Жители мутных миров

12

Дачный поселок Васкелово, привокзальная площадь. Я обнаруживаю в кабаке не то продукт питания, не то живое существо: большую голову, а вместо носа вросшая кисть руки, огромная, с само лицо размером. Приношу домой, где голова как-то спадается, мертвеет - вроде и рыбная, селёдочная, но одновременно остаётся прежней. Жена велит выбросить ее в угол. После я снова оказываюсь опять в кабаке, и голова оживает. Открываются глаза, кисть удваивается и распадается на две - в приветствии, а заодно вырастают две ножки. Но туловища нет.

13

Железнодорожное путешествие. Меня сопровождал коллега К., мы с ним пили будто бы коньяк. С нами была какая-то баба. После вижу себя коротающим время на привокзальной площади. Ходил там, держа за руку девочку лет шести, которая вела себя по-взрослому, как любовница, но таковой не была. Искал вместе с нею рюмочную - выпить, но девочка пить не собиралась. Затем я очутился на холме в окрестностях Валдая. На дворе лето, кругом - луга, синее небо, туристы. Неподалеку - Псков. Я отправляюсь туда на пару с А.Ж., и в Пскове, судя по погоде, уже ноябрь. Сам город выглядит как подлесок, густо усеянный грибами-куполами. Их количество ужасает. Пора собираться домой, но до поезда то ли очень долго, то ли нет билета, но это не слишком волнует. Снова поиски рюмочной. Попадаю в аэропорт, где сразу в дверях, у выхода на летное поле, происходит инцидент. Какой-то тип с чемоданом дал мне его подержать, я передал чемодан другому незнакомцу, и тот положил туда что-то. Как выяснилось, положил он бомбу. Меня скрутили, но взрыва вроде не было. Появились полицейские в незнакомой, карибского типа, форме - высокие, смуглые, в темных очках, четыре человека. Мне удается от них отвязаться. После этого мы (кто - мы?) выходим за черту города, попадаем на широкий, чуть заснеженный проспект, и видим справа высокую глухую стену, окрашенную в черный цвет. Это какое-то учреждение. Мы не знаем, как поступить дальше.

14

Тюремная камера, в ней несколько человек. Спокойный, зловещего вида молодой охранник, похожий на классического злодея из боевика, собирается всех наказать за отказ выполнять какие-то работы. Выбивает крайнему зуб, я на очереди, с другого края. Подходит ко мне, я выставляю руки и быстро говорю, что не стоит, я уже согласен на все. Тот усмехается, и молча начинает выбивать мне верхний зуб справа. Но у меня не остается ясного ощущения, что зуб выбит. Этот сон нуждается в комментарии: он - пятый по счету, и прошлые четыре, в которых я лишался зуба, в реальной жизни аукнулись странным эхом. Месяцем-другим позднее неизбежно либо умирал, либо погибал кто-то из моего близкого окружения. На сей же раз я был достаточно спокоен: зуб, повторяю, остался цел, хотя о полной уверенности речи быть не могло. Я пишу эти строки год спустя. В марте 1999 я узнал, что в январе, ровно через два месяца после пятого сна, умер пятый человек: один из моих дядек. Так что я напрасно успокоился, а о печальном событии не узнал вовремя лишь потому, что с давних пор не поддерживал с покойным никаких отношений.

Тех, кто усомнится в правдивости написанного, отсылаю к рассказу "Зубы". Есть свидетели, которые могут подтвердить: я написал его через пару недель после очередного приятного сновидения. Что до бабушки, о смерти которой я уже говорил, то она скончалась вскоре после того, как я поставил точку.

15

Готовый триллер в стиле фильмов по сценариям Кинга. Действия разворачиваются в колледже, если оставаться верным Америке, но можно удовольствоваться обычной школой. Сначала - первое знакомство с этим учебным заведением: экскурсовод показывает какую-то скважину или колодец во дворе. Назначение источника неясно, он играет некую вспомогательную роль в организации работы колледжа. Его задача - не то поставлять питьевую воду, не то каким-то образом обеспечивать отопление. Что-то в него, согласно тайной технологии, подмешивается. В один прекрасный день почти все сотрудники и учащиеся колледжа, превращаются во что-то наподобие вампиров (мне отчаянно надоели выражения типа "что-то вроде", "какой-то", "некий" и т. д. , но заменить их нечем - это сны). От укусов этих существ нормальные люди становятся чем-то средним между зомби и куклами: обедняется словарный запас, и вообще они ведут "механическую" жизнь. С группкой друзей и подруг я прячусь то в одной, то другой комнате. Проскользнул невнятный гомосексуальный намёк: мой лучший друг - высокий плечистый парень, но он на вторых ролях, на подхвате. Образ, практически целиком позаимствованный у кинематографа, штамп. Кажется, что с товарищем ничего не случится, но он тоже превращается в робота. Главарь тоже собирательный. В последних сценах (середины в "фильме" нет) он наряжается в алые, с золотым шитьем, псевдо (?) византийские одежды. Дальше - наше бегство по насыпи, по железной дороге, потом - возвращение. Видим, что в "вампира" превращается малолетняя девица, душа общества. Нас, оставшихся вдвоем или втроем, упорно преследуют, нам удается уйти. Мы возвращаемся в школу, теряясь в толпе изменённых людей, которые стекаются туда на некий шабаш. Вдруг обнаруживается ключ к разгадке: вода в колодце. Надо перекрыть кран или сделать ещё что-то в этом роде; после этого всем гадам - конец. Появляется столовая; вместо блюд - их имитация: всё, что грелось, оказывается холодным и малосъедобным. Мы узнаем, что изменившаяся публика еще, вдобавок ко всему, и не ест. Дальше - уже додумывание в режиме "полупроснувшись": сцена финального диспута с главарем. Он в страхе кричит: это жизнь! Я отвечаю, воображая себя воплощенными доблестью и добром: это твоя жизнь, а не моя! По законам жанра подразумевается, что я его вот-вот уничтожу.

16

Были где-то за городом с коллегой К. (снится и снится, будь неладен). Мы перенеслись чрезвычайно далеко, в другую область (регион, как теперь выражаются). Возвращаемся в поезде (см. 13-й сон), где знакомимся с тремя девицами, одетыми, словно в гареме (как бы это описать? Ну, наверное, каждый знает, как выглядит гарем). Мы завязываем непринужденную беседу. Вдруг появляется хозяин, суровый восточный субъект, а с ним - три бородача с клинками, по одному на каждую из девиц. Бородачи торжественно клянутся покарать нас за непозволительный флирт. По каким-то причинам расправа откладывается, поезд идет своим путем. Организуются совершенно неуместные застолья, мы пьем с девицами, наливая напитки в мелкие стопочки. В поезде начинаются киносъемки, в которых я исполняю незапомнившуюся роль, мне сообщают о положительных отзывах. Все это внушает оптимизм, надежду на то, что мне в конечном счете ничего не сделают. Вроде бы и мир, - а может быть, забыли. Поезд стоит в Зеленогорске, время суток - половина двенадцатого ночи. Очень поздно, я не успеваю домой. Пытаюсь дозвониться по мобильному телефону, который мне вручает сотрудница киногруппы, но мне никак не удается набрать то тройку, то двойку. Тем временем вокруг решают, как ехать - через Сестрорецк (это дольше), или через Белоостров (короче - соответственно). Появляется пьяный К., очень похож на другого К. (см. сон 8). Он настаивает на долгом путешествии, и я соглашаюсь. Но тут один из особо приближенных слуг восточного вожака ведет меня к хозяину. По дороге успокаивает, что все будет хорошо, но в это как-то не верится. Я все яснее осознаю свою пассивную, страдательную роль. В конце концов меня и К. разделяют, поместив в разные вагоны (открытые, даже не вагоны, а платформы).

17

К утру остался новый образ: белый карандаш. Во сне я спал в незнакомом месте, семья - за стеной, но вроде бы и рядом, тут же. Появилось непонятно, что: может быть, фигура в саване, может быть - что-то совсем другое, на меня обозлившееся. Странный намёк на индейца, у которого похитили клад. То ли гость сей - белый карандаш, и хочет меня куда-то увести, то ли сам я превращаюсь в упомянутый карандаш и сейчас исчезну в неизвестном направлении. Помню о физическом ощущении границы другого мира. Даже перекрестился, проснувшись.

18

Я - серийный убийца. Уничтожаю девиц, детишек, котят топором и лопатой где-то за городом (ландшафт представляет собой смесь поселка Васкелово, деревни Родивановщины и псевдогорода Сестрорецка). Никаких подробностей не помню, и занимаюсь этим делом без удовольствия, по необходимости. Останки хороню в песке и черноземе. Знаю, что рано или поздно меня выведут на чистую воду. Следующая картина: мать гладит рубашки - мою и почему-то Анатолия, старого приятеля. Гладя, говорит (по-доброму, как если бы хотела сказать: "ты уже вырос, надо же!") : "Смотри, на рубашке Анатолия - следы твоего эпителия. А на твоей - его волоски". Я встревожен: собираясь на одно из черных дел, я действительно надевал рубашку Анатолия. Очередной кадр: сижу себе в лесочке возле песчаной ямы, где кого-то зарыл. Рядом - пожилой мужик, чуть ли не из КГБ. В нём чувствуется угроза, но он, кряхтя, садится мирно рядом, берется за газетный кроссворд. В дальнейшем меня задерживают в аэропорту, когда я уже являюсь видным болгарским писателем и дипломатом сразу. В песчаных карьерах начинаются оползни: "окна" открываются разом, одно за другим, выступают розовые черепа умерщвленных. Меня обвиняют в уничтожении 188 человек. Я про себя отмечаю, что ещё не нашли и никогда не найдут тех, кто закопан в земле и траве.

19

Шлялся за городом в компании с одноклассниками М.П. и О.А. (не иначе, как в Сестрорецке). В какой-то приемной, в присутствии дамы отвалилось левое яйцо. Медсестра начинает объяснять, что это - симптом опухоли черепа, тычет в рентгеновский снимок. Тут приходит врач (доктор Спирин?) и начинает утешать - это мол, не так, все неправильно.

20

Какие-то соревнования: я убегаю. Возможно, что это не игра, и за мною гонятся всерьез. На ногах у меня сапоги, из задницы льется кровь, но я этого не замечаю, так как не больно. Потом вдруг жидкость начинает хлюпать в левом сапоге, и сразу - резкая слабость. Меня укладывают на носилки, делают внутривенную инъекцию, но после кто-то исподтишка выдергивает иглу.

21

Удил рыбу в мелком пруду, в парке им. 9 января. Четырьмя удочками. Сперва поймал какую-то шпроту, а после - сардельку в целлофане, принёс домой.

22

И вновь - тюрьма, красные круглые здания из кирпича, окруженные забором. Проходная. За какой-то пустяк мне дали 10 лет, и в понедельник я должен сам явиться на отсидку. Послушно прихожу с И.В. ; она, как порядочная супруга, меня провожает, будучи каким-то образом и за тюремными стенами, и вне их, со мною рядом. Похоже, мне надо проникнуть внутрь, чтобы ее освободить, но в то же время вместе с ней я подхожу к тюрьме. За забором какой-то уголовник из мелких, с мобильником, один, не замечает нас. Он что-то говорит в телефон и после швыряет его кому-то наверху, невидимому. Я расхаживаю по проходной. В двадцати метрах от входа, уже на улице, на битой ограде лежат две рыбины: щуки. Кто-то мне велит их принести. Я, словно удочку, беру палку, подношу к одной из дохлых щук. Она вдруг впивается в палку зубами. Я не успеваю ее донести, щука сгрызает почти всю палку, которую приходится отбросить, пока зубы не дошли до пальцев. Ошметки рыбы летят на пол. Я так и не решаюсь войти в тюрьму, ухожу вместе с И.В. Оправдываюсь, что приду в субботу: на этот, дескать, день назначен пересмотр дела. Видится судья со строгим бабьим лицом, в очках. И.В. говорит, что дело все равно не пересмотрят, но мы все равно уходим.

23

Смесь больницы, поля, бараков. Являюсь туда ночью со Славой Г. Захожу в темную сестринскую, там - две сестры в халатах нараспашку. Зову одну из них в ординаторскую, включаю компьютер, хочу дать прочитать мою печальную больничную хронику. Она распахивает халат, кидается с поцелуями. Я приятно удивлен, но ничем не отвечаю, ибо непонятно, откуда взялись столь бурные чувства. Летаю - вверх-вниз. Уже почти проснулся (ощущение такое, что и проснулся на миг, и пробовал взлететь наяву). Летаю по больничным коридорам, пугаю каких-то плюгавых больных возле лифта. Новая картина: полем пробираюсь с тем же Славой обратно в больницу: завтра мне нужно на работу, на дежурство. Вечер. В больнице народ собирается на танцы. Медсестра уже в брюках и не обращает на меня внимания, быстро уходит на другой этаж танцевать. Хочется ее догнать, и мы оказываемся на Витебском вокзале. Я почему-то в рубашке, трусах, но без брюк. Солнце, кусты, народу мало. Снова больница. Слава уже не Слава, а дружище А.Ж. Бродим по этажам, повсюду бары, в которых наливают всем желающим. На столиках - остатки трапезы, людей нет. Ищем, где бы выпить, невзирая на бары. Я решаю остаться танцевать и не ходить домой: все равно мне завтра дежурить.

24

Пришел какой-то хам в камуфляже и на правах мента требует пропустить его куда-то через мою квартиру, хочет ключ. Угрожает устроить обыск, если откажусь. Квартира - на первом этаже больницы, а вход - со стороны леса. Ключ согнут под прямым углом, но им еще вроде бы можно пользоваться. Похоже, что его согнула мама.

25

В обществе медсестры Г.С. я навещаю в больнице Жириновского, который лежит там со сломанными ключицей и правой рукой (накануне по ТВ прошел сюжет о наезде двух грузовиков). Мы принесли апельсины. Жириновский спит в общей палате на койке справа, я его бужу. Он просыпается, улыбается, переходит на ты, утверждает, будто знал до сих пор лишь двух демократов, а теперь и меня знает. Г.С. садится с ним рядом на кровать, вытягивает ноги, похваляется загаром. Выбалтываю Жириновскому про свое писательство, он в напускном восторге, но мне приятно. Демонстрирует руку: она еще не зажила, но гипс уже сняли. Ладонь у него белая, как мел. Он сразу уходит с кем-то инспектировать некие объекты, лезет в люк, про меня забывает. Я возвращаюсь разложить апельсины.