Живое море

В год торжественного открытия Океанографического музея кое-кто из венценосных друзей Альберта был настроен очень воинственно. Он основал Международный институт мира, своего рода предтечу Лиги наций и ООН, и стал объезжать столицы, убеждая товарищей по плаваниям на яхте сохранить мир. Когда кайзер начал войну и прочие правители присоединились к нему, обрекая на гибель миллионы, Альберт был настолько потрясен, что впал в полную прострацию и до самой смерти в 1922 году пребывал в ужасном состоянии.

После кончины этого достойного и благородного человека княжеский престол занял Луи, которого море ничуть не занимало, и музей захирел. Послевоенная инфляция обесценила выделенные Альбертом суммы, доктор Ришар оказался без средств для исследований и научной работы. Вместо активного центра океанографии музей стал почетным памятником его основателю. Лаборатории опустели, "Ирондель II" была продана кинокомпании, которая взорвала яхту ради драматического кадра. Руш во время своего правления тоже ничего не мог сделать, так как после второй мировой войны франк снова был обесценен. Когда он стал директором в 1945 году, ему даже казалось, что лучше всего вообще закрыть музей.

Но туризм совершил чудо. Европейцы, которых война принудила долго сидеть на месте, ринулись к автобусам и поездам. Они во множестве приезжали в Монако и платили за вход в музей и его аквариум. Туристы спасли храм князя Альберта. Руш, бережливый администратор, сдал мне скромный, но вполне надежный бюджет. Это было единственное в мире научное учреждение, которое целиком существовало на средства от продажи билетов посетителям.

Таким образом, я возглавил заведение, которое по сути дела оставалось неизменным сорок лет. Не было ни секретаря, ни машинистки; приборы в безмолвных лабораториях сами давно стали музейными экспонатами. Я не сомневался — будь князь Альберт жив, он заполнил бы комнаты музея вычислительными машинами, радиометрами и прочим современным оборудованием. Привлек бы к океанографическим исследованиям аквалангистов, глубоководные аппараты, электронику. Следовательно, мой долг не топтаться на месте, а действовать, переоборудовать музей, нанять новых работников, возродить дух основателя и продолжать его дело.

Обходя пустые комнаты, я нашел в ящиках столов с десяток древних пенсне. И повесил их на стене своего кабинета— пусть напоминают о недугах, которыми грозит директору музея сидячий образ жизни.

На новоселье я получил великолепный подарок от директорского комитета — новехонькое, отлично оборудованное исследовательское судно "Випаретта Зингер", предоставленное Фондом Зингера. Теперь в моем ведении оказалась целая океанографическая флотилия: "Винаретта", "Калипсо", "Эспадон" и юркий поставщик экспонатов для аквариума — "Физалия".

Военно-морские силы откомандировали моего старого друга Жана Алина на пост заместителя директора музея. Мы вместе разработали десятилетний план. Надо было усовершенствовать и расширить аквариум, чтобы привлечь больше посетителей, пополнить администрацию новыми людьми, улучшить работу библиотеки (у одного из крупнейших в мире собраний литературы о море был очень скверный каталог). Но главная задача — перестроить исследовательские отделы. Генеральное управление по научным исследованиям при французском правительстве выделило нам для этого большие ассигнования. Вместе с нашими учеными советниками мы наметили четыре основных направления научных работ: применение электроники в океанографии, физиология и экология глубоководных организмов (область, в которой работал Альберт), постоянный контроль физических и химических свойств морской воды, морская геофизика. Отвели также помещение для лаборатории радиоактивности, возглавляемой князем Репье. Молодой правитель унаследовал от великого деда любовь к морю и как почетный председатель Океанографического института всячески нас поддерживал.

Подводные пловцы Кьензи, Жак Буасси и Клод Весли ловили для аквариума живых рыб. Добытые ими актинии и горгонарии сразу придали иной вид нашим витринам; недолговечные прикрепленные формы регулярно заменялись. Мы постарались воссоздать естественную картину подводной жизни, и жильцам это явно понравилось. Краски тропических рыб перестали тускнеть.

Мы посылали за живыми экспонатами авиаэкспедиции на Красное море. Одну из них возглавил Фалько, ему помогали Жорж Алене и Пьер Гупиль. Пустынный берег, на котором они обосновались, так накалялся солнцем, что босиком невозможно было стоять. А к вечеру, что ни день, разыгрывался самум, и с неба падали десятки удушенных пылью мертвых ласточек. Стоило Гупи засунуть руки в темный мешок для перезарядки кассет, как лицо его облепляли безжалостные мухи. Только под водой можно было отвести душу.

Фалько применял несколько способов ловли рыб, не повреждая их. Облюбует густонаселенную коралловую глыбу и набросит на нее нейлоновую сеть с пробковыми поплавками. Затем плывет к следующей глыбе; в это время рыбы выходят из убежищ и застревают в ячее. Поставив сети, Фалько совершал обход своих снастей, осторожно собирал пленниц и помещал их в прозрачные полиэтиленовые мешочки с водой. Поднимаясь к поверхности с целой связкой мешочков, в которых сновали разноцветные рыбы, он напоминал продавца воздушных шаров на подводной ярмарке. На берегу изнывающие от зноя товарищи Альберта накачивали в мешочки кислород, потом укладывали их в коробки и отправляли самолетом в Ниццу. Очень мало рыб погибало в пути; от коралловой глыбы до аквариума они не покидали родной стихии.

Фалько использовал также плексигласовые ловушки, ко верхом искусства была поимка рыб руками. Спинороги сказались слишком хитрыми, чтобы покидать свои норы и лезть в сеть. В спинном плавнике этих рыб есть длинный шип, который обычно опущен. Спасаясь от облавы, спинорог прячется в кору, расправляет длинный шип и упирается им в потолок, закрепляя его вторым шипом, как задвижкой. Этот прием позволяет спинорогам одурачивать большинство преследователей, только не Фалько. Просунув руку в нору, Альбер нажимал задвижку, шип складывался, и порайонная рыба попадала в тюрьму с невидимыми стенками. Другой вид спинорогов (мы прозвали его "Фернандель"), попадая в руки Фалько, выражал свое отчаяние криком, который Альбер сравнивал с хрюканьем свиньи.

За три года наша группа настолько преуспела в выполнении десятилетнего плана, что мы наметили два смелых новшества, затрагивающих как популяризаторскую, так и исследовательскую сторону океанографии (оба этих аспекта отлично дополняют друг друга в Монако). Было задумано построить пониже музея, в пятидесяти футах над морем, большой маринариум на открытом воздухе. Нас вдохновили на это успешные опыты с "мэринлендами" в США, но мы собирались кое-что усовершенствовать. Маринарпум позволил бы нам увеличить свои доходы от туризма и расширить круг исследовательских работ.

Кроме того, я обсудил с князем Ренье III Монакским, который сам опытный подводный пловец, возможность отвести в море напротив музея территорию для заповедника площадью шесть квадратных миль. На этом участке мы хотели устроить экспериментальный морской биотрон, направленно видоизменять подводную среду, размещать в ней искусственные убежища для рыб, водоросли, применить искусственный фотосинтез и химический подкорм, создавать машинами течения, а по соседству выделить контрольные участки нетронутой природы, запретив всякий лов рыбы и подводный спорт.

Мы построили из бетона образцовую рыбоферму, разработали схему контроля; аквалангисты, подводные лодки, приборы-автоматы и телевизоры должны были сообщать в музей, как работает морской биотрон. Глубина моря около музея — пятьдесят футов, дальше она постепенно возрастает, достигая вдоль внешней границы задуманной нами подводной фермы тысячи футов.

Но в тот самый год, когда родился наш замысел, биотрон споткнулся. По обе стороны предполагаемого заповедника, в Фонвьеле и Монако-Биче, местные власти решили расширить береговую полосу. Опрокидывая в море обломки старых жилищ, камень из карьеров, песок и гравий, сплошной вереницей шли самосвалы. На наш участок отовсюду ползла муть. Люди насытили воду минеральными частицами, которые погубили большинство нежных морских организмов. Рыба ушла в поисках более тучных пастбищ. Прямо под окном моего кабинета шла экспансия, засорялось чудесное плато Сен-Никола, где мы постоянно ныряли, изучая изменения среды. Прикрепленная фауна и почти все водоросли были задушены отвратительными бурыми сорняками.