Живодерня
Шрифт:
Ему ответил нестройный вопль.
Санитары ушли.
"Кого это они привезти должны? – думал Илья. – Уж не Сергея ли?.."
Илья взволнованно заходил по коридору. Прошел в палату. Кровать, на которой спал Кирилл, перестелили,-значит, для нового постояльца. Неужели Сергей? Илья был в ужасном состоянии: только что рухнула последняя надежда. Он столько дней ждал, что Сергей приедет, заберет его отсюда. Жил одной этой надеждой. Теперь все пропало. Как он сразу не распознал санитара, который привез его сюда?! Как не понял по повадкам?! Теперь, задним умом, это казалось невероятным, невозможным!.. И вот скоро сам Сергей окажется рядом с ним. Боже мой! Боже мой!! Теперь-то уж точно все пропало!.. Никто и никогда не сможет вытащить его отсюда, и он станет десятым пациентом первой палаты…
Илью охватила паника. Он заметался по палате,
"Что же делать?!" Внезапно остановившись, в ужасе он хватался за голову. "Что же делать?!"
Илья бороздил коридор, находясь в крайней стадии возбуждения, не замечая, что пребывает под наблюдением заплывшего жиром, но зоркого ока Хари. Жирное чудовище давно следило за Ильей. И неудивительно – даже самые самоуглубленные психи уступали Илье дорогу – вот в каком возбуждении он находился. Харя мог бы снять возбуждение одним ударом жирного кулака. Но доктор Добирман, видя тупую старательность новых санитаров, обижать Илью им запретил. Пока что Илья был лимоном, из которого нужно было выжать как можно больше пользы.
Доктору Добирману донесли по его каналам, что Китаец сильно недоволен медленно протекающей работой с "возвращенцами", и доктор прилагал усилия (огромные усилия). Ему была известна судьба тех, кем Китаец становился недовольным. Немудрено было и койку занять на своем же отделении, а доктор Пинчер взялся бы за лечение, не посмотрев на то, что это его папочка. Тем более у них в роду такое уже случалось, во всяком случае один раз, когда он сам по приказу КГБ собственноручно "лечил" своего отца. История была мрачная и не очень понятная: отец Александра Лазаревича, заведовавший отделением, вдруг по непонятной причине передал часть документации на особо недовольных жизнью диссидентов (тогда их с переменным успехом лечили на этом отделении) в западные средства массовой информации. Разразился международный скандал. Преступление по тем временам неслыханное. Так и осталось загадкой – получил ли он за них деньги или совершил предательство по идеологическим соображениям помутившегося разума. Но когда об этом стало известно в органах, перетрудившемуся доктору предложили отдохнуть, а заодно и обследоваться. Александру Лазаревичу тогда доверяли и назначили на место подернутого безумием бывшего начальника, то ли не обратив внимания на отчество и родственные связи, то ли умышленно устраивая проверку. Но так или иначе отец оказался пациентом сына. А кагэбэшник каждую неделю наведывался с кульком яблок, – следил за тем, как мятежного доктора лечат. И результаты лечения были налицо. Так что компетентные органы удовлетворились работой нового заведующего отделением. Поэтому впоследствии направляли к нему особо сложные случаи диссидентоза. Компетентные органы знали, что доктор Добирман не подведет. И доктор знал твердо, что и его сыночек, работающий на отделении под его началом и носящий материнскую фамилию Пинчер, тоже не подведет. И если у него появится возможность, переодев папеньку в смирительную рубашоночку, нежно перевести его из кабинета в палату, он непременно воспользуется таковой и, не моргнув глазом, со всей сыновней любовью "свернет" бедного папеньку с ума. Не то что сам Александр Лазаревич. Ведь он, когда колол своего мятежного папу "лекарствами", плакал ночами и приходил на работу с красными глазами. О, сентиментальность! Этот не такой, он еще будет издеваться! Другое поколение. Эти бессердечные выросли! Как будто мимо них прошло все хорошее и благородное… И вздыхал горестно доктор Добирман, оставшись наедине с собой. Растил его, воспитывал… Эх!..
Прошел, наверное, час. Илья, заметив подозрительный взгляд Хари, метаться перестал, а зашел в палату и, сев на кровать, попробовал рассуждать спокойно. Сначала он ужаснулся мысли, что Сергея привезут в дурдом, но потом вспомнил о способностях своего друга крошить кирпичи и челюсти. Да они вдвоем здесь такой шухер наведут!.. И прорваться вдвоем будет несравненно легче. Ну они теперь устроят этим мерзавцам!
Поуспокоившись, Илья снова вышел в коридор. Конечно, он понимал, что уколами любого человека можно довести до идиотского состояния, но все же надеялся на способности Сергея находить выход из любого положения. И потом, ведь их теперь будет двое.
Илья остановился у первой палаты. Там текла своя жизнь – в своем измерении и со своим
времяисчислением. Уже знакомый, с опухшим лицом, человек, спустившись с кровати, опять смотрел на Илью. Илья вдруг представил, что это зеркало и что это он сам (только по ту сторону решетки) глядит из прошлого на себя теперешнего. Решетка психиатрички – зеркало времени… И было жутко Илье, но он смотрел, не отрываясь смотрел в эти глаза… в свои глаза. Он потерялся, как в детстве, когда долго-долго смотрел в глаза своего отражения в зеркале, уже не понимая, где он… Тогда тоже было страшно, но не так, как сейчас, другим страхом.Бригадир у окна внезапно свирепо взвыл, разрушив незримую связь, и Илья с облегчением отошел от клетки. И тут дверь отделения распахнулась, и Кирилл с другим санитаром торопливо внесли на носилках человека, крепко замотанного в смирительную рубашку; на голову ему был надет холщовый мешок, так что видом своим он напоминал замотанную бинтами мумию или кокон гигантской бабочки.
Санитары пронесли его в палату, за носилками шел довольный Чукча; он радостно потирал руки, предвкушая удовольствие. Илья на некотором расстоянии, чтобы не попасть под горячую руку, поспешил за ними вслед.
С носилок "кокон" грубо перебросили на кровать.
– Главное – экологию беречь, Илюха! – воскликнул Кирилл-эколог, снова пребольно хлопнув его по плечу, и вместе с товарищем ушел из палаты.
Чукча радостно суетился вокруг вновь прибывшего. Сверток шевелился и мычал. Группка сумасшедших зевак скопилась вокруг кровати в предвкушении интересного зрелища. Пришел Харя; распихав зрителей, занял самое хорошее место. Приговаривая, Чукча стал развязывать мешок, но узел был затянут слишком туго, и Чукче никак не удавалось распутать его.
– Он Чукча обижал, однако! – приговаривал он, стараясь над узлом. – Теперь Чукча обижать его будет.
– У-у-у? – замычал Харя, спрашивая Чукчу, почему так долго.
– Сейчас. Чукча ноготь сломал, – ответил тот.
Человек в мешке мычал, вертел головой – видно, Чукча делал ему больно своими стараниями. Догадливый Харя достал из кармана халата складной нож и протянул коллеге.
– У-у-у…
Чукча перерезал веревку и снял мешок. Взлохмаченный, небритый человек ворочал по сторонам глазами, глядя вокруг с ужасом и изумлением. Но это был не Сергей, а совсем какой-то другой, незнакомый Илье человек. Рот его был заклеен скотчем.
Чукча любовно похлопал человека по небритой щеке.
– Ты Чукча обижал – учиться заставлял. А Чукча и так шибко ученый. Теперь тебя учить будет…
Чукча схватил несчастного за нос и сжал ноздри, перекрыв доступ кислорода. Человек побагровел, замотал головой, с силой втягивая ртом воздух, отчего лента, залепившая рот, натягивалась до прозрачного состояния. Чукча отпустил нос, дав сделать несколько вздохов, потом опять зажал ноздри…
Навеселившись всласть и нарадовав Харю, он с треском отлепил пластырь вместе с прилипшей к нему щетиной. Человек закричал от боли, но тут же стал глубоко дышать, озираясь кругом. Лицо его сделалось красным и потным от натуги, на лбу проявилась толстая вена.
– Ну как? – близко-близко к его лицу склонился Чукча. – Ну как, Чукча твою мать?!
– Чукча, – плачущим голосом с хрипом заговорил лежащий человек. – Я разве обижал тебя когда-нибудь, Чукча… – Он хотел еще что-то сказать, но голос его сорвался, из глаза скатилась слезинка.
"Господи! Это же Малюта, – узнал наконец Илья. – Как же он изменился: осунулся, поседел…"
В палату скорым шагом вошел сам доктор Добирман. Больные расступились.
– Я знал о вашем существовании, – тихо заговорил Малюта, глядя на врача. – Знал, что вы под меня копаете…
Он хотел еще что-то сказать, но доктор слушать его не захотел, а, повернувшись к Чукче, приказал:
– В кабинет ко мне. Быстро!
И так же стремительно удалился из палаты.
Харя подошел к Малюте, взял его за туловище, легким движением вскинул бывшего хозяина на плечо, как бревно, и вынес вслед за врачом.
Чукча ушел, психи разбрелись кто куда; только Илья так и стоял на месте. Он был уверен, что должны привести Сергея, и теперь разочаровался. Вернулись тревога и страх. Из столовой послышался звон посуды – начинался ужин. Аппетит у Ильи в последнее время был плохой, но он насильно впихивал в себя паршивую больничную пищу, зная, что это необходимо. Когда за ним придет Сергей, силы потребуются. Но теперь… теперь в мозг снова врезалась мысль о побеге. Но как?! Значит, нужно искать возможность украсть ложку. Илья решительным шагом направился в столовую.