Жил-был мент. Записки сыскаря

— Знаешь, начальник, вот я в детстве в бане мылся. У нас городок маленький был. Бабы по четным, а мужики по нечетным. И вот мы с отцом моемся, а рядом мужик, а у него пальцы на ногах такие длинные. И он ими шевелил все время. Как осьминог. Мне вот и представилось, что их отрубить надо. И понимаешь, столько лет прошло…и вот хотелось, ну просто с ума сходил. И вот, значит, выпиваю я с соседом. А он тапки снял и пальцы ног у него шевелятся, как у того, ну который из бани. Мне башню и сорвало…Такая фигня…

— Пальцы на руках зачем отрубил?

— Поверишь, сам не пойму. Накатило. А тут этот ваш мент ещё. Дверь то открытая была, я чего-то пива захотел. Выйти хотел. Устал от водки. Ну, чего мне будет? Психушка или срок?

— Пиши. С моих слов записано верно и мною прочитано.

— Нет проблем, — сказал он четко выводя буквы.

Следак приехал через три часа. В фуражку лежащую на столе дежурного по конторе милицейский люд бросал по рублику, для участкового, ну там на фрукты или как. Имя его толком никто не знал, свежий был, первый день на работе.

Грохот сапог

Грохот сапог

— Товарищи офицеры!

Мы встали. Он вошёл, человек в мышастом костюме.

— Прошу садится!

Лобок не сдержался и пробурчал:

— Я уж лучше присяду.

Человек в мышастом костюме мгновенно вычислил сказавшего. И посмотрел на Лобка. Лобок покраснел и, шмыгнув носом, стал смотреть в пыльное окно. Нам зачитали Приказ. Рассказали о роли Партии и лично её Генсека тов. Андропова в укреплении трудовой дисциплины и борьбы с преступностью. Мы нестройной толпой пошли чистить сапоги. Потому как уголовному розыску было велено приезжать на работу, согласно Приказу, только в форме. А на дежурстве сыщик был обязан быть в галифе, сапогах, портупее. И гордо носить фуражку. Проблемы были с кобурой. У всех были для скрытого ношения. За две бутылки пива капитан Сорокин мне выдал на сутки свою кобуру. На двух ремешках. Потому что Сорокин служил на северном флоте и был из тех мореманов, про которых говорят: «Поссы на грудь, без моря жить не могу». И грохоча сапогами, придерживая болтающеюся на ремешках кобуру, я прихромал в дежурку. Сапоги слегка жали. Поэтому походка моя была своеобразная. Три мысли бились в моей голове: как я дотяну до конца дежурства в этих сапогах-скороходах, не потерять бы кобуру с пистолькой и как мне в этом клоунском для сыщика наряде встретится с агентом. В дежурке меня ждал Проверяющий из Штаба.

— Из флотских? — спросил он, кивая на кобуру.

— Крейсер «Аврора»! командир! левого плутонга! Товарищ! Полковник!

Дежурный Боря Рогожин сделал страшные глаза.

— Член партии? — строго спросил полковник.

— Комсомолец, — чётко ответил я.

— Будете старшим, — ласково произнёс полковник.

И мы поехали на автобусе с мигалкой. В кинотеатр «Байкал», где несознательные граждане смотрели кино, а не трудились на рабочих местах. И я вышел на сцену, перед белым экраном. Велел приготовить паспорта и грузиться в автобус.

В проходах стояли милиционеры из ППС, кучка военных из приданных сил. Тишина в зале стояла мёртвая. Человек двадцать зрителей смотрела на меня и по сторонам.

Я шагнул, хромая в жмущих сапогах, вперёд, кобура с пистолетом больно стукнула меня по ляжке. Моя рука скользнула на неё. И почувствовал я себя Буревестником Революции, а может, просто матросом Желязником. Кто-то робко кашлянул. Всех зрителей погрузили в автобус и повезли в контору.

Там уже толпились люди с красными лицами, это их привезли из бани. А ещё в бане был штурм женского отделения. Женское отделение пало.

Одна из тёток с полотенцем на голове, сокрушалась, что ей не дали подмыться. А людей всё везли и везли…

Кто-то тряс больничным, кто-то — орденской книжкой, но многие молчали. Тихо так молчали. Сосредоточенно.

Вечером было подведение итогов. Выступал Проверяющий из Штаба. Хвалил. Меня, в частности.

— Вот, у вас отделении есть флотский один. Сразу видно, что с крейсера «Аврора». Походка, даже кобура. Молодец! Так держать.

— Самозванец, — шипел Сорокин, — какая «Аврора»! Отдай кобуру, прощелыга!

А потом мы пошли пить водку. Водка была дешёвая и называлась «Андроповка». Ехали по домам в гражданском, потому как только на работу в форме, согласно Приказу. Умный человек был этот Андропов, помер правда быстро, чему многие были рады.

Про Луну

У него было круглое лицо и тяжёлая жизнь. По-русски он знал: «Есть! Я! Рядовой…» Дальше невнятно… На вечерней поверке сержант Джужас жевал губами и скороговоркой произносил «***твоюматьбеков». Из-за округлости лица он получил кличку Луна и драил «машкой» полы, зубной щёткой — унитазы. На этом курс молодого бойца в карантине у него закончился. Под текстом Присяги он поставил палочку. Земляков у него не было, его язык был гортанен, а интерпретация песни про «вейся, знамя полковое» напоминала вой сексуально озабоченного волка. В соседней деревне брехливые собаки озадачено молчали. Замполит выклянчил букварь у прапорщика Батышева. И терзал Луну в Ленинской комнате:

— Мама мыла раму. Вот мама, а вот рама. Понял?

— Есть!

— Что есть? Кого есть? ЭТО МАМА!

— Ёб.

Командир хозвзвода тряс списком личного состава и кричал, что он всё понимает про дружбу народов, но ему ночью снится Фергана, хлопок, гора Арарат и город Фрунзе вместе с Бухарой, не говоря про татаро-монгольское нашествие на Святую Русь. Начальник столовой прапорщик Крафт просто послал всех на *** и замолчал. И если раньше на кухне для загулявшего офицерского состава жарилась картошка на громадном противне и солёные огурцы лежали в свободном доступе, как и тёплые буханки хлеба, то всё это пропало в одночасье. Народ приуныл и озадачился. Комбат потёр намечавшую лысину и приказал:

— Всё, забирай этого стрелка. Он твой. И чтоб через неделю в караул. Выполняй.

Луна стоял около двери канцелярии роты и щурился. Я протянул ему сигареты. Он сунул сигарету, ловко вынутую из пачки, за ухо и замер. Старшина роты крякнул и выругался. Луна улыбнулся. Эти слова ему были знакомы. Я махнул рукой. Луна изобразил поворот через левое плечо, его качнуло, как пакебот в шторм, и, задев дверной косяк ногой, туловищем и головой, вывалился в коридор. А я пошёл в магазин.

Капитан Ведякин выпил и медленно сжевал конфету «Домино».

— Есть идея. Наливай.

***

— Да вы что, охренели? Секретчик, это же допуски! Надо запрос посылать. Посмотри, где это, это же конец географии! Пока ответ придёт, у него уже дембель будет.

— Зато он секреты не разболтает, потому как молчаливый. И очень исполнительный. А бумажки собирать я его лично научу и портфель опечатывать тоже. Ну, ещё по одной?

— Ааа! Давай!

И Луна стал секретчиком. Портфель он полюбил страстно. Гордо ходил по части и хмурил почти отсутствующие брови. В личное время, шевеля губами, он листал букварь. Через три недели пришёл ответ на запрос, что гражданин такой-то не привлекался, не замечен и вообще не прописан в данном сельсовете.

— Шпион, — решительно сказал Ведякин. — Писец тебе, секреты Родины известны врагу, а я верил, что граница на замке и каждый полосатый столб обосали Джульбарс с Карацупой. Тяжело расставаться с детством. Но есть идея, иди в магазин.

И я побежал.

— Слышь, Петро, у меня боец есть. Исполнительный, молчаливый, ты его на тумбочку поставишь, он до твоего дембеля достоит… Да нет проблем, выставим. И похмелим.

Моя зарплата таяла. Но Луну мы сбагрили в стройбат. В ответе на запрос я превратил и в у. Ошибочка, не о том спрашивали. И Начальник строевой части вкатил выговор толстозадому писарю.