Жила

А х м е д. /Ни обращает на их слова никакого внимания, берет банку с самогоном, запечатывает, ставит в сумку, берет зеленый хвост, нюхает, морщится/. Ты, дед, еще и браконьерничаешь? И это тебе зачтется. Чего стоите? Собирайтесь, кому сказал?!

Дед и Д а р ь я. /Хором/. Куда?!

А х м е д. К черту!!! К дьяволу!!! К чертенячьей матери!!!

Д е д. Ты, Ахметушка, нечистого бы не трогал, а то как бы худа не было...

А х м е д. В гробу я видел и вас и чертей ваших! Провалиться мне на этом самом месте, но выживу вас отсюда.

Д а р ь я. Чур, меня, чур./Крестится/.

Д е д. /Испуганно/. Ну, началось...

/ Неожиданно в комнате потемнело, за окном мелькает молния, слышны раскаты грома, вой в трубе, на заднике появляется огненный шар, который разгорается до нестерпимого блеска, заходили ходуном стол, лавка, печь. Внутри русской печи возникает яркое свечение, там что-то трещит, слышен вой/.

А х м е д. Чего это? Гроза что ли? / Говорит несколько слов на незнакомом языке, типа: "сартах, бартах, керендах"./ Тьфу, ты! Чего у тебя, дед, в печке шумит?

Д е д. Откуда мне знать?

А х м е д. /Подходит к печи, заглядывает внутрь/. Что за черт?

Дед и Д а р ь я. Вот именно.

А х м е д. /Засовывает голову внутрь печи и вдруг невидимая сила втягивает его внутрь, хотя оно что есть мочи упирается руками. Некоторое время видны лишь подошвы сапог, но потом и они исчезают, и лишь обгорелая милицейская фуражка падает откуда-то на пол/. Вай! Вай!

Д е д./ Подскакивает к печи, поднимет милицейскую фуражку и забрасывает ее внутрь, закрывает печь железным листом/. Сама мышь в кувшин попала, а как выбраться и не знает. Чего просил, то и получил.

Д а р ь я./ Она все сидит приклеенная к лавке/. А как хватятся его? Чего говорить станем? Он хоть и дурак, а все одно в форме.

Д е д. А чего говорить? Видеть не видели, слышать не слышали. Наше дело сторона, мы у себя дома, авось, да вывернемся. /Поднимает за ручки флягу и тащит ее к крышке погреба/. Помогла бы лучше...

Д а р ь я. Ага, мне самой бы кто помог. Как до дому-то добраться?

Д е д. Айда вдвоем, оно сподручнее.

/ Уходят, придерживая руками лавку, прилепленную к Дарье/.

КАРТИНА 3.

– / В дом деда Башкура входят студенты Маша и Паша, обвешенные фото и звукоаппаратурой. На их стук никто не отозвался и лишь за печкой слышно негромкое гыканье/.

П а ш а. Эй, есть кто живой? Вроде и нет никого... Пусто...

М а ш а. /Капризно/. Зачем только тащились в такую даль. Кто бы знал, как я устала. /Садится на корточки возле порога, снимает с себя рюкзак/.

П а ш а. Ну, Маш, опять ты за свое: "устала, устала". Всю дорогу только и стонешь. Пришли, теперь сиди и отдыхай, сколько влезет. / Осторожно подходит к печке, трогает рукой/. А печь-то теплая, недавно, топили. Значит, хозяин скоро вернется.

М а ш а. И куда все подевались? Хоть бы попить, кто дал.

П а ш а./Подходит к ведру, зачерпывает ковшом воду, подает Маше/. Тебе какой воды: "живой" или "мертвой"?

М а ш а. Не шути. Я и так только наполовину живая. /Принимает ковш, пьет/. А вода ничего, вкусная.

П а ш а. Вкусная, вкусная.... Только вот ты вконец раскисла. Знал бы, что ты такая неженка, ни за что бы не согласился тебя с собой взять. Лучше уж одному.

М а ш а. Да и я не такой себе нашу экспедицию представляла.

П а ш а. /Хмыкает/. Скажешь тоже - "экспедиция"!

М а ш а. А чего? Преддипломная работа по сбору народного фольклора. Не экскурсия же по местам боевой славы.

П а ш а. /Думает о чем-то своем/. Может и так.... Слушай, Маша, я знаешь, о чем тебя спросить хотел?

М а ш а. /Догадывается, о чем он хочет ее спросить, но делает равнодушный вид/. Откуда мне знать, спрашивай.

П а ш а. Скажи, а чего ты согласилась именно со мной отправиться в эту... ну, нашу экспедицию?

М а ш а. А с кем бы я должна была "отправиться"?

П а ш а. Да хотя бы с Вадиком Гриценко.

М а ш а. /Кокетливо/. Это с Грицаем-то? Да с чего бы вдруг? Козел он, твой Вадик.

П а ш а. Сразу и козел. А на лекциях всегда вместе сидите, в столовой он на тебя очередь занимает и в читалке вместе. Со стороны поглядеть, так прямо жених и невеста. Да и видел я сколько раз, как он тебе ручки целует.

М а ш а. И что с того? На большее он не способен - только ручки целовать.

П а ш а. Интересно.... А я, по-твоему, на что способен?

М а ш а. Ты, Паша, другое дело. Я к тебе давно присматриваюсь. Только тихушник ты, все на лад делаешь, а в открытую сказать боишься. Но это у тебя пройдет со временем, когда влюбишься. Так во всех книгах пишут: влюбленный человек становится совсем другим. А ты вот почему до сих пор ни с кем не дружишь? Не нравится никто?

П а ш а. Не знаю, не до этого все.

М а ш а. Смотри, а то все наши девушки замуж повыскакивают, и останешься один. Тогда как?

П а ш а. На меня хватит.

М а ш а. /Решительно/. А я тебе нравлюсь?

П а ш а. Не знаю, не думал об этом.

М а ш а. Вот-вот, я об этом и говорю. Ничего вокруг себя не замечаешь или не хочешь замечать. Да я может потому и записалась с тобой в экспедицию, чтоб ты на меня внимание обратил, а ты... недотепа какой-то.

П а ш а. /Удрученно/. Как Вадик?

М а ш а. /Улыбается/. Почти, но не безнадежен. Ладно, чего делать-то станем. Есть хочется! Может, на улицу пойдем? Жутко здесь как-то.

П а ш а. Да неудобно, надо бы хозяина дождаться. А ты не чувствуешь, горелым чем-то пахнет? /Подходит к русской печке, отодвигает задвижку и вытаскивает обгорелую милицейскую фуражку, рассматривает и надевает себе на голову/. Как я тебе?

М а ш а. /Обеспокоено оглядывается по сторонам/. Да никак. Куда только хозяин фуражки этой делся? Давай, пойдем на улицу. /Одевает рюкзак/.

/Неожиданно входная дверь открывается и в избу въезжает сама собой лавка, в середину которой воткнут топор/.