Живи

— Я ничего не скрываю. Чертежи моих протезов имеются в отделе и в дирекции. Если Вы мне не верите, пригласите сюда Гробового и других. Я разденусь и покажу, что передвигаюсь на тех самых протезах, а не на каких-то других, которые я якобы держу в секрете.

— Что Вы! Я Вам верю. Но Гробовой утверждает, что на тех протезах Вы не смогли бы так двигаться, как Вы это делаете. Теоретически невозможно. В чем тут загадка?

— Протезы сами по себе, какими бы чудесными они ни были, недостаточны. Нужна еще определенная тренировка тела, чтобы ими овладеть.

— Разумно. Но ведь и раньше так делали.

— Нужен другой тип тренировки.

— Прекрасно! Вот и опишите ее. И представьте в отдел. Или прямо в дирекцию.

— К сожалению, не могу. Я новую технику овладения моими протезами выработал лично для себя. Для других она пока еще не годится.

— Что Вы предлагаете?

— Выпустить по крайней мере сотню опытных образцов моих протезов и начать их испытание. Приспособить их к особенностям испытателей. Через год можно будет сделать первые обобщения, внести улучшения в конструкцию протезов и выработать правила тренировки и техники передвижения. Это же обычное дело во всяких экспериментальных исследованиях. Гробовой со своими колясками уже пять лет экспериментирует. Почему бы не попробовать с моими протезами?

— Разумно! Изложите Ваши соображения на паре страниц. Я попробую на Ваши эксперименты выбить дополнительные средства.

Такой «разговор по душам» у меня с директором происходит не в первый раз. Он каждый раз обещает «выбить средства». И каждый раз забывает об этом. А я не придаю этому значения, У нас охотно отпускают средства на всякую халтуру и ерунду, но не на серьезное дело, сулящее успех рядовому изобретателю. Эксперимент Гробового с украденными в ФРГ инвалидными колясками стал предметом насмешек в комбинате. Но средства на них выделяются регулярно, причем — во все возрастающих размерах.

Коллектив

Основная часть нашей жизни проходит там, где мы работаем. С работой связаны и наши главные страсти. Мы все средства существования получаем в своем учреждении или через него. Здесь мы добиваемся улучшения жизненных условий, продвижения по службе. От взаимоотношений с другими сотрудниками учреждения зависит наша судьба. Бывают, конечно, исключения. В социологическом отделе работает, например, сын второго секретаря горкома партии. Он, конечно, имеет привилегии. Через год работы в комбинате он стал заведующим группой. Через два года защитил кандидатскую диссертацию. Он имеет шансы стать заведующим отделом. Но его это не устраивает. Говорят, что он уходит от нас в университет заведовать кафедрой. Через несколько лет он станет деканом факультета. И если его отец поднимется еще выше, то он может стать ректором университета. Другой молодой инженер как-то ухитрился познакомиться с дочкой самого Сусликова и женился на ней. Вскоре он стал секретарем районного комитета комсомола, затем — городского комитета. Парень он хваткий, наверняка сделает партийную карьеру. Но такие случаи, повторяю, суть исключения. В стране не так уж много дочек высокопоставленных начальников, готовых выйти замуж за парней из низших социальных слоев. Да и сыновья таких начальников предпочитают начинать свою карьеру в более интересных учреждениях, чем такие, как наше. Подавляющее большинство сотрудников наших учреждений суть простые смертные, судьба которых всецело зависит от положения, поведения и репутации в коллективе.

Но дело не только в этом. Для более или менее нормальной жизни человек нуждается в регулярных и разнообразных общениях с другими людьми. Человек нуждается не столько в информации, сколько в живом общении, В обычном коллективе есть все типы людей и возможности для всех необходимых форм общения. Пара слов с одним сослуживцем, пара слов — с другим, пара слов — с уборщицей, пара слов — с секретаршей… Тут как в еде: нужно разнообразие. Нужно общение не только с хорошими людьми, но и с плохими; не только с умными, но и с глупыми, не только с честными, но и с жуликами.

Кроме того, человеческая жизнь есть спектакль. Каждый стремится сыграть в нем роль поинтереснее. Наш жизненный спектакль проходит в основном на работе. Он настолько захватывает нас, что мы его продолжаем и в остальное время суток.

Когда я поступил на работу в комбинат, тут только еще началось разделение на научно — экспериментальную и производственную часть. Мы с Гробовым создали небольшую группку ножного протезирования. Гробовой был вполне здоровым человеком. И образование у него было какое-то мясомолочное. Говорили, что он когда-то вместе с Сусликовым учился в мясомолочном техникуме. Но он был ловким проходимцем. Естественно, он взял инициативу в свои руки. Сначала он предоставил весь научный аспект дела в мое распоряжение. Но когда стало ясно, что «наука» в нашем деле была доступна даже коровьим мозгам, он отпихнул меня на роль рядового конструктора. И если я поднялся до уровня заведующего маленькой группкой, то это произошло благодаря научно — техническому прогрессу, который заключался в стремительном росте числа людей, пожелавших посвятить свою жизнь ножному протезированию. В этом деле Гробовой оказался вполне на своем месте.

По мере роста числа сотрудников в нашей исходной группе происходило разделение на более мелкие группы. Сначала мы разделились на две группы — на группу левой и группу правой ноги. Затем возникли группы ступни, доколенных протезов, координации движений, двусторонних полных протезов. Последняя после длительной борьбы досталась мне. Так образовался отдел. Сейчас у нас работает более ста человек. Общими усилиями мы сделали Гробовому диссертацию, и он стал заведующим отделом.

Мне не раз намекали на то, что и мне пора остепениться. Но одно дело слова, а другое — дела. Как только я начинал делать практические шаги в этом направлении, все настораживались и чинили всяческие препятствия. И те же самые «доброжелатели», которые раньше говорили, что я больше всех в комбинате заслуживаю докторскую степень, говорили теперь, что мне ни к чему и кандидатская диссертация.

Короче говоря, после нескольких попыток я махнул на эту затею рукой. Это истолковали однозначно: мол, не тянет даже на кандидата. Теперь, когда встает вопрос о моем продвижении по службе, мою кандидатуру отклоняют, ссылаясь на недостаток образования.

Обеденный перерыв

Наступил обеденный перерыв. Я с Социолухом и Теоретиком направляюсь в столовую. Для таких холостяков, как мы, столовая комбината есть основной источник питания. Надо сказать, что сравнительно с городскими столовыми у нас кормят совсем неплохо. Но только сравнительно. Семейные сотрудники и женщины, готовящие себе еду дома, нашу столовую игнорируют как «средство для катара и язвы желудка». Они ограничиваются тем, что получают по именному списку продукты, которые в городе купить невозможно или на поиски которых нужно потерять много часов. Фактически это — замаскированная карточная система.

Мы занимаем облюбованный нами столик. Во время еды ведем бесконечные разговоры. Вернее, говорят они, а я терпеливо слушаю. Для них я идеальный слушатель. Я действительно слушаю их с интересом, а главное — они уверены, что я не украду их идеи и не донесу на них куда следует. Сегодня Социолух рассказал нам следующее.

По словам Социолуха, у нас в городе работала московская группа социологов, врачей и психологов. Работала, конечно, секретно. И результаты ее исследований были сверхсекретными. Но о них все же упомянули на заседании бюро обкома партии. Вот некоторые данные. Рождаемость инвалидов растет, а смертность сокращается. Почему растет рождаемость, объяснять не нужно. Смертность же сокращается за счет усилий медицины и заботы государства об инвалидах. Рождаемость здоровых сокращается. В России в среднем приходится теперь чуть побольше одного ребенка на семью. Число бездетных семей растет. Причем дело с потомством у инвалидов обстоит хуже, чем у здоровых. Но ведь инвалидов производят в основном здоровые. А главное — психическое состояние здоровых. По данным упомянутой группы, шестьдесят процентов взрослого населения так или иначе больны психически. Наш город фактически исследует опытным путем, как будет существовать будущее глобальное общество уродов. И надо признать, что эксперимент проходит блестяще, и результаты его — это очевидно уже сейчас — будут положительными. Оказывается, общество может быть вполне нормальным, если даже оно сплошь состоит из уродов. А общество из нормальных людей может быть ненормальным.

— Нам представляется неповторимый случай вписать свои имена в историю человечества, — закончил он свою речь, — разработав социологическую теорию общества уродов на основе нашего эксперимента. В далеком будущем, если мы не упустим этот случай, наши имена будут фигурировать в памяти людей наряду с именами Платона, Аристотеля, Макиавелли, Руссо, Гоббса, Маркса и других великих мыслителей прошлого.

Таковы маниакальные замыслы Социолуха. А мои замыслы суть замыслы червяка, по непонятным ему причинам выползшего на тротуар и боящегося быть раздавленным потоком богов — прохожих.

Червячный эксперимент

Когда я подрос и осознал себя в качестве урода, я сделал попытку покончить жизнь самоубийством. Потом мне было стыдно оттого, что моя попытка оказалась неудачной. Я был рад, что выжил. И от этого (оттого, что был рад) мне тоже было стыдно. После этого я всю мою сознательную жизнь был захвачен своим уродством. Я думал о нем дни и ночи, будучи не в силах от него оторваться. Как только я пытался отвлечься на что-то другое, реальность немедленно возвращала мои мысли и чувства все к тому же: я — урод.