Жить надо!

Это что, не патология? Кому опасен смех на улице? Что рухнет от этого? Что, это нарушит правила дорожного движения, аварийную ситуацию создаст? Нет. Но все знают: смех – это непорядок.

Все потому, что мы постоянно находимся под контролем рассудка. Знаете, если кому надо ставить памятники на каждом углу, так это товарищу Декарту. По всей Европе. И в Америке. На каждом перекрестке. За единственный лозунг: «Cogito, ergo sum» – «Я мыслю, следовательно, существую». Вот вождь нашей цивилизации. Что там Ленин… Ленин горячий мужик был, плохо воспитан, матерно ругался часто. Когда Гегеля сволочью империалистической обозвал, три восклицательных знака поставил и два раза подчеркнул! А вот Декарт… Улыбаться можно, но только чтоб зубов видно не было. «А что, у тебя зубы некрасивые?» – «Нет, у меня зубы красивые, но неприлично». А у меня некрасивые, но я улыбаюсь.

А если нет нормального, полноценного мира переживаний, если спонтанность исчезает, извините, тогда даже в постели с любимым человеком – «cogito, ergo sum», извините еще раз. Не зря же такая поговорка есть: «Истину, как и жену, мы любим только в темноте». Чтоб никто не видел.

Разум и эмоциональность

Все разные в разрезе рациональности, это мы уже выяснили. Теперь давайте выясним, что эмоционально мы тоже разные! И совсем не обязательно притворяться, что все мы сдержанные, благовоспитанные.

Знаете, каков процент психогенной импотенции в России? Семьдесят. А в Швеции какой? Восемьдесят два. Психогенная фригидность: в Литве – пятьдесят пять, в Швеции – шестьдесят – шестьдесят пять.

Почему? Потому что и дома, и на работе – везде конвенции, правила, руководства. Получается глобальная эмоциональная катастрофа. И как следствие этого – падение уровня культуры и искусства. Потому что вся культура вырастает из мира переживаний. Никто же не сказал: «Переживаю, следовательно, существую».

Только переживание сохраняет целостность пространства сознания, целостность субъективной реальности как таковой, несмотря на неполноту, дробность, расчлененность и дифференцированность логически-конструктивных шагов.

Посмотрите, как упрощается мир. Как уменьшается число людей, получающих удовольствие, сопереживая, скажем, Пятой симфонии Бетховена. И все больше и больше людей, которые получают удовольствие от сопереживания вот этому: «Девочка моя синеглазая…»

Оскудение эмоционально-чувственной сферы – это причина невротизации. Проявление этого оскудения – в снижении спонтанности поведения. Но снижение спонтанности ведет к тому, что человек все меньше и меньше осознает свою самоценность. Самоценность самого факта жизни.

Тогда, чтобы доказать самому себе свою ценность, функциональную и социальную, человек судорожно начинает хвататься за внешние признаки: социальный статус, престиж, имидж, упаковку.

Одним повезло: у них очень дорогая, красивая упаковка, другим – нет. Но ведь человек-то живет, а значит, ценен.

То, что мы называем эмоцией, на профессионала производит впечатление грустное. Как в театр зайдешь, или на экран глянешь, или музыку такую один раз послушаешь, думаешь: где же взять столько врачей, чтобы всех этих господ вылечить от неврастении и истерии?

Потом зайдешь к врачам. Те, кто постарше меня, еще ничего, а те, кто помоложе, сами в разносе.

Пропаганда спонтанности – это вообще пропаганда здорового образа жизни. Хочешь хохотать – хохочи, хочешь рыдать – рыдай, хочешь сесть задом наперед – садись задом наперед. Если это никому не вредит, в прямом смысле слова, ты можешь делать все, что хочешь! Вот это и есть здоровый образ жизни – увеличение спонтанности в своем поведении, открытое эмоционирование для расширения своего диапазона.

Вы знаете, как я солидных мужиков удивлял? Посидим, поговорим… Они ко мне немножечко сверху, покровительственно, по плечу потреплют: «Ха-ха-ха, Игорь, ха-ха… Тебе сколько?» Я говорю: «Пятьдесят восемь». – «А почему так хорошо сохранился?» – спрашивают, и я говорю: «Да просто смеюсь, когда хочется смеяться, плачу, когда хочется плакать. Вот и все».

Поэтому я могу выдержать трое суток психологического марафона, а они нет, они сильно зарегулированы. Поэтому мне интересно жить, а им уже нет. Понимаете, у меня солнышко еще светит, а у них уже в тумане. Вот это и есть главное достоинство спонтанности. Таким образом, мы рассмотрели один источник психопатологии обыденной жизни. Это ущемление мира переживания в течение последних 300-400 лет развития цивилизации, это засилье конвенционального поведения, не дающего человеку проявляться спонтанно, значит, самоценно. Последствия этого можно увидеть (я сейчас нарушу приличия), даже когда человек отправляет естественные надобности у себя в туалете, закрывшись на крючок. Проверьте на себе. И там вы не свободны.

Не только наедине с миром, не только беседуя о духовных вещах, но даже наедине с собой – мы не спонтанны. Поэтому так трудно понять, что такое импульс, что такое момент истины, что такое резонанс.

Человек рожден для счастья

Меня как-то спросили: «А можно идти по духовному пути в короткой юбке?»

В короткой юбке очень удобно. По духовному пути – замечательно! А без штанов – знаете, как удобно! Помню, работал я в Вильнюсе в летнем лагере, так за два месяца ни разу штанов не надел, все время в плавках. А работал как! Спонтанно!

Иногда есть смысл взять себя за волосы и выдернуть из болота, и иногда даже эпатаж, если вы осознаете, зачем это делаете, и понимаете, что это временная мера, хорош.

Есть у меня такое воспоминание, которым я горжусь. Я был сыном прокурора железной дороги, а приятель – сыном директора библиотеки университета, профессора. Чем мы занимались – мы цветы воровали. Не у частных лиц, а у государства. Мы с ним ползли по площади Ленина, который у нас в Вильнюсе смотрел на здание КГБ, а рукой показывал на консерваторию (теперь его уже нет там), и резали ножницами розы. Вокруг ходит милиция, КГБ, а мы ножницами эти розы – пятьдесят шесть штук, как сейчас помню. И весь этот риск для того, чтобы на следующий день войти посреди танцев, в паузе – девочки с одной стороны, мальчики с другой, – у себя же в школе, и кинуть эти розы под ноги хорошему человеку. И что интересно, об этом потом ни один человек не вспомнил, даже намеками, – ни учителя, ни ученики, ни пока я учился, ни потом, когда ушел в вечернюю школу.

Ни один человек ни одним намеком не напомнил мне об этом событии. Я понял, когда стал психологом – в этот день.

Это был восьмой класс, в городе Вильнюсе, в привилегированной восьмой средней школе. И сколько я потом бывал на встречах выпускников, среди своих учителей, одноклассников – ни на следующий день, ни десять лет спустя никто не напомнил. А что я такого сделал? Вы подумайте. Юрка открыл ногой дверь, я вошел вот с таким букетом роз, никто же не знал, что я их на площади Ленина резал. Подошел к ней, причем не к возлюбленной, а к другу, которого я нечаянно обидел. А человек – калека, вы понимаете, я просто думал извинения попросить, ну и решил таким способом. Прошел через весь зал, сказал: «Прости!» Бросил цветы, развернулся и ушел. Все как воды в рот набрали. Вот вам и психология. Ведь мы с приятелем подставляли своих отцов – со всей их карьерой, – случайно уцелевших в сталинском терроре. И себя самих. Ради чего? Ради этих пятидесяти шести роз?

Зачем? – спрашивал я себя сегодняшнего. Ради чувства свободы. Нам хотелось – и мы это делали. Может быть, поэтому в нас немножко меньше страха было социального, исходного, чем в других наших сверстниках. Это эпатаж, конечно, это совершенно глупый риск с точки зрения рациональной, но с точки зрения переживания… Надо еще подумать, что сильнее – оргазм или это.

Ведь мы в нашем государстве бывшем, да и во всей нашей цивилизации, воспитаны с позиции воина. С позиции сражения. Мы сражаемся с природой, покоряем ее, с капиталистами сравнялись. Мы просто забыли, что, как говорил мой не очень любимый писатель В. Г. Короленко: «Человек рожден для счастья, как птица для полета». То есть это как бы ему присуще.