Жилплощадь для фантаста
Шрифт:
– Ну-ка, ну-ка, - попросил Афиноген.
– И впрямь кандалы! Откуда?
– Да слушай ты их больше!
– рассердился я.
– Валентина, просил же...
– Кандалы и есть!
– сказала Валентина.
– Ты бы хоть Ольку пожалел!
– Да никакие это не кандалы! Ну... Писать начал.. Один там у меня в прошлое пропутешествовал, а его в пыточную.
– Ты знаешь, Афиноген, пишет, пишет по ночам, а утром то избит, то в кандалах, то связанный, то еще что-нибудь. Не знаю, кому "скорую" вызывать.
– Да ерунда все!
– Не любил я эти разговоры.
– Это не со мной, а с тем, про кого пишу. Это его в кандалы заковывали...
Откуда у меня взялся этот странный браслет, я сам до сих пор понять не мог. Не было такого в моих рассказах.
– Ерунда, а едва распилил железку-то, - подала голос Пелагея Матвеевна. Она хоть и смотрела хоккей, а разговор тоже не пропускала, благо информация тут поступала по разным каналам.
– О чем рассказ-то, Федор Михайлович?
– спросил Афиноген.
– Да разве это расскажешь... Незакончен он к тому же.
– А все-таки..,
– Ну, про боль человеческую.. про пытку жизнью...
– Ой Валя!
– позвала .старушка.
– Дай мне лекарство. Опять в глазах круги. Поют, поют, а толку никакого!
– ...про ответственность...
Валентина сходила на кухню за лекарством.
– А ты то принесла?
– Да то, то, мама.
– Понимаешь, Афиноген Каранатович, в двух словах пересказать свой же рассказ, это все равно, что перед толпой раздеться, Стыдно, а главное, кажется, никому не нужно.
– Папа, - выглянула дочь.
– Ты по физике можешь задачку решить?
– Сейчас, Оля. Сейчас решу.
– Так дай почитать!
– почему-то обрадовался Афиноген.
– Да я же от руки пишу. Ты разве поймешь мои каракули?
– А ты не беспокойся, Федор Михайлович, пойму, если захочу.
– У него не фантастика, а черт знает что!
– сказала Валентина.
– Не одна ты такого мнения придерживаешься, - согласился я.
– Сейчас принесу. Хочешь, так поразгадывай.
Я вошел в маленькую комнату. Три дочерины подруги на мгновение стушевались, но тут же вновь зашушукались, чему-то засмеялись.
Вид комнаты являл собой купе спального вагона. Справа от двери письменный стол дочери, дальше кровать жены. По цельной стене - кровать дочери, шифоньер, моя кровать. Слева от двери -секретер, надстроенный до потолка частью со стеклами распиленного когда-то серванта. Между кроватями дочери и жены - глухая часть того же серванта - пенал для хранения белья. Два стула, возле стола и секретера, заключали обстановку. Больше здесь уже ничего нельзя было разместить при всем желании. Подруги, да н сама Ольга сидели на кроватях.
– Вы почему не разденетесь-то?
– спросил я и понял, что это прозвучало как сигнал к отходу.
– Да ладно. Сидите. Где задачка?
Ольга ткнула пальцем в раскрытый учебник.
– Вы тут, конечно, уже поломали над ней головы?
– Поломали, - ответила дочь.
– Не может быть, чтобы она не имела решения!
– Ответ, по крайней мере есть. А вот решение...
– Решим... Совместно будем решать или мне сначала одному?
– Совместно!
– Одному!
Мнения подруг разделились.
– Одну минуточку! Вы пока прочтите условия задачи.
– Я повернулся к секретеру и вытащил из него тетрадь, толстую, в клеточку, 96-листовую. Займу сейчас Афиногена Каранатовича и к вам.
– Я вышел в большую комнату.
Комната была проходной, с огромным проемом в стене между коридорчиком и кухонькой, с очень неудобной планировкой. Три кровати здесь было не разместить.
Комнату занимала теща. Здесь стояли: пианино, телевизор, письменный стол Валентины и стенка в торце комнаты с книгами, проигрывателем и магнитофоном.Когда-то, лет двенадцать назад, чуть ли не сразу после вселения в эту квартиру, мы поместили Пелагею Матвеевну в маленькую комнату с Ольгой. Но теща неимоверно, ужасающе храпела. Лишь одну ночь втихомолку проплакала в страхе внучка, и старуху вернули в проходную комнату. Конечно, больному человеку было здесь не сладко. Через комнату постоянно приходилось ходить, почти тут же гремели кухонной посудой. Правда, немного скрашивал жизнь старухи вечно включенный телевизор.
Дочь подросла и спать с нею в одной комнате казалось мне мучительно стыдном. Но другую квартиру раз за разом не давали. Что-то сюрреалистическое было в этих предложениях, комиссиях, посещениях лиц, которые намеревались сюда вселиться. Они нисколечко не стеснялись хозяев, вслух "расставляли" свою мебель по углам и вдоль стен. Это было противно слушать, но я их понимал. Я и сам расставлял мебель в каждой вновь предлагаемой квартире, правда, лишь в своем воображении. Странными казались мне и причины отказов, когда я словно в заколдованном круге ни от кого не мог добиться ответа. Каждый раз мы с женой решали не поддаваться больше на провокации, жить себе и жить здесь, но проходило время, злой волшебник снова предлагал нам квартиру, и когда мы решали, что уж на этот-то раз все будет в порядке, начинали упаковывать вещи, непонятное насыщало атмосферу вокруг нас, и я тыкался как слепой котенок в приемные и кабинеты, выслушивая ничего не значащие обещания, успокаивания и еще что-то, названия чему я не мог придумать, и все закручивалось в какой-то постыдной карусели, откуда меня в конце концов выбрасывало центробежной силой,
И тогда я покупал бутылку водки, начинал считать себя человеком, освобождался от всего нелепого, что успевал нацепить во время квартирной эпопеи. По ночам меня мучил тещин храп. Каждый вечер, ложась в постель, я уже ждал этого храпа, боялся, ненавидел и потому лишь настраивал себя на него. Уже много лет я не спал нормально. Но когда впереди не было никакого просвета, я чувствовал себя все же увереннее, тогда я не расслаблялся.
– На вот, - сказал я Афиногену, -в конце там...
– Вам какую-нибудь закусочку соорудить?
– спросила Валентина.
– Нет, благодарствую, - серьезно ответил Афиноген, - сейчас я очень занят необходимейшим делом, так что выпивки не принимаю.
– Ох, уж и занят! Что же это за дело, если не секрет?
– Да никакого секрета и нет. Жилплощадь вот для фантаста пробиваю.
– Пробьете вы!
– развеселилась Валентина.
– Сидите уж...
– Я серьезно, Валентина Александровна.
– У вас только с бутылкой дело серьезно.
– Нет, нет. Никаких бутылок. Правда, Федор Михайлович?
– Правда, Афиноген Каранатович, - согласился я.
Работать, работать надо было!
В это время задремавшая было старуха дико всхрапнула. и проснулась. На экране телевизора продолжали бегать хоккеисты.
– Федя, это ведь Испазита?
– как ни в чем не бывало спросила она.
– Да нет же!
– рассмеялся я.
– Эспозито играет в другой команде.
– А че смеешься... Я же вижу, что Испазита.
– Ну пусть Эспозито.
– Валя, ведь это Испазита?
Почему-то из всех хоккеистов Пелагея Матвеевна помнила лишь одного Эспозито.