Жиган по кличке Лед

– Вы сами верите во все то, что говорите, Семен Андреевич? – в упор спросил Илья. – Мне казалось, что там все дело было в деньгах, не более того…

Любая реакция на это заявление не показалась бы ему неожиданной. Однако Лагин просто рассмеялся:

– А, вот что! Ты о том, что выкраденные ценности ушли налево? В конечном итоге они все равно послужили нам… Ладно. Что сейчас говорить о прошлом, если у нас есть будущее? Илья, я вижу по твоим глазам, что ты способен наделать глупостей. Не надо. Ты впишешься в новую жизнь. Если человек рожден быть лидером, он будет им. Полководцем, а не пушечным мясом. Архитектором, а не разнорабочим. Не беда, что у тебя не пролетарское происхождение, что ты корнями из того, старого, мира. Ничего. У тебя есть здравый смысл, чтобы спокойно отречься от прежней жизни и забыть ее. В конце концов, Великую французскую революцию, которая дала свободу французскому народу, делали аристократы, адвокаты… Ты – потомок аристократической фамилии, мой отец был стряпчим… А мы оказались по другую сторону баррикад. И мы будем прекрасно жить по эту сторону, если будем умными и беспощадными. Кстати, никто не сказал, что у нас будут только будни, – многозначительно усмехнулся товарищ Лагин. – Уверен, что будут и выходные, которые тоже нужно уметь проводить достойно. Есть в жизни и удовольствия, от которых не следует отказываться. Иначе жить полнокровной жизнью довольно затруднительно.

– Мне все понятно, Семен Андреевич. Вы действительно – учитель истории, – в голосе Ильи тускло звякнули нотки иронии. – Цель оправдывает средства. Только это не вы, а какой-то средневековый монах придумал. Извините, не припомню… интернатское образование вышибло его имя у меня из башки.

Товарищ Лагин выпрямился.

– Его звали Игнатий Лойола. Основатель ордена иезуитов. Но его иезуитские штучки – детские шутки на фоне того, что будет делаться на этой земле. С людьми, которые окружают нас. И нужно, Илья, чтобы мы не затерялись. Не оказались среди слабых, среди задушенных устаревшей моралью. Ты умный парень. Ленька Ипатов тоже неплох. Есть потенциал и у Рыжова. На базе вашей школы можно ковать отличные кадры.

– Угу… Бессмысленные и беспощадные, – подал реплику Илья.

Товарищ Лагин застыл с чашкой в руке. Кофе с коньяком остывал. Семен Андреевич чувствовал утомление. Однако у него было стойкое ощущение, что в голове Ильи многое сдвинулось с места. И многое встало на свои места.

Подумав, что хозяин дома задремал, Илья встал и хотел уже было выйти из комнаты, но на самом пороге его настиг голос Лагина:

– Да, кстати. У меня на следующей неделе – командировка в Москву. Я хочу взять тебя с собой. Поедешь?

10

– Зачем ты ездил в Москву? Зачем ты ездил в Москву, Илья, не расскажешь ли?..

– По представленным товарищем Лагиным документам мы ездили на…

– На! Я видел эти документы. Так что можешь на них не ссылаться. Илья, ты очень сильно изменился со времени нашей первой встречи в стенах этой школы.

– Растем… Я даже вытянулся на сантиметр. Не верите?

– Не юродствуй! Я не об этом, и ты прекрасно понимаешь, что я имею в виду. Ты близко сошелся с теми ребятами, с которыми раньше предпочитал даже не разговаривать. Этот толстый упырь Рыжов…

– Непедагогично так говорить о собственных воспитанниках.

– …упырь Рыжов раньше мечтал утопить тебя в посудине с помоями, а теперь заискивающе улыбается в твоем присутствии!

– Он разглядел меня и проникся уважением.

– Даже Ипатов, который издевается над всем миром, начиная с учителей… даже он ведет себя по-другому. Вы теперь сидите вместе! На уроках он нашептывает тебе на ухо с таким видом, будто ты монарх, а он советник!

– Опять исторические параллели, Борис Леонидович. Вы в самом деле меня демонизируете. Ну, и что Ипатов? Этакая боевая дружба у нас. Я ему несколько раз здорово подсобил в потасовке со скаутами. А Рыжову вообще почти что жизнь спас. Чего ж меня не уважать? – отозвался Илья. – Я все-таки не совсем понимаю, Борис Леонидович, что вам нужно-то? Я вас слушаю, а вы мне про Москву да про Москву. Да про Пыжа с Ипом. А мне, между прочим, еще на завтрак идти.

В руках Бориса Леонидовича невесть откуда возник невзрачный тканевый мешок. Он распустил тесьму и стал выкладывать содержимое мешка на стол: балык, две маленькие баночки черной икры, сырокопченая колбаса и небольшая фляжка, в которой при ближайшем ознакомлении оказался коньяк… Это было не все содержимое мешка, но дальше Вишневецкий выкладывать не стал, он просто коротко раздул ноздри и выговорил:

– Откуда? В нашем городе икру – только за очень большие деньги… да и… Я сам люблю покушать… не чужд кулинарии вообще, но – тут! И – спиртное. Коньяк серьезный такой, выдержанный, дорогой. Ну, знаешь! У школы еле хватает денег на картошку и каши, а тут…

– Быстро вы стали добротным советским хозяйственником, Борис Леонидович, – перебил учителя Илья. – Я так понял, это вы взяли из ящика моей парты в классе. Даже не интересуюсь, с какой целью вы это взяли. Мне интересно, как скоро вы положите это обратно.

– А если я не… не положу и пойду…

– С докладом к директору? Ну что же, в лучших традициях Советов, – безмятежно отпарировал Илья. Самообладание и взрослое спокойствие, с которым он это произнес, было поразительно для подростка, которому только что исполнилось 14 лет. Хотя выглядел он куда старше. А некоторые в 17 лет уже командовали полками в Гражданскую войну, некстати подсуропила память историческую справку Борису Леонидовичу…

Вишневецкий попытался успокоиться. Он подвинул мешок к Илье и проговорил:

– Все началось с того налета на дом купца Константинова, ведь верно? А потом продолжилось этой стычкой со скаутами. Кстати, во время твоего отсутствия в городе у них уже официально отобрали здание клуба, а скаутскую организацию объявили закрытой. Слышал?

– Да. Ничего, там ушлые ребята. Один Прутков чего стоит. Глядишь, он нами еще в комсомоле покомандует. Кстати, нас всех на днях туда примут.

Борис Леонидович оторопел:

– К-куда… примут?

– В комсомол.

– Но, насколько я знаю устав нашей школы… в заведениях такого типа нельзя открывать комсомольские ячейки.

– Устав приняли – устав изменят. Понадобится – и пионеры будут.

– Какие еще пионеры?! Вот эти малолетние поджигатели, беспризорники, воришки, стремщики, наводчики, которые поступают в школу «свеженькими», с которыми еще работать и работать? Ты шутишь, Илья?

– Я, может, и шучу. А вот товарищ Лагин – вряд ли. Работа у него такая – вообще мало располагает к шуткам. Я могу забрать назад мешок? А то у Рыжова сегодня день рожденья – пятнадцать лет, вот специально к юбилею приберег. Кхм… Даже не спрашивайте, что и откуда. Борис Леонидович… я вас знаю, потому уверен: не пойдете вы к Круглову. Хотя бы потому, что уверены: ну ничего не сможет сделать Круглов.

Вишневецкий закашлялся. Илья смотрел на него ясными чужими глазами и улыбался. Учитель истории выговорил:

– Ну, спасибо хотя бы за откровенность, что ли…

…С того самого дня Борис Леонидович старался не общаться с человеком, который еще не так давно казался ему единственным не чужим в этом городе. Илья действительно менялся. И не нужно быть семи пядей во лбу, чтобы понять, под чьим именно влиянием. Еще два раза в текущем году Илья, Леонид Ипатов и Юрий Рыжов уезжали из города в сопровождении Паливцева и товарища Лагина. И Вишневецкий тоскливо предполагал, что причинами этих отлучек были уже не те – ночные, опасные, заверченные и насквозь противозаконные, если разобраться – налеты. Теперь, думается, как раз все было по закону.

11. Москва. Конец лета 1927-го

– Не падай, сцук-ко! Не падай! Погремим, бедолаги! Жека – н-но… ливай!

Огромный краснолицый человек, под гигантской тяжестью которого трещал изящный венский стул, взмахнул рукой и проговорил:

– Н-да… хорошо тут! Эх! А чего ж не погулять, раз… М-москва златоглавая?..

На более четкую мотивацию того, зачем и на какие средства выпивает в номере одной из самых дорогих столичных гостиниц, он не сподобился. Да, собственно, и зачем?.. В карманах участников попойки лежали не только билеты на обратный путь, но и неплохие деньги, и золотые портсигары, а кое у кого – даже заветные корочки. Нет, не обязательно сотрудников ОГПУ. По крайней мере – не только их.