шеф, ты живой? — крикнул Михута, заглядывая в комнату.

Чернявый открыл глаза и недоуменно посмотрел на Болта, щерившегося в улыбке гнилыми зубами.

— А ты откуда взялся?

— Так… решил поссать возле дерева, смотрю, этот халдей топает.

— Я его на обратной дороге встретил, — объяснил отбойщик. — Хотел ему пендаля в жопу дать и отправить подальше, а он как рассол увидел, аж затрясся. Я ему из-за пазухи пузырь показываю, Болт, конечно, усох.

— Че ж я, хуже его? — пробухтел Болт.

— Ладно, не кипишуй, пошли на кухню. Следом за ними туда притащился и Чернявый.

— Тут все по-цивильному, — оглядев обстановку, сказал он. — Есть где забуриться.

На небольшой кухне стояли газовая плита, стол и два стула, покосившихся, но целых. Один из стульев, конечно, достался главарю, другой занял хозяин квартиры, а Болту пришлось примоститься на подоконнике.

Пока его подчиненные вскрывали банку с огурцами, бутылку и разливали белую по стаканам, Чернявый курил.

— Болт, пацанов видел? — спросил Михута.

— Не-а, наверное, массу давят. Я вчера, когда сваливал, они еще там баб трахали по подсобкам.

— Тебе-то хоть досталось?

— Да ну их на хрен, — Болт махнул рукой. — Я как белый человек еще пузырь с собой прихватил, но где допивал, не помню. Утром проснулся под каким-то забором.

— Это заметно, — сказал Чернявый, разглядывая испачканные, измятые брюки и рубашку Болта. — Скажи спасибо, что менты не повинтили.

— Кому сказать?