#ЖИВОЙ
Шрифт:
К своим 15 годам Маша перепробовала практически все запретные плоды, и ее единственной настоящей мечтой стало как можно дальше уехать из родного города. После школы она не смогла поступить в медицинский. На вступительных экзаменах познакомилась с Игорем, который работал лаборантом на одной из кафедр. Роман случился бурный, Игорь жил в университетской общаге, строил наполеоновские планы уехать на ПМЖ в Канаду. Маша сбежала из дома к Игорю, и практически три месяца ночевала то в одной, то в другой комнате его общаги. Спустя три месяца Игорь уехал в Москву, подрядившись к бригаде наемных строителей, и пообещал обязательно забрать Машу к себе. Примерно через неделю Маша узнала, что беременна.
Беременность протекала тяжело, Машу регулярно клали на сохранение. Примерно на четвертом месяце она порезала
Маша сидела за компьютером, пила кофе и уже второй час пыталась сконцентрироваться на ежемесячном отчете. С одной стороны этот отчет был простой фиксацией проделанной работы, с другой – результаты надо было подтасовать так, чтобы было видно ее личные старания, а не подтверждение факта, что все продается само по себе. Всегда, когда она занималась скучной работой, на нее нахлынивали воспоминания о прошлом. Вот и сейчас, вместо цифр перед ее глазами пролетали картины первых лет материнства. Это и пеленание Никиты, так назвала сына, на дощечку с кольцом для исправления шеи. И то, как в полтора месяца у нее пропало молоко, и приходилось днем с огнем искать по Рязани нормальное детское питание. И то, как дома было невыносимо испытывать на себе родительский укор. И Давида, пожилого грека, с которым познакомилась случайно. И как сначала начала работать у него в магазине одежды продавцом, потом занялась закупками, а потом открывала ему в Рязани все новые и новые торговые точки. И про то, как поняла, что после родов перестала чувствовать удовольствие от близости с мужчиной. Как все, кто у нее были, старались, пыхтели, а она предпочла бы в этот момент смотреть телевизор или читать интересную книжку.
Тимур быстро зашел в офис, кинул сумку на стол.
– Всем привет! И да прибудет с нами Шворц! И да будет смерть ворогам нашим! Машуня, как делищи?
– Ой, Тима, что-то мне так грууустно, – потянулась Маша, – вот сижу с отчетом трахаюсь.
– Мммм, дядя Федор, не так ты бутерброд кушаешь! – Тимур заиграл левой бровью, – сколько же тебе говорить, не с отчетами надо трахаться, а с замечательными мужчинами, в полном расцвете сил!
– Ну тебя, полный расцвет нашелся, ты чего такой взбудораженный?
– О, а ты не в курсе? Да ладно?! Лёня – то наш отмочил вчера!
– Нет, – Маша встала из-за стола и, поправляя юбку, двинулась в строну стеллажа с клиентской документацией, – что случилось?
– Ну, во-первых, наш орел все-таки продавил Ашан, приколи!
– Да ладно?! Ну, я всегда говорила, что Лёня умничка.
– Ага, и второе – эта твоя умничка в «Склифе»!
– О, господи, что случилось? Что-то серьезное?
– Да я не знаю, мне Максим позвонил, поручил типа съездить и проведать. А мне реально влом. У меня сегодня Жулебино и как-то тащиться в центр ваще не тарахтело!
– Давай я съежу, у меня сегодня отчетный день, заодно будет причина потянуть резину.
…Ниссан «Примера», весь покрытый боевыми отметинами удачных парковок, ждал Машу на парковке. Будучи уверенной, что рязанские номера будут лишней причиной для интереса со стороны гаишников, машину зарегистрировала на свою школьную подругу. Та давно с родителями переехала в Москву. Вместе с Машей у них был небольшой бизнес, они устанавливали в многочисленные московские офисы кофе-автоматы и занимались их обслуживанием. Бизнес громадных доходов не приносил. Почти все оборотные средства вкладывались либо в заправочные материалы, либо в приобретение дополнительных автоматов. И тем не менее, что называется «на шляпки» оставалось. До «Примеры» у Маши был 308 Пежо, но как-то зимой, по дороге в Рязань, она не вписалась в поворот и оказалась в кювете на крыше. С тех пор она изменила стиль вождения, к тому же «Примера» имела прибалтийский характер и заставить ее сделать что-то неожиданное было крайне сложно.
…Выкурив сигарету, Маша плюхнулась на широкое сидение и не спеша тронулась с места. Примерно через пару часов она добралась до садового кольца и,
проторчав полчаса на вечно стоящей Таганке, она, наконец, добралась до «Склифа». Клинико-хирургический корпус возвышался над остальными зданиями и, в отличие от фасадной группы, навевал грусть и тоску. В палату Машу не пустили, сказали подождать, мол «больной сам выйдет, ему как раз надо начинать учиться ходить».Ждать пришлось долго, прежде, чем Леонид вышел в коридор. Увидев его, Маша ахнула и закрыла ладонью рот. От распухшего сломанного носа под глаза расходились иссиня-черные кровоподтеки, глаза заплыли.
– Нравлюсь? – разлепил разбитые губы Леонид.
– Лёнечка, – Маша почти плакала, – как тебя угораздило-то? За что тебя?
– За то, что лох, – раздраженно отмахнулся Леонид, – спасибо, что приехала, но веришь, меньше всего мне хотелось, чтобы ты меня таким видела… Походу Макс опять стрелки перевел?
– У тебя только лицо разбито? – вопросом на вопрос ответила Маша.
– Увы, не только. За малым череп не проломили, сотрясение крепкое, два ребра треснуло, и ногу чем-то прокололи – ступить не могу.
– Рассказать не хочешь?
– Нет, – отрезал Леонид, – ты прости, но нет. Слушай, я такой точно на работу ходить не смогу, думаю дома поваляться. Попробую с Максимом договориться, а тебя прошу – Ашан подхвати, а? Бонус пополам, давай?
– Да чего ты паришься, все сделаю, и не нужен мне твой бонус, давай поправляйся скорей!
– Да уж понятно, а то таким ты меня точно не полюбишь, – попытался отшутится Леонид.
– Дурак… Вот вечно ты что-нибудь ляпнешь и все этим испортишь, – Маша обиженно поджала губы.
– Прости.
И действительно, у Леонида с Машей все время возникали какие-то глупые ситуации, которые мешали их близости. Маша была высокой длинноногой крашеной блондинкой, с благородными тонкими чертами лица. У нее был необычный голос, очень высокий, при этом по-детски мягкий. Каждый мужчина считал за свой долг оказать ей знаки внимания и попытать свое счастье. Максим тоже не стал исключением, дело дошло до того, что однажды он впрямую предложил Маше стать его любовницей, описал все райские преимущества такого положения. Маша понимала, что просто отказ может запросто испортить ей дальнейшую карьеру, поэтому соврала, что на самом деле она девушка Леонида. Леонида она предупредить не успела. Максим буквально через несколько минут после их разговора подошел к Леониду и поздравил его с отличным выбором. Спасло то, что Лёня принял это за розыгрыш и отшутился. Когда Маша рассказала Леониду в чем дело, он лишь посмеялся и сказал, «значит, так тому и быть».
Маша со своей знакомой снимали однокомнатную на бульваре Дмитрия Донского. Так получилось, что места для встреч не было ни у одной, ни у другого. Поэтому, когда на то было настроение, они либо катались на Машиной машине, либо ходили в кино, и даже просто гуляли в центре. Оба очень любили Тверскую, часто гуляли по ней то спускаясь до Охотного ряда, а то поднимаясь до Белорусского вокзала. Леонид болтал без умолку, хохмил, рассказывал всевозможные истории, порой реальные, чаще выдуманные. Маша счастливо улыбалась и смеялась. Все было просто и почему-то ни один из них даже не пытался сделать еще шаг.
Лишь однажды… Соседка Маши улетела на два дня в служебную командировку. Леонид был приглашен с благовидным предлогом «можешь посмотреть, почему-то перестал складываться диван?». В тот вечер Маша очень нервничала, часто выходила курить на балкон, то снимала, то вновь одевала теплую кофту. Они выпили гору кружек чая, Леонид обнаружил и устранил причину «нескладывания» дивана. По телевизору транслировался какой-то бородатый боевик. Они молча смотрели его уже полчаса. И тут Леонид засмотрелся на Машу… Нахлынула какая-то смесь жалости и нежности. Ему казалось, что Маша очень хочет близости, но боится, что все будет как всегда, боится разочарования, что опять не получит удовольствия… И что она ждет, когда Леонид сделает первый шаг. И он сделал. Нагнулся к ее уху и ляпнул: «Хочешь, я тебе сделаю хорошо?» Потрудись он тогда более подробно изложить свое предложение, возможно и не был бы послан на хрен, и не пришлось бы ему бежать посреди ночи к закрывающейся станции метро. Его «сделаю хорошо» оттолкнуло саму возможность «хорошо» на очень отдаленный срок.