Живописец смерти

— Прямо оттуда, — ответила Мартина, поигрывая кольцом в носу. — Иначе бы это не имело смысла. Пройдите по залу, посмотрите все мои рисунки и сразу же усечете. Они как бы соответствуют ходу моей менструации. Видите? Вначале мазки богатые и густые, затем постепенно начинают бледнеть, вроде как выцветать. К концу изображение сходит почти на нет.

— А-а-а… — протянул Миллс. — Эффект «просачивания сверху вниз».

Уилли засмеялся. Появилась Чарлин Кент, директор Музея другого искусства. Она втиснула голову между Мартиной и Скайлером и заговорила так, словно с самого начала участвовала в беседе:

— И обратите внимание на эффект. Первые рисунки, они такие жесткие, плотные, грубые и примитивные, резко контрастируют с последними, трогательноэфемерными. Они как бы прочерчивают границу между угрозой и соблазном. Вы так не считаете? — Этот вопрос она адресовала Уилли, опустив свои длинные черные ресницы. Ее пальцы в этот момент играли с огромным распятием, которое покоилось в ложбинке над розовым топом.

Уилли посмотрел на приятные закругления полных грудей Чарлин, ее курчавые, коротко подстриженные волосы цвета платины, на губы, чувственность которых подчеркивала малиновая губная помада, и улыбнулся.

— Мы незнакомы, но я вас знаю. — Она протянула руку. — Чарлин Кент. Но все меня зовут Чарли. Я ваша большая поклонница.

Вот слова, которые жаждет услышать любой художник. Уилли пожал ей руку и осветился радостной улыбкой. Чарли пробежала языком по своим малиновым губам. И этот прекрасный момент испортил неожиданно появившийся Рафаэль Перес. Он обнял Уилли за плечи, оттесняя его от Скайлера Миллса и Чарлин Кент и не замечая ее сердитых взглядов. Чарлин была готова вонзить каблуки-стилеты своих туфель в нежную кожу аллигатора, из которой сделаны мокасины Переса.

Уилли почувствовал себя крайне неловко. Меньше всего ему хотелось кого-нибудь обидеть. Он попытался по возможности вежливо освободиться от Переса и начал пятиться, пока не уперся спиной в Эми Шварц, директора Музея современного искусства.

Скайлер Миллс тут же устремился к ней, обнял за пухлые плечи и припечатал в щеку поцелуй. Но младший хранитель музея Рафаэль Перес был тут как тут. Он втесался между Скайлером Миллсом и Эми Шварц, шепча:

— Эми, у меня накопилось много вопросов, которые необходимо разрешить. Теперь, когда вы собираетесь нас покинуть…

— Никаких вопросов! — оборвала его Эми. — Я не на службе. Поболтайте лучше друг с другом. — Она широко улыбнулась, бросила взгляд на рисунки Мартины и заговорщицки шепнула Уилли: — А вы еще не пытались рисовать спермой?

— Пробовал, — признался Уилли, — но после того, как ее соберешь, очень устает рука, так что даже кисть удержать не могу.

Эми всхохотнула (такое впечатление, как будто заухала сова), затем пухлой рукой с большим количеством колец откинула с лица пышные волосы, взяла Уилли за локоть и повела в сторону.

— Миллс и Перес готовы съесть меня живьем, настолько им хочется занять мое место. Можно подумать, что директору музея платят миллион долларов в год.

— Для Скайлера деньги особой роли не играют, — тихо промолвил Уилли. — Он фанатично предан искусству. У него есть шансы?

— Послушайте, Уилли, — прошептала в ответ Эми Шварц, — я знаю, Скай поддерживал вас все это время, и он действительно предан искусству. По моему мнению, порой даже слишком. Но кто сядет на мое место, я не знаю. И если бы даже знала, то все равно вам бы не сказала, потому что это поставило бы вас в двусмысленное положение. Так что давайте не будем об этом. Хорошо? — Эми подняла голову и тяжело вздохнула. — О Боже!

К ним направлялись Миллс и Перес. Чарлин Кент тоже вдруг оказалась рядом.

— У вас в мастерской есть новые работы? — спросила она, тронув Уилли за плечо.

— Есть, — ответил за него Скайлер. — Но они все забронированы для моей выставки в Музее современного искусства.

— Не все, — вмешался Перес. — Картина, посвященная борьбе афроамериканцев за гражданские права, наш музей не заинтересовала.

— Неужели? — Чарли вскинула голову. — Отчего же? Длинные пальцы Переса пробежали по густым темным волосам.

— Во-первых, она слишком большая, а во-вторых, мне показалось, что сюжет слегка, ну, скажем… устарел.

— Устарел? — Глаза Чарлин Кент возмущенно вспыхнули. — Должна вам напомнить, мистер Перес, что для африканских американцев, таких как я и Уилли, борьба за гражданские права еще не закончилась, и эта тема никогда не устареет. — Она сжала руку Уилли и уже спокойно спросила: — Картина действительно большая?

— Да, — ответил он. — Вещь крупная. Я взял старые газеты, где рассказывалось о маршах за гражданские права (фотографии и все прочее), обработал пеплом и воском, а потом прибил гвоздями к связке обгоревших деревянных крестов.

— Очень интересно. — Чарли взяла Уилли за руку и отвела в сторону. — У меня есть предложение, если, конечно, вы уже насытились всем этим, — она сделала жест в сторону Переса, Миллса и публики, — поехать к вам в мастерскую. Мне очень хочется увидеть эту картину.

Уилли молча повел Чарлин Кент к выходу.

Первым делом он включил телевизор, канал MTV. Показывали клип черной рэп-группы, агрессивная скороговорка которой как нельзя лучше подходила к ситуации. Телевизор стоял на деревянной подставке рядом с кроватью и заменяющей платяной шкаф металлической вешалкой на колесиках. Это место Уилли считал своей спальней. Мастерская размещалась в лофте [39] плошадью сто пятьдесят квадратных метров и была захламлена до предела. Повсюду громоздились книги по искусству и периодика — особое место здесь занимали издания, посвященные черному африканскому наследию, — рулоны холста, деревяшки, металлические обрезки, куски ткани, а также всевозможные предметы, которые Уилли находил в разных местах и тащил сюда, чтобы использовать в своих работах. Между всем этим было проложено несколько дорожек.

39

Чердачное помещение, переоборудованное под квартиру или мастерскую художника.

Чарлин Кент осторожно обходила куски дерева, перевернутые ящики с гвоздями, кучи рассыпанных опилок и стопки книг.

— Это потрясающе, сколько разнообразных вещей вы используете в своем творчестве! Просто алхимия какая-то.

Она уронила свою куртку на стул, оставшись в розовом топе в форме трубы, под которым колыхались упругие холмы грудей, и устроилась на табуретке перед большой картиной, посвященной борьбе афроамериканцев за гражданские права. Скрестила ноги вначале так, а потом эдак.

— Боже, работа даже лучше, чем я ожидала. Просто гениально. Не сомневаюсь, члены совета Музея другого искусства придут в восторг от идеи выставить ее у нас… если вы согласитесь.

— Что за вопрос. — Уилли поедал глазами великолепные ноги Чарли, ее крепкие бедра. — Я, в свою очередь, поражен тем, насколько тонко вы чувствуете живопись. Должен признаться, это одна из моих немногих программных вещей.

— Понимаю. И уверена, она имеет значение не только для афроамериканцев. — Чарли улыбнулась, облизнув губы.