Жидяра

— Хватит, хватит, зема, уймись, прошептал кто-то ему в ухо. — И, главное, не шуми: караул услышит — у нас будет много неприятностей. Миша позволил усадить себя под стену. В камере снова все затихло, только возле ведра с водой матерно шипел и булькал, приводя себя в порядок, азиат. К глазку снаружи приблизилось чье-то лицо, приклеилось, повисело и снова отклеилось.

— Видел? — прошептал Мише сосед. — Часовой палит. Миша кивнул, потом посмотрел в сторону азиата. — А это что за урод?

— Да хрен его знает! Я с ним вместе не пил.

— Бурый. — Это еще не бурый. Но нас всех ненавидит — точно. У них, азиатов, всегда так бывает, когда ты либо слишком уж сильнее их, либо слишком слабее. Тогда они ненавидят тебя либо за твою силу, либо за твою слабость. Если между тобой и ими примерное равенство, они хорошо к тебе относятся, Почему это? — Миша был явно заинтересован. — Ну, потому что либо им не надо опасаться твоей силы, либо в них не будит дурных инстинктов твоя слабость, — губарь осторожно вытащил из углубления

стены бычок и подкурил. — Вот, скажем, в нашем батальоне мы очень даже неплохо с ними живем — они такие клевые, вроде, ребята, без западда, если нужно, то и выручат. Но это потому, что у нас равенство в силах. А было бы их меньше или больше, все, наверное, было бы по-другому.

Помолчали, Потом Миша спросил: — А что, караул стоит стремный, что вы все так

шугаетесь? — Да нет, этот караул еще ништячный, — ответил сосед. — Просто береженого Бог бережет, а небереженого… — он затянулся. — Вот если ДШБ заступит, тогда посмотришь на стремный караул, зема.

— А что будет?

Увидишь, зема. Кстати, — сосед встрепенулся. — Тебя как зовут? Миша.

— Ништяк. А меня — Серый, Из Красноярска.

— А я из Харькова,

Они пожали друг другу руки.

— Первый раз на губе?

— Да. А ты?

— Да уж со счета сбился, — ответил Серый. — В этот

присест уже двенадцатые сутки сижу.

— Сколько? — Миша посмотрел на него с уважением,

Серый равнодушно пожал плечами:

— Вот так как-то получилось. Долго ли умеючи?..

— А за что тебя?

Неуставняк… Да какая, в общем-то, разница, зема? Сижу и сижу.

Время близилось к ужину.

— Смена караула скоро, — сказал Серый.

Почти в ту же секунду из-за двери послышался многоногий топот сапог, голоса, звяканье штык-ножей на автоматных стволах. Заскрежетал замок, дверь со скрипом начала открываться. Все встали. В камеру вошли давешний дохяяк-пэвэошник и здоровенный лейтенант-десантник с пьяными глазами. В дверях остановилось двое мосластых, рослых — под два метра — парней в беретах и с коротенькими АК.СУ в руках.

— Становись! — зычно скомандовал летеха-десантник, и по камере пахнуло перегаром.

Все выстроились в шеренгу. Летеха тупо осмотрел шпалеру, глянул в бумажку-список и, через слово матерясь, провел перекличку. Фамилия Миши — как новоприбывшего — была в списке последней. Летеха споткнулся на ней, потом все же прочитал, взглянул на сказавшего "я" Мишу и подозрительно спросил:

— Ты че, жидяра, парень?

"У, козел", — подумал Миша и промолчал.

— Ладно, — сказал летеха пэвэошнику, — здесь все в норме. Пошли в следующую камеру.

Они двинулись к выходу. Уже в дверях летеха обернулся, еще раз осмотрел арестантов и сказал:

— Слишком буро выглядите, ребята. Будем дрочить. Потом остановил взгляд на Мише и добавил: — Уродов-жидов будем дрочить особо. Дверь захлопнулась.

— Вот, мля, невезуха! Накаркал, — с досадой сказал Серый, глядя вслед начкарам, — Под дэшэбэшный караул лучше вообще не попадать. А с таким-то начкаром хоть вешайся сразу…

Арестанты негромко переговаривались и в сердцах сплевывали. Ты понимаешь, — объяснил Мише Серый, — этих лосей в беретах специально вышколили как военную жандармерию. С самого первого дня им вбивали в голову, что они самые крутые ребята, а все остальные — это чмыри и пидары. Короче, если ты не в голубых погонах и берете, то ты не человек и эти все сохатые видели тебя стоящим раком на корпусном плацу, понял?.. Да ладно, че я тебе все это рассказываю? Вот начнут дрочить, тогда сам все поймешь. Серый помолчал и спросил, нерешительно, как спрашивают о нехорошей, неизлечимой болезни:

— Послушай, зема, а ты что — действительно жид? Я не знаю такой национальности, — грубо ответил Миша. — Я знаю национальность "еврей". Вопросы? Серый промолчал. Все началось после ужина. В камеру ворвалось человек пять караульных, они пинками и окриками подняли губа-рей и поставили лицом к стене, а сами начали шмонать помещение. Они осмотрели ведро, долго крутили и трясли табурет, вынюхивали все углы, общупали дверной косяк. Потом они начали обыскивать губарей. Драли с их плеч хэбэшки, ощуттьшали ноги, заставляли раздеваться до белья, подгоняя арестантов матами и ударами прикладов. Наконец, один из караульных матернулся и зарядил кому-то из арестантов — Мише было не разглядеть, кому именно, — по морде.

Че, че там? — спрашивали десантники.

— Во, глядите! — и караульный показал им два бычка и коробку спичек.

— Ништяк, — негромко констатировал сержант-десант ник и вдруг заорал: — А ну, привести себя в порядок, уроды! Живее, живее! Все торопливо заправлялись и застегивались.

Так, а теперь в колонну по одному в направлении выхода стан-новись! К бегу приготовиться! Губари выстроились в колонну, чуть наклонились и согнули ноги в коленях и руки в локтях.

— Товарищ лейтенант! — крикнул сержант наружу. — Уроды готовы!

— Давай! — донеслось из коридора.

— Бегом марш! — заорал сержант и принялся пинать пробегавших мимо него губарей, — Живее, трупы!

Пробегая по коридору, Миша заметил, как лейтенант выгоняет — бегом, в колонну по одному — губарей-сержан-тов из камеры \№ 5. Их всех выгнали на плац. Это был небольшой пятачок голой земли, окруженный высоченным забором с колючей проволокой. Где-то в стороне в заборе был узкий проход к очкам. Оттуда жутко воняло. Над табором торчала деревянная вышка с четырехскатным навесом. Там, как на насесте, маячил черт в берете и с АКСУ. Дождя не было уже неделю, но на плацу было здорово грязно. Губарей построили полукругом. Напротив выстроились караульные с автоматами наперевес. Вперед вышел летеха-начкар. Он некоторое время глазел на губарей, потом прочистил горло и сказал:

— Короче, уроды! Вы не понравились мне сегодня. Мне показалось, что вы слишком свежо выглядите. А ведь это губа, гауптическая вахта, а не санаторий! — его лицо перекосилось, — Вы должны отбывать наказание за нарушение Устава, а вы тащитесь, ублюдки! — Он вдруг замолчал и минут пять таращился на кого-то в строю. — А что касается жидов; которых еще не всех перевешали и которые., которые…

Один из караульных принес ему табурет. Летеха тяжело сел, попытался вспомнить, о чем он только что говорил, и безнадежно махнул рукой:

— Короче, вздрочните этих уродов, ребята!

— Они сейчас скомандуют "Упор лежа принять!" — торопливо пробормотал Серый. — А елду им всем на рыло!

— Упор лежа принять! — зычно рявкнул сержант.

Губари нерешительно переглядывались.

— Ну вы че, уроды?! — заревел сержант. Караульные медленно пошли на сближение, распрямляя металлические приклады на автоматах. Некоторые арестанты — те, что пожиже — начали опускаться, запихивая ладошки в грязь. Караульные уже пнули нескольких прикладами. Миша, увидев, что к нему приближается здоровенный мордатый детина с автоматом в руках, нехотя нагнулся и принял упор лежа. Грязь под ладонями была холодная и мерзкая. Вскоре из всех арестантов остался стоять один только Серый.