Жила-была девочка…
Шрифт:
– Мне не больно! Я сейчас сниму повязку!
– Не надо, давай не пойдём туда… – И мне было так хорошо от этих его слов и от того, что есть такой заботливый друг.
Также мы любили играть в «Клёк!». Не знаю, что это обозначает, но точно одно: что это старинная русская игра. В разных регионах у неё были свои правила, но общим для всех всегда оставался азарт. Игра проводилась обязательно на улице, на чистой площадке. Для этого надо было подмести территорию и нарисовать линии. У каждого были соответствующие палки – необходимой длины. Родителей устраивала наша игра, так как каждый норовил вычистить свою площадку и поэтому улицы очищались с весны…
Зимой катались на таратайках, и это была не повозка, а металлическая труба, изогнутая под нужным углом. Сколько восторга вызывало катание на ней! Санки были не у всех, и таратайки
Можно бесконечно рассказывать о наших играх, таких как Штандер-стоп, лапта, цепи-цепи кованые, вышибалы, жмурки и, конечно, классики. А набегавшись, мы усаживались в рядочек и играли в колечко, испорченный телефон, съедобное-несъедобное и ещё в большое количество игр, С ПОМОЩЬЮ КОТОРЫХ МЫ РАЗВИВАЛИСЬ И ФИЗИЧЕСКИ, И УМСТВЕННО И КОТОРЫЕ УЧИЛИ НАС БЕСПОКОИТЬСЯ О БЛИЗКИХ, СОЧУВСТВОВАТЬ И СОПЕРЕЖИВАТЬ ДРУЗЬЯМ. ТАКИМ БЫЛО МОЁ ДЕТСТВО, С ЖИВЫМ ОБЩЕНИЕМ И С ДЕТСКИМИ ИГРАМИ, ХАРАКТЕРНЫМИ ДЛЯ ТОГО, СОВЕТСКОГО ПЕРИОДА.
Жить надо по совести!
Хочу рассказать о мамином старшем брате. Он участник двух войн. Сначала он участвовал в Советско-финляндской войне 1939–1940 годов, также известной как Зимняя война – война между СССР и Финляндией в период с 30 ноября 1939 года по 12 марта 1940 года. В 1941 году он стал капитаном Красной армии. Ему и всем солдатам Великой Отечественной войны пришлось испытать и унижение при отступлении, но они были крепки духом. Знали, за ними в тылу близкие, и надо было думать только о победе. Так вот, дядя, заботясь о своих солдатах, при отступлении оставил орудия, но спас людей. За это его по законам военного времени отправили в штрафбат, лишив звания, наград. Но он не пожалел, что так поступил. По окончании Отечественной войны он опять стал капитаном, но серьёзное ранение в лёгкое (остались осколки от снаряда) не позволило продолжить службу, временами они у него «двигались», так он мне говорил. Успокаивал меня, что скоро они остановятся и опять ему будет хорошо. Так как у меня не было дедушек, их не стало до моего появления на свет, дядю своего я воспринимала как дедушку. Он всегда в моём представлении остаётся таким: чисто выбритым, у него были абсолютно белые (седые) волосы, чёрные брови, офицерская осанка и в руках газета. Когда я приходила к нему в больницу, мы с ним разговаривали на различные темы, но только не о войне. Он старался обходить эту тему. Однажды он мне сказал: «Дочка, ЗНАЙ, НАДО ЖИТЬ ПО СОВЕСТИ!» Этому человеку пришлось очень много пережить, не только войну, но и личную трагедию. У него умерли жена и дочка от туберкулёза, пока он был на фронте. Второй брак был неудачным, расстались из-за того, что не понимали друг друга, но он не унывал. Моя младшая двоюродная сестрёнка называла его: «Дулюля», она ещё не разговаривала, а его окликала так. Все смеялись, и он тоже, тем самым разрешил нам всем, его племянникам, так его называть. Нашему дяде повезло на закате жизни встретить женщину, которая о нём заботилась. Это была тётя Шура, которая работала санитаркой в больнице, где он часто лежал. Я любила приходить к ним домой. Всё время спрашивала, что, может, надо чем-то им помочь. А они смеялись, глядя на меня. Говорили, что Я ПРИШЛА И ЭТО УЖЕ ПОМОЩЬ, ЗНАЧИТ, КОМУ-ТО НУЖНЫ! Как я это сейчас понимаю. У них дворик всегда был убран, и дома чистота. Получалось, я приходила к ним пить чай! В памяти сохранились их добрые лица, улыбки, а его слова, что надо жить по совести, остались во мне на всю жизнь.
Улыбка – это хорошо
Очень часто вспоминаю женщину – тётю Шуру, которая жила на соседней улице Войкова. Она всегда была очень приветливой и улыбчивой. Когда мы с ней встречались, она только с улыбкой отвечала на мои приветствия, и не важно, какое у неё было настроение, – улыбка всегда была
на её лице.Помню такую картинку: я иду в школу, навстречу – тётя Шура со своим мужем, и они ругаются. Это видно по тому, как они разговаривают. У меня упало настроение, потому что понятно же – ей ни до кого сейчас не может быть дела. Приближаемся друг к другу, а она, увидев меня, улыбнулась и поздоровалась. Я ответила ей тем же и пошла дальше с уверенностью в том, что день у меня задастся. Так и было!
Так вот, эта тётя Шура, сама того не подозревая, подвигла меня на некоторые перемены. Я решила искоренять в себе то плохое, что в этот момент было у меня, по меркам того времени. Поняла, что мне нужно бороться с моим плохим настроением и окружающие не должны страдать из-за него.
Я взяла за правило каждый день, ложась спать, вспоминать, что я сделала хорошего и что плохого. Если плохое можно было исправить, то на следующий день я пыталась изменить ситуацию, хотя понимали меня лишь немногие. Это я, глупая девочка, думала, что можно быть хорошей для всех!
Братья, как положено подрастающим мужчинам, откровенно смеялись надо мной и называли подлизой. Они вообще не понимали меня. Но я на них особо не обижалась, видела, что мы разные: они – мальчики, а я – девочка. Они меня любили, и этого мне было достаточно.
Так вот, возвращаясь к тому, о чём я размышляла по ночам. Наверное, эти раздумья выработали во мне некоторые качества, которые я несу по жизни. И моё увлечение стихами привело к тому, что я столкнулась с творчеством уральской поэтессы Людмилы Татьяничевой, и в одном из её стихотворений мне встретилось такие слова:
«ДЕЛАТЬ ЛЮДЯМ ХОРОШЕЕ – ХОРОШЕТЬ САМОМУ!»
Как хорошее масло ложится на бутерброд, так это высказывание поселилось во мне. Можно сказать, что оно стало моим жизненным кредо!
Первый класс
Я очень хотела учиться и уже в шесть лет готова была идти в школу. Но меня, рождённую в конце октября, не взяли, сказали, что классы переполнены, и предложили прийти на следующий год или обратиться в другую школу. Родители другую школу даже не рассматривали. В этой учились старшие братья и папа подрабатывал по совместительству электриком. Поэтому мне пришлось ждать ещё целый год.
За это время мои знания увеличились. У меня была хорошая память, и благодаря двум старшим братьям я узнавала много нового. Маму доставала вопросами: «Почему?», «Отчего?», «Зачем?», на что она говорила: «Ты можешь помолчать и закрыть свою “почемучку”?» Она очень переживала, что я могу «перегореть» и буду плохо учиться, оттого что пропадёт интерес, – так она говорила папе.
Наконец наступило 1 сентября следующего года. Вспоминается такая картинка: дети сидят за партами, в том числе и я, родители толпятся возле двери и с умилением смотрят на нас, учительница Анна Михайловна начинает знакомиться с нами. И тут вдруг врывается моя мама, подходит ко мне, берёт за руку, извиняется, и мы вместе выходим из класса. Я уже собралась плакать, так как подумала, что опять не буду учиться, но не успела, потому что мы зашли в соседний класс, где за партами тоже сидели дети, а родители стояли около двери. И мама сказала учительнице:
– Она будет учиться у вас!
Ко мне подошла очень приветливая молодая учительница, спросила, как меня зовут, и посадила за свободную парту.
Я успокоилась. Учительница, Ася Михайловна, мне очень понравилась. Она повернулась к классу и спросила:
– Дети, кто что умеет делать?
Первоклашки начали отвечать:
– Я умею рисовать.
– Я умею клеить…
И тому подобное.
Я промолчала, всё это мне показалось несерьёзным. Мама стала «суфлировать» знаками, чтобы я встала и что-нибудь сказала.
Ася Михайловна продолжила:
– Дети! А буквы кто-нибудь знает? Поднимите руки, как я вас уже научила!
В те годы дети шли в школу совершенно неподготовленными, все знания они получали в школе.
Я думаю: какой глупый вопрос, и молчу, не поднимаю руку. Мама вся извелась, показывая, как поднять руку. А я старалась не смотреть в её сторону.
– Кто какие буквы знает, подойдите к доске, напишите их, – предложила Ася Михайловна.