Жила-была девочка, и звали ее Алёшка

Наверное, я была влюблена в Вадима.

От одной этой мысли мне хотелось смеяться, а потом, схватившись за голову, расплакаться навзрыд. Уж слишком противоречивы были мои желания.

Иногда меня одолевали настоящие приступы нетерпения — хотелось вскочить, толкнуть Вадима в грудь и закричать: «Ну, я же говорю тебе: да, да, да! Чего ты ждешь? Моего первого шага? Чтобы я сама пришла к тебе в наказание за то, что оттолкнула тебя в первый раз? Но я не могу быть такой смелой, я сама боюсь этих чувств, и просто хочу, чтобы ты сделал еще один шаг навстречу. Теперь все точно будет по-другому!»

И в то же время, я боялась разрушить сладкое и томительное предвкушение, которым была наполнена каждая минута, каждая секунда нового дня. Я всеми силами старалась растянуть хрупкий миг пред-счастья, чувствуя себя ребенком, который заворожено смотрит на неожиданный подарок и не решается сорвать красивый бант с коробки. Мне хотелось немного выждать и выбрать особенный момент для признания, которое так и готово было сорваться с губ. Вадим с его огромным сердцем, мощное биение которого двигало весь мой мир, заслуживал чего-то яркого, небанального, большего, чем будничное: «Я согласна!»

Я чувствовала — он видит, понимает, ощущает мои эмоции. И ждет. Из последних сил, даже не пытаясь сдерживать по-мальчишески хулиганское веселье, которое так и норовило прорваться сквозь привычную пелену его самоконтроля.

Теперь, когда Вадим, удовлетворенный победой, расслабился и перестал таиться, его чувства ко мне бросались в глаза так, что их увидел бы даже слепой.

Ему доставляло нескрываемое удовольствие хвалить и баловать меня напоказ, неизменно шокируя этим консервативное университетское окружение. Он громко смеялся над моим волнением, позволяя себе панибратские щелчки по носу и даже мимолетные объятия, от которых у меня перехватывало дыхание. И неизвестно, что было причиной этому — угроза нешуточного скандала, или же всплески пронзительного и веселого счастья.

Мои опасения по поводу реакции окружающих оказались не напрасны. На финишную прямую пятилетней учебы я выходила в ореоле скандальной славы студентки, сожительствующей со своим преподавателем-дипломником. К концу выпускного курса в этом не сомневался ни один человек как в универе, так и на работе. Особенно страсти забурлили после того, как слухи о скором выходе в тираж моей книги разнеслись по нашей творческой тусовке.

— Как же хорошо устроилась! — сплетничали коллеги, несмотря на то, что наш рассеянный редактор Руслан, с энтузиазмом поздравивший меня с «обретением личного счастья», старался пресечь перемывание косточек его любимому преподавателю и авторитету. — Да Робертович ей сам эту книжку и написал, в придачу к диплому! Что ему стоит, ради того чтобы протолкнуть свою любовницу, он и не такое сделает!

— Нет, ну писала-то, может и она, но договаривался с издательствами сто процентов Вадим. Сейчас же просто так никуда не прорвешься! Везде только связи нужны, обычного человека с улицы никогда не напечатают, хоть он им новую "Войну и Мир" принесет, — философски рассуждали старшие коллеги по цеху, более спокойные и взвешенные в оценках, тайком вздыхая о своих нетленных шедеврах, которые так несправедливо чахли в столах в ожидании всемогущего и пробивного агента.

— Вот как надо своего добиваться-идти по головам! Пока мы тут учили-зубрили, кое-кто решил проверенным методом, через постель и книжечку издать, и корочку о высшем получить! — неискренне восхищались сокурсницы, почему-то забывая о том, что "бедный соблазненный Вадим Робертович" меньше всего был склонен щадить своих любимчиков, а тем более — писать вместо них книги и дипломные работы.

К новоявленному скандалу не осталось равнодушным даже интеллигентно-профессорское окружение Вадима, которое, отвесив пару реверансов новому времени и свободным нравам, все же попросило разводить амуры не столь вызывающе. Нездоровый ажиотаж в стенах почтенного заведения был ни к чему и мог бросить тень на весь преподавательский состав. Это, однако, не помешало некоторым представителям коллектива тайком повздыхать насчет подобной дерзости и везучести. Связь со студенткой, способная вернуть забытое ощущение горячей молодости, для многих была непозволительной роскошью, и они утешали себя сладкими грезами о том, как было бы здорово оказаться на месте этого самоуверенного нахала, который плевал с высокой горы и на скандал, и на мораль, и на мнение дирекции ВУЗа.

Вадим относился к буре в стакане воды с неизменной иронией, получая искреннее удовольствие от моего смущения и растерянности:

— Ну что, птичка? Как тебе в образе стервы, соблазнившей доверчивого и трепетного сердцем мужчину, то есть меня? — продолжал иронизировать он, глядя, как я покрываюсь то мертвенной бледностью, то нервным румянцем. — Кто бы подумал! Да, кто бы подумал, на что способны тихони с ангельской внешностью! Но не все еще потеряно, не все… Еще можно доказать, что чувства мои к тебе не так возвышены, как все привыкли судачить. А хочешь — мы им всем устроим сюрприз и я тебя завалю? На дипломировании! — продолжал веселиться он, глядя, как я вздрагиваю от неподдельного ужаса, вызванного таким предложением. Другой человек мог бы подобным образом вполне невинно пошутить, но я давно уже знала — кто-кто, а Вадим способен на самые неожиданные шаги.

— Да ладно, не трусь, — успокаивал он меня. — Это так, запасной план на случай, если собственная поруганная репутация вдруг начнет тебя сильно беспокоить. Ее еще можно восстановить, доказав невинный характер и кристальную чистоту нашего с тобой взаимодействия. Оно ведь такое, да, Алексия? Невинное и кристально, черт бы его побрал, чистое? — его голос внезапно становился грудным, и в нем отчетливо проступала агрессия, а я отчетливо понимала, что в этот раз дороги назад не будет. Если я вновь засомневаюсь, испугаюсь, сделаю неверный шаг, я потеряю все — доверие, уважение Вадима и его любовь, все это время служившую мне опорой.

Я сама не знала, откуда вдруг в голове берутся такие мысли. Ведь я была почти уверена в своих чувствах, почти не сомневалась, что все у нас сложится наилучшим образом. И, тем не менее, подсознательный страх иногда будил меня по ночам, царапая острым когтем сердце. Он тихо и зловеще проникал в самый дальний и темный его угол, такой же темный и дальний, как ящик стола, где продолжал храниться камень Марка, который я не смогла, не захотела выбросить еще два года назад, при переезде в новую квартиру.

Я утешала себя тем, что на тот момент была слишком привязана к прошлому, а сейчас — просто не хочу его ворошить, что на самом деле небольшой осколок давно исчезнувшей жизни для меня ничего не значит, но по-прежнему боялась его трогать. В конце концов, я до такой степени извела себя подобными мыслями, что просто решила больше не загадывать на будущее, а довериться жизни — куда выведет туда и выведет. Только побыстрее бы все решилось! Ситуация, застывшая на паузе, постепенно начала тяготить меня, я слишком устала от этого невнятного троеточия, которое не могло тянуться вечно.

Будто бы подслушав это желание, невидимый дирижер судьбы, пошел мне навстречу и ускорил ход событий, все быстрее и быстрее приближая происходящее к тому самому моменту, на который было поставлено все — на день выхода моей книги.

Сначала состоялось дипломирование, которое прошло хоть и в напряженной, но очень веселой атмосфере. Присутствующий на защите Вадим откровенно потешался над смущением коллег по комиссии и подбадривал их задавать вопросы позаковыристее, не делая скидок на личное. Я же изо всех сил делала вид, что очень боюсь его придирок, озвученных нарочито грозным голосом. Тяжелее всего было не рассмеяться прямо во время заключительной речи, потому что мы с Вадимом успели даже пару раз подмигнуть друг другу, после чего, немного порычав на меня для порядка, он выдал заключительный вердикт и потребовал «высший балл для студентки Подбельской».