Жилец. Смерть играет
Шрифт:
— Нет, не тот, а его брат. Лорд Бернард. Куда более интересный собеседник, если брать в целом. Я с удовольствием снова с ним увижусь. Во время нашей последней встречи лорд обронил по ходу разговора нечто заставляющее меня думать, что он знает что-то полезное.
Сержант пожал плечами.
— Все это очень таинственно, — проворчал он. — Я вроде бы как помогаю вам в этом деле, а вы не желаете рассказать мне самого важного. Ну что же, не хотите так не хотите, только я не понимаю, почему нужно держать меня в неведении.
В глазах Маллета заплясал озорной огонек.
— Думайте, Франт, думайте, — подначивал он его. — Это не
— Илз, Дюпин, Фэншоу, Харпер, Крэбтри, — быстро проговорил Франт. — Я помню наизусть.
— Да?
— И конечно, X.
— Я думаю, сейчас мы можем не брать его в расчет. — Карандаш инспектора деловито заскользил по блокноту. Потом он вырвал листок и передал его через стол.
Франт прочитал следующее:
«Личность Колина Джеймса.
Ниже приводятся имена главных подозреваемых в деле Лайонела Баллантайна:
Илз
Дюпин
Фэншоу
Харпер
Крэбтри».
— Вы имеете в виду, что Джеймс — один из людей в этом списке? — спросил сержант.
— Безусловно.
Франт медленно покачал головой и еще раз прочитал список имен, так хорошо ему знакомых. Потом рука Маллета потянулась к нему, и его карандаш поставил крестик напротив одного из них. Франт уставился на крестик, затем снова поднял глаза на инспектора. На его лице застыло растерянное выражение.
— Но я не понимаю, — пробормотал сержант. — Как…
— Согласен, несколько сложновато на первый взгляд, — признал Маллет, как большинство простых вещей. Ну что же, попробую изложить это чуточку яснее.
Он забрал бумагу обратно и написал на ней еще несколько слов снизу.
— Теперь понимаете? — спросил он, снова передавая подчиненному лист через стол.
Установилось напряженное молчание — на то время, пока сержант медленно постигал значение того, что только что написал Маллет. Наконец лицо его прояснилось, и он разразился хохотом.
— О господи! — воскликнул Франт. — Как же мы раньше до этого не додумались? Это все объясняет!
— Все? — задумчиво проговорил Маллет. — Не уверен. Убийство — да. Это в конечном счете основной вопрос. Но меня до сих пор беспокоят вот эти люди. Его карандаш снова и снова вонзался в страницу. — Каким образом они вписываются в эту историю? Я не удовлетворюсь, пока не узнаю. А теперь будьте так любезны, отправьте кого-нибудь за сандвичами для меня — с говядиной и чтобы горчицы побольше. Еще предстоит многое обсудить, и мне очень не хотелось бы умереть от голода в момент успеха.
Франт пошел к двери, но потом повернулся и вновь взял в руки листок бумаги.
— На тот случай, если вы не доживете до моего возвращения, — заявил он, убирая его в карман, — я хотел бы сохранить это в качестве сувенира.
Маллет с улыбкой откинулся в кресле.
— Последняя воля Джона Маллета, — пробормотал он.
К тому времени, когда звук шагов Франта затих в коридоре, он уже крепко спал.
Глава 20
ЛОРД БЕРНАРД ВСПОМИНАЕТ
Вторник, 24 ноября
— Я не уверен, что его светлость может сейчас вас принять, сэр, — с сомнением проговорил дворецкий. — Это что-то очень важное?
— Да, — ответил Маллет. — Это очень важно. Просто скажите ему, что с ним хочет увидеться инспектор Скотленд-Ярда,
хорошо? Я не задержу его больше чем на несколько минут.Было четверть одиннадцатого утра. «Висконти-сфорца», ожидавшая воли своего хозяина у дверей элегантного маленького домика лорда Бернарда Гейвстона на Хартфорд-стрит, служила неоспоримым подтверждением того, что тот еще не уехал. Но дворецкий, похоже, все еще проявлял нерешительность.
— Если вы подождете минуту, я узнаю, — строго сказал он.
Дворецкий неохотно впустил Маллета в прохожую и исчез в глубине дома. Но после очень недолгого отсутствия вернулся и с покорно-неодобрительным видом произнес:
— Проходите сюда, пожалуйста.
Маллет проследовал за ним вверх по лестнице и был препровожден в маленькую квадратную комнатку.
— Вот этот джентльмен, ваша светлость, — представил его дворецкий.
Лорд Бернард завтракал. Он бодро улыбнулся своему гостю и попросил дворецкого:
— Принесите чашечку для мистера Маллета и еще кофе.
Инспектор возразил, исполненный сознанием правоты рано встающего человека, что он позавтракал несколько часов назад. Лорд Бернард парировал с неопровержимой логикой, что по этой причине тем более необходимо подкрепиться еще раз в разгар утра, и заявил, отметив, к величайшему смущению дворецкого, что в настоящий момент вся его чудовищно переплачиваемая и недозагруженная работой домашняя прислуга предается оргии, известной как «легкий завтрак в одиннадцать часов», уж если они имеют на это право, то что же говорить о загруженном делами детективе? Этот довод, в сочетании с дивным ароматом кофе, достигавшим его носа с накрытого для завтрака стола, оказался слишком уж веским для Маллета, и он капитулировал.
— Странная вещь, — сказал его светлость, когда подали кофе, — хотя меня вообще-то считают не слишком гостеприимным человеком, но всякий раз, когда я с вами встречаюсь, я вроде как заставляю вас есть и пить против вашей воли. В прошлый раз, помнится, это был обед.
— Это был очень хороший обед, — с благодарностью отозвался инспектор.
— Неплохой. Так, дайте-ка вспомнить, нам подали бутылочку vin blanc [15] и говяжью вырезку — несколько пережаренную, вам не кажется? А вот десерт я сейчас не могу припомнить.
15
Белого вина (фр.)
— В любом случае, — сказал Маллет, — я чрезвычайно рад обнаружить, что у вас настолько хорошая память, потому что пришел сюда, как раз чтобы напрячь вашу память по поводу одного предмета.
Лорд Бернард покачал головой.
— О, не полагайтесь на нее, инспектор, — предупредил он. — Моя память хороша не всегда. Как и любой другой человек, я помню те вещи, которыми мне случилось заинтересоваться, только и всего. Боюсь, при той довольно праздной и никчемной жизни, которую я веду, яства и марки вин занимают довольно важное место в моей голове. Ваша же, как мне представляется, полна подробностей ваших дел. Рискну предположить, что вы склонны проявлять изрядную забывчивость во всем, что выходит за их рамки, если вы, конечно, не супермен — каким, как я полагаю, следует быть детективу. Я знаю музыкантов, которые безнадежно рассеяны в том, что касается обычных вещей, но способны носить в голове партитуры полудюжины симфоний. Это форма специализации.